— Не знаю… Возможно, он катился по земле и оцарапался о камни…Мишель протянул ему другой снимок, где был изображен лежащий под мостом Тома, а вокруг тела была разбросана одежда.— Посмотрите внимательно. Вас ничто не удивляет?Полен пристально посмотрел на фотографию.— Нет!— А расположение одежды?— Да, ну и что?— Вам не кажется странным, что одежда расположена вокруг трупа таким образом, будто кто-то положил ее туда после смерти Тома?Полен вернул Мишелю снимки.— Быть может, вы правы. Но это было так давно, что я не помню всех деталей.— Вы знали жертву?— Да, я часто обедал и ужинал у Дювалей.— В таком случае вы тоже задавались вопросом вместе с другими членами семьи, почему парень совершил самоубийство?— Вы знаете, Тома находился в депрессии, к тому же был очень чувствителен. В таких условиях достаточно пустяка…— Хорошо. Но что оказалось этим пустяком?Полен пожал плечами:— Не имею понятия. Я был близким другом Элен и Бернара, а не их детей. Да я к этому и не стремился — дети меня раздражают.— Предположим, Тома на самом деле совершил самоубийство. Но почему на Орлином мосту?Доктор усмехнулся:— Вы думаете, когда человек решает покончить с жизнью, он выбирает место?— Да, возможно. Самоубийство — это своего рода спектакль, который необходим отчаявшемуся человеку, чтобы привлечь внимание. Кстати, преступление тоже…Мишель встретился взглядом с Поленом. Тот казался удивленным и встревоженным одновременно.— Я знаю Орлиный мост. Но я не в состоянии объяснить, почему Тома выбрал это место.Мишель почувствовал, что Полен сознательно уходит от ответа. Скользкий как угорь! Мишель решил сменить тему:— В то время когда вы еще работали, у вас был консультационный кабинет?— Да. Здесь же.— У вас были пациенты?— Да.— А в Лазале?— Вероятно, тоже, но я не помню. Нужно просмотреть архив. Но я почти уверен, что нет.— Жаль. А я думал, вашими пациентами были Эмиль Массар или Антонен Думерг, хозяин кафе в Лазале.— Почему?— Хотелось бы ознакомиться с историями их болезней.— Для этого вам надо обратиться к другим докторам, которые здесь работают. В Лазале есть доктор Моруа, он должен знать, кто кого лечит… — Полен сделал акцент на этой фразе, и его лицо приняло лукавое выражение.Мишель ответил ему улыбкой и продолжил:— Вы по-прежнему близкий друг Элен Дюваль?— Да, насколько это возможно. Элен восхитительная женщина.— Через кого вы познакомились с семьей Дюваль, через нее или через Бернара?Полен выпрямился. Казалось, ему все труднее было скрывать раздражение.— Послушайте, инспектор, ваши вопросы меня не задевают, если они профессиональны и помогают вашему расследованию. Но теперь я вижу, что вы отклоняетесь от ваших прямых обязанностей, поскольку то, о чем вы спрашиваете, касается моей личной жизни. И я даже начинаю думать, не являюсь ли подозреваемым…— Ну что вы, успокойтесь! Мне и в голову такое не приходило, просто иногда в начале расследования возникает небольшая путаница…— Хорошо, я спокоен! В таком случае вы должны знать, что я познакомился с Элен раньше ее мужа. Наши семьи, издавна жившие в этих местах, всегда общались. Но, предугадывая ваш вопрос, скажу, что я никогда не был любовником Элен. Нас связывает другое.— И что же это?— Определенное восприятие жизни, общие вкусы и интересы, типичные для нашего светского общества.— То есть?— Мы происходим из старинного рода протестантов этой провинции, и нас объединяет сама история.— Интересно, ведь именно Эмиль…— Кто это?— Эмиль Массар, жертва…— Ах да, я забыл!— Он мне много рассказывал о тайном протестантском обществе, целые века существовавшем в этой провинции.— Ничего не знаю об этом, но расскажите мне! — с иронией воскликнул Полен. — Мне интересно, куда может завести людей воображение.— Эмиль говорил, что оно возникло в эпоху религиозных войн. Протестанты тогда боялись католиков и, чтобы защитить себя, якобы создали здесь тайное общество, причем его члены были в каждой деревне. По его словам, тайное общество брало на себя ответственность за исчезновения людей, убийства, доносы во время войн, в особенности во время последней. Он говорил о том, что после периода бездействия оно вновь появилось в восьмидесятых годах по неизвестной причине, и если в округе начинали твориться странные вещи, все приписывалось ему.— Какая забавная история! А у тайного общества не было названия?— Нет!— Очевидно… Послушайте, инспектор! — сказал доктор, раздвинув ноги и облокотившись на ручки кресла. — Я думаю, мы уклонились от вашего дела. У этой истории нет ни конца, ни начала. Если бы такое общество существовало, я бы непременно об этом знал. — После этой реплики он встал. — Разрешите мне закончить наш разговор, полагаю, мы все сказали друг другу. Меня ждет работа.Мишель тоже встал.— А вы разве не на пенсии?— Вы правы. Но я занимаюсь имением, а это требует очень много времени.— Понимаю.Полен проводил Мишеля до крыльца и пожал руку.— Если вам будут необходимы другие сведения, я к вашим услугам.— Спасибо, доктор. Кстати, забыл спросить у вас кое-что еще…— Пожалуйста…— А от чего умер Бернар Дюваль?— От сердечного приступа.— У себя дома?— Да.— Вас вызвала Элен?— Верно, но, к сожалению, я приехал слишком поздно.— Жаль…— Да… Это был чудесный человек, — заключил Полен с напускной грустью.Когда собеседник Мишеля скрылся в доме, он невольно залюбовался ротондой из гравия, которую окаймлял газон, а также платановой аллеей, расположенной как раз напротив. Весь ансамбль состоял из строгих геометрических форм. Все было ясно, четко, как ответы доктора на его вопросы. Но Мишель считал, что они были не совсем искренни и начисто лишены воображения.Окинув взглядом в последний раз входную дверь дома, он сел в машину.В 12 часов 30 минут Мюрьель уже стучала в дверь к Ноэми Майар. Ноэми открыла ей и пригласила войти. Судя по озабоченному виду и суетливым движениям, мадам Майар нервничала. Женщины расположились в гостиной. Сложив руки на коленях, Ноэми попыталась улыбнуться, но ее взгляд выражал одновременно недоверие и страх.— Вы хотели меня видеть?— Да. Прежде я хотела бы сообщить вам хорошую новость. Вероника… то есть Тома сегодня утром заговорил…— И что она… то есть он сказал?— Минуту, я все записала. — Она вынула небольшой блокнот из кармана. — «Бежать… Мост… Дьявол… Завтра на рассвете… Шарль… Козыри — пики… Люблю… Люблю… Но…».— Боже мой! — воскликнула Ноэми.— Что такое?— Ничего, ничего! Просто я крайне удивлена, что кто-то говорит посредством моей дочери…— И правда, это удивительно, — согласилась Мюрьель. — Пожалуй, даже страшновато. Признаюсь, когда я услышала этот голос, мне стало жутко…Ноэми явно было не по себе, она то и дело смыкала и размыкала руки. Мюрьель продолжала:— Интересно и то, что можно сравнить эти слова духа с тем, что он сказал несколько дней назад…— Вот как? — удивилась Ноэми. — А разве он… она уже говорила?— Да. Я об этом не упоминала, чтобы не беспокоить. — Она снова посмотрела в свои записи. — Он сказал: «Козыри — пики… Я — пас… Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь… Только не мост! Нет! Нет! Только не мост! Только не это…»Ноэми вдруг резко поднялась.— Извините, я сейчас приду.Она исчезла в другой комнате.Ее волнение не ускользнуло от Мюрьель. Это показалось ей любопытным.Ожидая возвращения Ноэми, она стала рассматривать комнату. Тут было уютно, светло и чисто. Тем не менее почти полное отсутствие картин, ваз и прочих милых вещиц указывало на некую отстраненность от реальной жизни. Внезапно внимание Мюрьель привлекла мандала, висевшая на стене. Появилось странное ощущение, словно какая-то сила притягивала ее к центру картины. Мюрьель пыталась сопротивляться — напрасно! Чем больше она смотрела на рисунок, тем отчетливее становилось впечатление, что она теряет контроль над собой. Ее охватила смутная тревога, в сознании вдруг стали возникать бессвязные сцены насилия, будто она приняла вещество, вызывающее галлюцинации.В то же время она почувствовала, как на нее накатила волна ненависти, неведомая ей прежде. Сердце учащенно забилось, и ее охватил панический страх.Мюрьель старалась вернуть себе душевное равновесие, но поняла, что находится под воздействием кого-то или чего-то. Словно околдованная невидимой силой, она стала терять свое «я», но все-таки смогла поднести руку к глазам и перевести взгляд на букет сухих цветов, стоявших на камине.Ей стало легче, хотя сердце по-прежнему неистово колотилось в груди. Мюрьель с трудом поднялась, подошла к балконной двери и приоткрыла ее. Свежий воздух пошел ей на пользу.Едва она пришла в себя, как появилась Ноэми.— Простите, что задержалась…— Ничего страшного, — сказала Мюрьель, решив не упоминать о том, что с ней произошло. — Мы остановились на словах вашей дочери, то есть на словах Тома. Как вы думаете, что они означают?Ноэми отвела взгляд. Мюрьель украдкой наблюдала за ней. Казалось, Ноэми была здесь и одновременно далеко отсюда.— Ничего! — в конце концов ответила она. — Они мне ни о чем не напоминают.— И даже имя Шарль?— Нет. Я не знаю никакого Шарля.— Извините мою настойчивость, но я бы хотела, чтобы мы поговорили о вашей семье, в частности, об отце Вероники.Ноэми повернулась к Мюрьель. Ее взгляд был так печален, будто она вот-вот могла расплакаться. Тем не менее очень быстро женщина пришла в себя, ей почти удалось улыбнуться.— Поговорить об отце? Но я не знаю, что с ним стало. Это было так давно… Я встретилась с ним, когда была студенткой. Но он мгновенно исчез, узнав, что я жду ребенка.— Вы никогда не пытались его разыскать?Ноэми заколебалась:— Нет. Ну конечно, нет! Зачем? Мужчину, который уходит при таких обстоятельствах, удержать невозможно.— А Вероника страдала от отсутствия отца?— Думаю, да. Все страдают от этого.— Вы правы, — согласилась Мюрьель, думая об Эндрю. — Вы с ней никогда об этом не говорили?— Нет. Вероника слишком целомудренна и не могла на это согласиться…Мюрьель молчала, удивившись, что мать и дочь, настолько близкие друг другу, никогда не говорили на эту тему. У нее с сыном все было наоборот: каждый день Эндрю вспоминал об отце и задавал вопросы, ответа на которые не существовало.Понимая, что молчание затянулось, Мюрьель продолжила:— Я полагаю, это событие обострило повышенную чувствительность Вероники. Вот чем можно объяснить тот факт, что она стала медиумом и вошла в контакт с умершим…— Возможно, вы и правы, но все это выше моего понимания. В то же время мне хотелось бы лучше понять, чем вы занимаетесь.Обрадованная неожиданным интересом Ноэми к своей работе, Мюрьель принялась рассказывать о новом проекте и делах, которые она уже распутала. Затем она упомянула о наблюдениях, сделанных на мосту, и злоключениях, которые за этим последовали.Легкая тень омрачила лицо Ноэми:— Сожалею, что так получилось…— О, не беспокойтесь. Я умею защищаться.— Надеюсь, но меня это так пугает…— Почему?— Не знаю, — сказала Ноэми, как если бы говорила сама с собой. — Колдовство… Темные силы… Оккультизм. Это может причинить очень много зла…— Я знаю. Вплоть до смерти. Несколько дней назад это случилось с Эмилем Массаром…Ноэми выпрямилась.— Вы знали Эмиля Массара? — спросила Мюрьель.— Нет! Нет! Честно, я не…Такой ответ удивил Мюрьель. Она стала рассказывать о предполагаемых обстоятельствах преступления, внимательно наблюдая за собеседницей. С каждой минутой Ноэми волновалась все сильнее. Однако и на этот раз ей удалось овладеть собой.— Но это все же не объясняет вашего интереса к моей дочери, — заметила Ноэми с некоторой досадой, когда Мюрьель замолчала.— Меня пригласил доктор Моруа…— Это он вас вызвал?— Да, а что?— Ничего, просто я этого не знала.— Как только приехала, я поняла, что Вероника обладает удивительными способностями медиума. Вот почему я и начала исследовательскую работу. Но для успеха мне нужна ваша помощь.— А вы уверены в успехе?— Да, если у меня будет максимум информации о вашей дочери и о вас.— Что вы еще хотите знать?— Мне самой это пока не вполне ясно. Но если мы поговорим о вашей жизни, это мне поможет.Ноэми растерянно посмотрела на нее.— Я не знаю, что вам сказать… Я веду обычную жизнь. Родилась в этом городе. Окончила лицей. Затем отправилась изучать иностранные языки в университет Монпелье. С тех пор я занимаюсь переводами для международных организаций.— Вы любите свою работу?— Нет. Просто раньше она позволяла мне иметь свободный график и ухаживать за Вероникой.— У вас никогда не было спутника жизни, который мог повлиять на вашу дочь?Ноэми покачала головой, потом неожиданно повернулась к мандале. В ее взгляде промелькнул испуг, затем выражение лица изменилось, и она успокоилась. У Мюрьель появилась уверенность, что за матерью Вероники наблюдают.— Никогда не видела ничего более красивого, — сказала она, указывая на картину. — У нее есть особое значение?— Не знаю! — резко ответила Ноэми. — Я ничего не понимаю в этом искусстве.Следя за тем, как беспокойно Ноэми вертится в кресле, Мюрьель поняла, что начинает ей надоедать.— Не буду вас больше задерживать. Если вас не затруднит, возьмите запись слов Тома. Если вам придет в голову какая-либо мысль о том, с чем они могут быть связаны, обязательно сообщите мне!— Хорошо…— Хотела вам сказать, что теперь я по-другому построю поиски. Вместо того чтобы обращаться к Веронике, я буду разговаривать с духом. К тому же у меня есть идея заставить Веронику писать под гипнозом. Быть может, тогда дух лучше проявит себя?— Желаю удачи. Спасибо за визит. А с Вероникой поступайте так, как сочтете нужным, при одном условии: обо всем сообщайте доктору Моруа.— О! Не беспокойтесь! Он в курсе. Я живу в его доме.— Вот как?— Да, мы старые друзья. Он меня пригласил и предложил остановиться у него.Они встали. Мюрьель собиралась покинуть гостиную, когда ее взгляд упал на настенные часы над камином. Они показывали 10 часов 20 минут.— Не обращайте внимания, — сказала Ноэми — они давно сломаны… Очень давно.Мюрьель пожала ей руку и вышла. Она дошла до конца аллеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35