Вы знали о нем гораздо больше, чем рассказали следователю. Я это сразу почувствовал. Так отчего вы не хотите говорить?— Я не могу, инспектор! Не нужно на меня сердиться. Все, что должно было случиться, случилось.— О чем вы?— Это рок…— Ну же, Антонен! Вы знаете, так же как и я, что дело не в причудах судьбы.Хозяин кафе обернулся и посмотрел Мишелю прямо в глаза. Казалось, он был чем-то напуган, потому что все время поглядывал на входную дверь.— Вы, может быть, и не верите в силу рока, потому что вы не местный! Но поверьте мне, он все-таки определяет судьбы людей…— В таком случае расскажите все! Сделайте это хотя бы ради Тома.— Вам достаточно спросить у него самого.— Как так?— Не принимайте меня за дурака, инспектор. Ведь это его голосом заговорила малышка. — После этих слов, не желая продолжать разговор, Антонен ретировался в глубь зала. — Извините, — пробормотал он, прежде чем исчезнуть, — у меня дела.Сначала Мишель хотел последовать за ним, но потом передумал. Антонен явно чем-то напуган, едва ли удастся его разговорить.Инспектор покинул кафе, не заплатив, досадуя на себя: ему так и не удалось разрушить стену молчания, которой окружил себя Антонен.Застигнутый жарой врасплох, инспектор укрылся в тени каштана и стал размышлять о своих дальнейших действиях. Купаться ему не хотелось, так же как и возвращаться в дом Жерома. В то же время было уже достаточно поздно, чтобы нанести визит кому-нибудь еще. И он решил прогуляться. Вероятно, это поможет ему успокоиться и еще раз проанализировать детали все более усложнявшегося дела. Глава 5 Мюрьель приехала в клинику Алеса чуть раньше четырех часов. К счастью, здесь было прохладнее, чем на улице.Вчера вечером, перед сном, Жером попросил ее зайти к нему в кабинет и ознакомиться с медицинским диагнозом Вероники.Она невольно задумалась об этом человеке, блестящем и притягательном, в которого была влюблена, будучи студенткой. Их роман продлился лишь несколько месяцев, но они остались друзьями навсегда. Жером стал единственным среди бывших ее интимных партнеров, с кем она продолжала общаться.Мюрьель часто задавалась вопросом, почему поступила вопреки одному из своих правил: никогда не поддерживать отношений с прежними любовниками.Встречаясь с Жеромом время от времени, она в конце концов поняла: он принадлежал к редкому типу людей, с которыми невозможно расстаться. Привязанность к нему основывалась не на физическом или сексуальном влечении, а на чем-то большем. В Жероме было то, что она называла интеллигентностью сердца, которая чрезвычайно редко, по ее мнению, встречалась у мужчин.Мюрьель немедленно проводили к нему в кабинет, где царил творческий беспорядок и повсюду были навалены бумаги, книги и медицинские карты. Жером усадил ее и предложил чашечку ароматного кофе, который сам и сварил в кофеварке, привезенной из какой-то поездки по Италии.— Итак, доктор, вы хотели меня видеть? — шутливым тоном спросила Мюрьель.— Да. Я хотел поговорить с тобой о Веронике. Ты знаешь, хотя и заведую отделением, я не могу в одиночку принимать решения о лечении больных.— Я так и думала, и это хорошо!— Нас смущает твой подход. Некоторые мои коллеги, а также медсестры выразили удивление, когда я объявил им о твоем приезде и рассказал о сущности твоих экспериментов.— Ты хочешь сказать, им не нравится мое присутствие? — воскликнула Мюрьель с ноткой агрессивности в голосе.— Не совсем так. Вопреки расхожему мнению психиатры более любопытны, чем другие врачи. Кроме того, здесь мы применяем достижения многих областей медицины. Твой метод, каким бы странным он ни казался некоторым специалистам, никто не отвергает, но все требуют одного: чтобы график лечения Вероники не нарушался.— Но я надеюсь, ты их убедил?— Да. Однако ее случай уникальный и очень сложный, поэтому некоторые опасаются, что твое вмешательство может нарушить взаимоотношения пациента и врача и в конечном итоге повлияет на правильность определения диагноза и проведение терапевтического лечения.— Сколько слов, чтобы сказать, что я здесь лишняя, — с иронией произнесла Мюрьель.Жером расслабился и поудобнее устроился в кресле.— Отдаю должное твоей врожденной интуиции… Я не сказал, что ты мешаешь, просто в твои обязанности входит информировать нас о результатах твоих экспериментов, представлять нам для ознакомления фильмы и записи и, кто знает, может быть, когда-нибудь принять участие в совместном обсуждении этого случая.— Мне казалось, мы договорились об этом с самого начала, — удивилась Мюрьель.— Я хотел услышать от тебя подтверждение. Было бы неплохо оформить это в письменном виде…— Хорошо. Только меня удивляет, что моего слова недостаточно.— Я завишу от придирчивой администрации…— Понятно. Но поскольку речь идет об обсуждении случая, произошедшего с Вероникой, я хотела бы, чтобы ты сказал мне несколько слов о вашем замечательном диагнозе, причем, пожалуйста, на понятном языке…Жером выпил глоток кофе.— Ты всегда пьешь его холодным и без сахара? — спросила Мюрьель.— Всегда! Ты видишь, я совсем не изменился… Но вернемся к нашему делу. Для нас Вероника это довольно типичный случай. Симптомы указывают на промежуточное состояние между бредом, галлюцинациями и шизофренией. Причем четкий диагноз поставить невозможно. Само собой разумеется, что твой подход нам в какой-то мере интересен, поскольку предполагает символическое объяснение механизмов поведения…— Но ты знаешь, моя цель состоит в другом.— Конечно! Однако я прошу тебя повернуться лицом к моим коллегам.— Ну хотя бы ты веришь в успех моего дела?— Безусловно, иначе я бы не просил тебя приехать…Какое-то время они молчали, понимающе глядя друг на друга.— Если я не ошибаюсь, — вновь заговорила Мюрьель, — ты хочешь, чтобы я опустила планку и говорила на научном жаргоне с твоими коллегами, чтобы их не напугать.— Да, что-то в этом роде. Как бы то ни было, не бери на себя никакой инициативы относительно Вероники и сообщай нам о своих планах. А что до ее матери, то, если тебе надо с ней поговорить, не касайся медицинских проблем.— Хорошо, шеф! Как чувствует себя наша больная сегодня?— Никаких изменений. Она не говорит, у нее вялость, зато начинает появляться аппетит.— Я могу ее увидеть?— Лучше подожди до завтра. Ее мать пришла незадолго до тебя и, вероятно, останется здесь до вечера.— Удачное совпадение. Я как раз собиралась сделать несколько фотографий на мосту в сумерках, надо как следует подготовиться.— Что? Ты полезешь на гору сегодня вечером?— Да, а почему тебя это беспокоит?— Не знаю, там крутой подъем…— О! Так ты забыл, что я прекрасная спортсменка!— А ты, однако, изменилась! — заметил Жером, отодвигая стул. — Ну а я пойду навестить мадам Майар.Он собирался встать, когда Мюрьель спросила:— Кстати, ты не мог бы рассказать мне о ней в двух словах? Мне кажется, мадам Майар имеет какое-то отношение к проблеме Вероники.— Наверное, но в разговорах, которые с ней веду, я не заметил ничего, что можно было бы связать со странным состоянием девушки. Мне кажется, мать Вероники в целом уравновешена и у нее разумные суждения.— И ничего больше?— О чем ты?— Ну, я не знаю… Об их совместной жизни, о прошлом этой семьи… Что-нибудь в таком роде. Ведь ты, наверное, задавал ей подобные вопросы?— Ты знаешь, это уже область врачебной тайны. Единственное, что я могу сказать, — их жизнь вполне обычна.— Она говорила с тобой ровно, без запинки?— Да, но почему ты спрашиваешь?— Потому что это не очень совпадает с тем образом, который нам описал Мишель.Жером поднялся.— Послушай, Мишель — полицейский, я — врач. Даже ты стала бы разговаривать с нами по-разному.— Верно, — призналась она, вставая.Они обнялись.— Ты по-прежнему такой же обаятельный, — прошептала Мюрьель, легонько погладив его щеку, когда они стояли на пороге.Выйдя из клиники, она почувствовала, что эта встреча взволновала ее. Было странно, что Жером оказался таким формалистом. Создавалось впечатление, что энтузиазм, с которым он относился к ее работе в первые дни после ее приезда сюда, несколько поубавился.Когда Мюрьель добралась до Лазаля, то увидела Мишеля в саду перед домом. Он расхаживал вдоль забора, тщательно изучая его. Несомненно, он пытался понять, каким образом незнакомец, стучавший в дверь, проник в имение.— Что, инспектор, интересуетесь местными растениями?— Нет, — рассмеялся Мишель, направляясь к ней, — я разглядывал стену…Мюрьель изумленно посмотрела на него:— Боитесь, что она обрушится?— Нет, я восхищался реставрационными работами, которые провел Жером.— И правда, все получилось замечательно. Но самое удивительное — это небольшая речка в нижней части сада. Прелестный уголок!Они сели за стол на террасе. Стало немного прохладнее из-за легкого ветерка, который дул со стороны леса, расположенного к востоку от дома. Пряные запахи цветов напоминали о том, что стояло лето. Около бассейна в поисках влаги роились мушки.Все еще находясь во власти неприятного ощущения после встречи с Антоненом, Мишель сидел молча. Он смотрел вдаль и барабанил пальцами по столу. Мюрьель украдкой наблюдала за ним. Не нужно было хорошо знать этого человека, чтобы заметить его озабоченность. В выражении лица инспектора появилось что-то детское. В первый раз со времени приезда Мюрьель уловила в образе закоренелого холостяка что-то очень личное. Он был более нетерпелив, чем желал показать, и, вероятно, довольно раздражителен. Внимательно рассмотрев черты его лица, Мюрьель сделала вывод, что они более утонченные, чем ей показалось сначала. Изучив его в профиль, она отметила, что нос у Мишеля прямой. Небольшие складки около глаз и рта указывали на привычку улыбаться, и это ей нравилось. И хотя инспектор напускал на себя строгий вид в присутствии Мюрьель, она поняла, что у него веселый и беззаботный характер.Прервав наблюдение, она пошла за графином с водой и разлила ее по стаканам.— Кажется, вы чем-то обеспокоены? — спросила Мюрьель, протянув стакан инспектору.Он повернулся к ней с легкой улыбкой на губах:— Как вы догадались? Я всегда такой, когда мне не удается контролировать ситуацию. — Он рассказал о встрече с Антоненом, а затем заключил: — Очевидно, для людей, которых я встречал здесь до сих пор, молчание — привычная вещь. Хотел бы я знать, что за этим кроется…Мюрьель пожала плечами:— Часто всего лишь небольшие секреты. Может, для Антонсна это способ показать свою значительность.— Нет, не думаю, — ответил Мишель, закуривая сигарету. — В его взгляде явно сквозил страх. И я уверен, это связано с нашим делом, так или иначе.— С полицейскими не откровенничают, разве что по обязанности.— Да, я знаю, но мне не хотелось давить на него. К тому же у меня нет на это права. Официально расследование не начато.— Почему же не придать ему официальный характер?— Для этого необходимы один или два новых аргумента, а их пока нет.— А если мне поговорить с Антоненом? Женщина внушает больше доверия. Я могу между делом попросить его рассказать о легенде, связанной с мостом. К тому же мне и самой это интересно. Может, тогда он заговорит?— Почему бы и нет? — неуверенно ответил Мишель. — Но Антонен совсем не глупый человек. Он знает, что мы живем в одном доме, и быстро поймет маневр.— А вдруг, если я скажу ему правду на свой манер, что-нибудь да получится?Мишель кивнул:— О'кей! Посмотрим, что из этого выйдет.Мюрьель посмотрела на часы.— Боже мой! — воскликнула она. — Я должна подготовить оборудование, поехать на мост и сделать фотографии.— Если хотите, могу поехать с вами.Мюрьель недоверчиво взглянула на него:— Я не скажу «нет», но опасаюсь вашего сарказма.— Обещаю запрятать его поглубже и накрыть носовым платком.Она поднялась.— Тогда я согласна. Подождите меня здесь. Я буду готова через несколько минут.По возвращении она предложила Мишелю поехать на ее машине, в которой было сложено необходимое оборудование. Мишель не стал спорить, и они тотчас тронулись в путь.Мюрьель вела машину молча, размышляя о том, как удобнее всего сделать снимки. Мишель же, опустив боковое стекло, блаженно вдыхал теплый воздух, пропитанный запахами земли. Красное солнце уже садилось за горизонт, и постепенно начинало темнеть. Это было самое замечательное время дня, когда на людей и природу снисходит умиротворение и они готовятся к наступлению ночи.Мишелю этот промежуточный час, когда наступали сумерки, казался блестящей иллюстрацией условий человеческого существования. Нечто вроде no man's land Земля без людей (англ.).

, поразительный момент между сомнением и уверенностью.Эти мысли незаметно увели Мишеля в детство. Он какое-то время жил в провинции, в Бургундии, где у его матери была фамильная усадьба среди полей, лесов и виноградников. В любое время он мог уходить из дома, свободно постигать тайны природы, а также ее суровые законы, познавать растительный, животный и людской мир, чарующий разнообразием и одновременно пугающий жестокостью. Он понял смысл жизни по-своему, хотя и в то время она не была такой уж безоблачной…— И о чем же вы думаете? — вдруг спросила Мюрьель.— Знаете, этот пейзаж и эти запахи напомнили мне детство.— Я тоже люблю вспоминать о времени, когда была девочкой. Все казалось таким простым, не правда ли?Мишель промолчал.— Я сказала какую-то глупость? — забеспокоилась она.Он улыбнулся:— Нет! Просто мои мысли отличаются от ваших.— Отчего же? Ваше детство не было счастливым?— Вообще-то нет. Я сказал бы, скорее непростым. Я жил один с матерью, которая была и остается очень властной женщиной.— А ваш отец?— По официальной версии, он был антропологом и уехал на остров Борнео, не оставив адреса.— Почему вы говорите об официальной версии?— Это версия моей матери.— А вы ей верите?— Да. Хотя иногда сомневаюсь в том, что она говорила правду. Я не думаю, что мой отец захотел уехать. Просто у него не было другого выхода. Моя мать из тех женщин, от которых надо держаться подальше, — она слишком подавляет других.— Так же произошло и с вами?— Возможно…Они замолчали. Автомобильная дорога заканчивалась, и им пришлось выйти из машины и добираться пешком до подножия моста по тропинке, идущей по склону горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35