— В Техасе вас могли бы пристрелить, причем я не сомневаюсь, что, знай судья подробности, это сошло бы убийцам с рук.
Чифуни рассмеялась.
— Я вовсе не хотела вас оскорбить. Просто я пыталась объяснить: восприятие иностранцев большинством японцев объясняется тем, что они… мы совсем другие и непохожи на вас. Вы не являетесь настоящими людьми в том смысле, в каком являются, например, соседи по дому. Другая внешность, другой язык, другие обычаи, разное поведение, отличные мотивы и побуждения. Все это вместе взятое создает барьер, преодолеть который очень трудно. Почти невозможно в абсолютном смысле. Гайдзин может жить в Японии, может даже жениться на японке, но все равно остаться гайдзином.
Фицдуэйн улыбнулся.
— Мой род существует в Ирландии вот уже семьсот лет, но нас не считают коренными ирландцами. Мы — англо-ирландцы, совсем другой, пришлый народ.
Чифуни понимающе кивнула.
— В нашем случае может быть полезен взгляд на историю. Японский народ живет на тысяче островов, отделенных от материка и от всего остального мира. Конечно, мы не были полностью закрыты от внешнего влияния, в частности от китайского, однако с начала семнадцатого столетия и до конца девятнадцатого наши правители придерживались политики изоляции. В то время как Запад обращался вовне, открывал Америку и основывал новые колонии по всему земному шару, Япония обращалась вовнутрь, сосредоточившись исключительно на собственном внутреннем развитии. За исключением нескольких случаев, которые легко пересчитать по пальцам, контакты с иноземцами были запрещены и карались смертью. — Чифуни снова улыбнулась. — И воспоминание о тех временах до сих пор сохраняется в памяти народа.
— Но ведь везде полным-полно японских товаров, — возразил Фицдуэйн. — Уж сейчас-то, наверное, многое изменилось.
— Многое изменилось, — согласилась Чифуни. — И многое, к сожалению, изменилось слишком быстро, однако впереди лежит еще долгий путь, который нам предстоит пройти, особенно в области сознания. Об интернационализации сейчас много говорят, но истинное понимание необходимости этого еще не наступило. И в этом нет ничего удивительного. Всего лишь сто двадцать лет назад моя страна была закрытым средневековым государством. Меньше пятидесяти лет назад Япония лежала в руинах и страдала от голода. Все внимание было сосредоточено на одном — восстановлении. США направляли нашу внешнюю политику. Только в последние десять с небольшим лет мы начали самостоятельно оглядываться по сторонам, держась по-прежнему особняком от всего мира из-за своего, географического положения, из-за языковых и культурных различий. Особенно сложен языковой барьер, так как для владения японским языком необходимы глубокие знания традиций и обычаев.
— Насколько мне известно, во всех японских школах изучают английский, — заметил Фицдуэйн. Чифуни деликатно засмеялась.
— Мы очень гордимся своей образовательной системой, — сказала она. — И похоже, что она действительно неплоха, когда речь заходит о квалифицированных рабочих для нашей промышленности. Однако на деле наше преподавание английского — это не больше чем фикция. Проблема заключается в том, что большинства наших учителей не умеет говорить на нем правильно, так что в данном случае ситуация напоминает ту, когда слепой вызвался быть поводырем слепых. Гайдзины называют нашу версию английского “джаплиш”. И это довольно-серьезная проблема.
— Поменяйте или переучите своих учителей, — предложил Фицдуэйн.
— Но это будет означать признание трудностей и выльется в грандиозную потерю престижа для тех, кого это непосредственно касается, — покачала головой Чифуни. — Этот будет немилосердно и поколеблет сложившуюся в обществе гармонию. Это будет не по-японски. Вместо этого продолжает существовать и процветать татемаи, согласно которому наше преподавание английского настолько хорошо организовано, насколько это только возможно. Хонни же заключается в том, что все те, кому действительно необходимо знать английский, прибегают к дополнительному обучению. Между прочим, этот вопрос обсуждается, и в конце концов положение изменится, но без общественного потрясения, которое могли: бы вызвал, решительные меры.
— Судя по всему, японцы избрали самый медленный способ продвижения к цели, — вздохнул Фицдуэйн. — И все же у меня сохраняется впечатление, которое я почерпнул из новостей, слышанных по радио и из газет, что японцы умеют поворачиваться исключительно быстро, когда они этого захотят.
— Время необходимо для того, чтобы подготовить почву, — сказала Чифуни. — Мы прилагаем немалые усилия, чтобы прийти к единству мнений. После этого, когда каждый соглашается с необходимостью или как минимум договаривается об условиях, на которых он обязуется сделать то-то и то-то, мы беремся за дело всем миром, и тогда действительно все получается очень быстро, так как в этом случае нет ни оппозиции, ни скрытого сопротивления переменам. Мы всегда работаем сообща. На Западе же необходимые решения всегда навязываются кем-то вопреки воле других, так что порой ожесточенная борьба не прекращается даже тогда, когда процесс идет полным ходом.
Она улыбнулась.
— Так какой из способов лучший, Фицдуэйн-сан?
Появился стюард, который принес еще шампанского. Пока он наполнял бокалы, Фицдуэйн подумал о том, что его собственные семейные традиции отнюдь не всегда основывались на единстве мнений. Фицдуэйны правили своей вотчиной и своими поместьями, не заботясь о соблюдении демократических принципов. И все же у них не переводились вассалы-последователи, что означало все-таки наличие некой договоренности. А заодно — сильных, волевых людей, которые возглавляли род. В конечном итоге, если отбросить в сторону языковые и культурные различия типа поклонов и прочего, так ли уж по-другому обстояло дело в Японии?
Чифуни взглянула на него поверх своего бокала.
— Мы говорили с вами о различиях, Фицдуэйн-сан, — сказала она. — Но есть вещи, которые нас объединяют. Японское мышление не логично, оно интуитивно, чувствам и ощущениям мы придаем больше значения, чем фактам. Отношения между людьми, основывающиеся на шиньо — доверии, являются для нас основными. Я уверена, что это у нас — общее.
Напитки, еда и видеофильмы сменяли друг друга с завидной регулярностью.
Реактивный лайнер пролетел над Копенгагеном и Петербургом и теперь пересекал Сибирь на высоте 350 тысяч футов. Шторки на иллюминаторе были закрыты, и большинство пассажиров, в том числе и Чифуни, мирно спали. Ее дыхание было глубоким и ровным. Стюард принес одеяла, и Фицдуэйн накрыл одним из них свою спящую попутчицу. У нее были длинные ресницы и безупречная кожа. Волосы она распустила, и они красивыми волнами обрамляли се округлое лицо.
Фицдуэйн откинул назад кресло и закрыл глаза. Рана в груди совершенно зажила, а нога почти полностью пришла в норму. Бесконечные упражнения и тренировки принесли свои плоды: Фицдуэйн был в лучшей форме, чем когда-либо за последние несколько лет. В том, что он задумал, ему могли потребоваться все его силы и возможности. Фицдуэйну придется полагаться на людей, которые обещали охранять его, однако он чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы ему позволили иметь при себе что-нибудь огнестрельное. Увы, в этом пункте Паук оказался непреклонен.
Предвзятое отношение японцев к огнестрельному оружию, конечно же, имело свою традицию. В период, когда Япония была закрытой страной, она обладала строгой кастовой общественной структурой, и огнестрельное оружие противоречило основополагающим принципам ее устройства. Ружьем мог воспользоваться каждый, вне зависимости от своего общественного положения.
Естественно, что с этим нельзя было смириться. Несмотря на то, что уже в пятнадцатом веке в Японии широко использовались ружья, в шестнадцатом они были почти повсеместно запрещены. Крестьянам не разрешалось вооружаться. Одни только самураи — слуги и опора государства — имели право носить оружие, да и то лишь мечи, луки и копья.
Кто сказал, что технический прогресс нельзя остановить? Запрет на огнестрельное оружие в Японии существовал в течение трех столетий.
Фицдуэйн был подробно проинструктирован в вопросах, касавшихся взаимоотношений внутри треугольника Ходама — Намака — “Яибо”. Может быть, японцы действительно относились к иностранцам подозрительно, но только поначалу. Фицдуэйну же казалось, что стоит им принять и признать тебя, и они уже не отступят. В свое полное распоряжение он получил широчайшее и подробнейшее досье, касавшееся всего дела, включая детальное описание предпринятых полицией шагов. К досье прилагались фотографии главных действующих лиц, а на острове ему даже показали кадры засекреченной полицейской видеосъемки. В результате у Фицдуэйна появилось ощущение, что он начинает узнавать своего противника. Он даже начал обдумывать несколько версий, в которых пытался отразить свои взгляды на происходящее.
Разум его постоянно останавливался на концепции “степеней приближения”. Основное ее положение гласило, что каждый человек из пят миллиардов населения земного шара является на самом деле сосредоточием контактов, связей и знакомств с другими людьми. У каждого мог найтись знакомый, который знал еще кого-то, а тот, в свою очередь — еще кого-то, и так далее — вплоть до президента Соединенных Штатов, премьер-министра Японии, Деборы Винтер и вообще кого угодно.
Самое смешное заключалось в том, что Фицдуэйн по собственному опыту понял, что это не такая уж нелепая концепция. Она регулярно срабатывала всякий раз, когда дело касалось смежных областей. Например, просматривая досье, Фицдуэйн обнаружил, что он и Кеи Намака питают одинаковую слабость к средневековому оружию. Кеи даже написал несколько статей по японским мечам для Общества средневековых воинов. Фицдуэйн тоже состоял членом этого общества, хотя не был и вполовину так энергичен в том, что касалось публикации собственных исследований. Как бы там ни было, но у него и Кеи Намака оказалась как минимум одна точка соприкосновения.
Йошокаву и братьев Намака связывала между собой Кейданрен — влиятельная Ассоциация японских предпринимателей. Кейданрен, в свою очередь, была основным поставщиком финансовых средств для ЛПД — партии, в закулисном управлении которой почтенный Ходама принимал столь деятельное участие вплоть до своей трагической кончины.
В Японии было не принято обращаться к влиятельному лицу напрямик. Для начала пробовалась рекомендация общего знакомого, желательно влиятельного политика или могущественного партнера по бизнесу. Дело осложнялось тем, что в Стране восходящего солнца все и вся имело официальный или неофициальный, но тем не менее, общепризнанный статус. Ката-гаки — разряд или ранг — был основным мерилом общественной ценности того или иного лица. К счастью, по своему рангу Йошокава-сан мог представить Фицдуэйна братьям. При этом не имело значения, что он почти не был с ними знаком — вполне достаточно было его положения владельца и руководителя “Йошокава Электроникс”, уважаемого члена ассоциации Кейданрен.
Иными словами, даже в этом простом деле каждый был связан с каждым тем или иным способом, и Фицдуэйн начинал понимать, что мир и в самом деле чересчур тесен и мал. Слишком мал и слишком опасен.
Потом он подумал о Кэтлин, о Бутсе, о том, через что прошел и что оставил позади, и сосредоточился на будущем.
Прошло еще много времени, прежде чем он тоже уснул.
Япония, Токио, 6 июня
Одетый в униформу водитель стоял в первых рядах толпы встречающих и держал в руках, затянутых в белые перчатки, небольшой аккуратный плакат с надписью “Намака Индастриз” и фирменным знаком компании.
Сам шеф безопасности, Тоширо Китано, стоял гораздо глубже, в самом центре толпы. В качестве старшего должностного лица он имел право послать для торжественной встречи в аэропорту своих подчиненных, однако сегодняшний гость был чрезвычайно важным. Упомянутое высокое лицо являлось председателем Японского финансового института, расположенного в Лондоне, и, по словам покойного Ходамы, отличалось конструктивным и творческим подходом ко всему, что касалось скупки ценных бумаг и биржевых махинаций. Братьям Намака необходимо было прибегнуть к его услугам в качестве эксперта, и поэтому вот уже несколько месяцев, как они его всячески обхаживали и уламывали. Для того чтобы получить хотя бы надежду на успех столь важных переговоров, необходимо было скрупулезно соблюдать все формальности и все пункты строгого протокола.
Откровенно говоря, Китано считал ожидание в аэропортах тем видом деятельности, без которого он вполне мог бы обойтись. В этом отношении он вполне полагался на водителя, который наверняка бы не пропустил гостя в толпе новоприбывших, поэтому позволил себе погрузиться в рассеянную задумчивость. Китано чуть не хватил удар, когда высокий и широкоплечий гайдзин, которого он заметил еще издалека, вблизи превратился в человека, которого он считал полумертвым, прикованным к инвалидной коляске в далекой Ирландии. Сердце его забилось так сильно, что Китано испугался, как бы этого стука не услышали окружающие. Во рту у него пересохло, а шею свело судорогой.
Все, что задумывалось против Фицдуэйна, не имело никакого значения само по себе, если не считать моральных обязательств. Но в Японии было принято выполнять свои обязательства, не считаясь с тем, какое значение это имеет лично для тебя.
Эту задачу Китано перепоручил “Яибо”, и в результате Фицдуэйн был тяжело ранен, а его близкий друг, также замешанный в событиях трехгодичной давности, убит. Китано, таким образом, полагал вопрос чести решенным. Сделанного было более чем достаточно. Но вот этот гайдзин как ни в чем не бывало появляется здесь, в Токио, и судя по всему, чувствует себя прекрасно, намного лучше, чем имеет право чувствовать себя человек его возраста! Это было не просто ужасно, это было непростительно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80