Вырывает из тетради страницу, комкает, сжигает.
Учитель думает: здесь что-то не так. Не могу понять, в чем дело, но есть в этом какая-то странность. До этого момента он сидел в позе лотоса, теперь встает и подходит к пульту. Прокручивает пленку, слушает, потом еще раз, еще раз. Оливер говорит:
— Может, сходим куда-нибудь после ужина? Мороженого поедим?
Чего это парню так хочется уйти из дома? Энни отвечает:
— Нет.
Потом пауза, и мальчик спрашивает:
— Ты с Джулиет сегодня разговаривала?
Какой-то странный звук, вроде легчайшего шипения. Что бы это могло быть? Звуковая помеха? Пар из чайника? Учитель включает пленку еще раз. Опять легчайшее шипение. Кажется, он догадался в чем дело — Энни шипит на сына, чтобы он замолчал. Еще одно прослушивание.
Интересно, почему это она не хочет, чтобы он упоминал о Джулиет? Очень любопытно. Ведь Оливер всего лишь спросил, разговаривала ли она сегодня с Джулиет? Затем следует долгая пауза, прерываемая едва слышным поскрипыванием. А это еще что?
Учитель достает из письменного стола лист бумаги, берет ручку, пишет: “Энни Лэйрд, Энни Лэйрд”. Потом еще раз прокручивает пленку. Пишет: “Душамоядушамоядушамоя”. Да, он не ошибся — это был скрип ручки по бумаге. Они писали друг другу какие-то послания.
И в конце еще какой-то треск. Это горела бумага. Естественно. Энни боялась, что Учитель будет рыться у нее в мусоре и найдет скомканный листок.
Выводы. Оливер знает про меня, знает про “жучки”, знает про все.
Кто еще в курсе?
Джулиет. Эта врачиха. Само собой. Дура набитая. Она-то наверняка и присоветовала все эти идиотские выходки. Любительница риска и приключений. Она подвергает жизнь мальчика опасности. Доктор Джулиет Эпплгейт, улица Норт-Кент, Фарао, штат Нью-Йорк. Поразительная неосторожность, непростительный эгоизм. Этой дуре нравится воображать себя смелой, самоуверенной, она ломится, не разбирая дороги и нарушая ритм Тао. Как же ей, должно быть, трудно живется с такой неорганизованной душой.
Учитель сокрушенно качает головой.
Следующий день, время — после обеда. Эдди едет в машине. Он устал, день был тяжелым и еще не кончился. Сначала пришлось помогать Винсенту устанавливать прослушивающую аппаратуру в квартире Джулиет Эпплгейт. Задача была не из легких, потому что врачиха живет над бакалейной лавкой, а в лавке все время народ.
Потом пришлось ехать в Квинс, где у ямайцев большая проблема. В передаточном пункте вместо двадцати восьми тысяч долларов оказалось всего двадцать четыре тысячи.
Какой-то мелкий воришка наложил лапу на деньги организации.
Скорее всего виновен ямайский связной. Эдди обсудил проблему с его боссами. Можно не сомневаться, что дело будет решено. Если парень виновен, ямайцы вытрясут из него душу, а потом прикончат. Заодно прикончат всю его семью, соседей, тех, кто случайно окажется поблизости. В шесть часов вечера можно будет посмотреть об этом репортаж по телевидению.
Эдди завидует ямайцам — они действуют прямо, без сантиментов.
Плюс ко всему голова раскалывается.
И дела еще сделаны не все. Эдди едет на север, он должен передать Фрэнки подарок от Винсента. За то, что Фрэнки помог потрясти частного сыщика, он получает двадцать тысяч долларов наличными и орхидею для его подружки.
Задумано неплохо. Когда Фрэнки увидит такую кучу денег, он описается от счастья. Да и орхидея придется ему по вкусу. Фрэнки и так уже молится на Винсента, хоть никогда не видел его лица. Парень считает, что Винсент — второе пришествие Девы Марии. А тут еще двадцать тысяч наличными и орхидея — всего за час ерундовой работы. После этого Фрэнки в честь Винсента вообще храм построит.
Эдди очень хорошо знает это чувство. Он и сам с раннего детства привык относиться к Винсенту с восхищением. Восхищение и поныне живет в его душе. Правда, последние двадцать четыре часа Эдди все время размышлял над вопросом, который задала Энни.
“Почему вы разрешаете ему делать все это?”
Слушайте, дамочка, шли бы вы к черту со своими идиотскими вопросами. Мне нужно передать деньги, а потом я хочу вернуться домой и убедиться, что с моей девочкой все в порядке. Поджарю нам с ней пару бифштексов, креветки, сварю картошки, потом буду смотреть по телевизору сериал. Больше мне ничего не нужно. Хватит с меня мыслей об этом долбаном Винсенте.
“Разрешаю”? В каком это смысле? Винсент всегда делает то, что хочет.
Он всю жизнь такой. С самой школы Святого Ксавьера. Я знаю его с четвертого класса. Школа была католическая, но Винсент на монахинь плевать хотел. Он все делал по-своему. Помню, было у нас занятие в компьютерном классе. Винсент поднял руку и сказал: “Когда-нибудь построят компьютер, который будет заниматься только одним — вычислять, кто такой Бог и как он выглядит”. Урок вела сестра Франческа. Винсент говорит:
— Мы заложим в компьютер всю известную нам информацию, а остальное он вычислит сам.
— Какую информацию? — спросила сестра Франческа.
— Информацию о Боге, о Творении.
— По-моему, молодой человек, Библия сообщает нам все, что мы должны знать о Боге.
Винсент ее даже не слушал, говорил свое:
— Компьютер захочет понять, что такое Бог. Для этого ему придется превратиться в Бога, создать свою собственную вселенную. И очень возможно, что эта вселенная заменит нашу. Как по-вашему, сестра Франческа?
Винсент всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда вокруг был хаос, шум, много народу — в кафетерии, в кругу семьи, на перемене. Зато, если ситуация находилась под контролем, он был бесподобен — от него так и исходил магнетизм, да и страху он мог нагнать дай Боже.
С другой стороны, думает Эдди, большой вопрос — все ли в порядке у Винсента с психикой.
Взять, к примеру, ту ракету, которую они в детстве запустили в небо. Отец и мать Винсента опять были пьяные, и никто, кроме Эдди, не знал, что в ракете сидит кошка Винсента. Дня через три, а может, через четыре после того, как ракета с членом экипажа исчезла в голубом небе, Эдди увидел, что Винсент плачет.
— Ты чего это?
— Жалко Мадам Баттерфляй.
— Кошку? Ты из-за кошки плачешь?
— Да, мне ее не хватает.
— Какого же ты хрена тогда запулил ею в небо?
— Они все время ее обижали — пинали ногами, не мыли, отец ей в миску виски наливал. Надо же было что-то сделать.
Винсент все время приставал, чтобы Эдди рассказывал ему об отце, двоюродных братьях, других родственниках — все они были членами “Коза ностры”. Винсента интересовали не преступления, он пускал пузыри от того, что называл “иерархической структурой”. Хотел, чтобы Эдди познакомил его со своими родственниками, но Эдди предпочитал этого не делать.
Когда Винсент учился в старших классах, от его былой застенчивости не осталось и следа. Сначала в него влюбилась хорошенькая, но полоумная девчонка-хиппи. Всех это ужасно развеселило, но со временем девчонки одна за другой стали буквально липнуть к Винсенту. Он болтал с ними о своей восточной религии, и цыпочки буквально кисли, прижимались к нему, шепча: “Ой, надо же, а я сама на днях думала буквально о том же самом!” Скажет такое — и можно считать, что Винсент закадрил еще одну.
Потом ему выделили стипендию и он стал учиться в колледже. Эдди школу так и не закончил, были у него дела поважнее. Троюродный брат Луи Боффано организовал банду, занимавшуюся угоном автомобилей и кражей автомагнитол. Все бы ничего, но сукин сын Гамбино не давал парням жить — считал, что Луи слишком зелен, что его запросто можно скрутить в бараний рог.
Однажды Луи сказал, что с удовольствием подложил бы Гамбино в машину бомбу, жаль только, не умеет ее делать.
Эдди сразу предложил:
— Я знаю одного парня, Луи, которому бомбу соорудить — раз плюнуть.
Они поговорили с Винсентом, а дальше все было просто.
Автомобиль Гамбино выехал на улицу, двигаясь в северном направлении, а через полминуты приземлился в виде деталей и кусочков, засыпав ими всю округу. Колеса отдельно, коленвал отдельно, радиатор отдельно, запаска — с краю. Особенно хорошо выглядел руль, в который мертвой хваткой вцепились две руки. Больше от Гамбино ничего не осталось. Он присоединился к Мадам Баттерфляй, обогатив собой озоновый слой земли.
В честь радостного события Луи устроил вечеринку. Само собой, пригласили Винсента, и Боффано поднял тост в его честь.
— Ребята, — сказал он. — Этот парень — он как молодой Эди… Эдисон, вот кто!
— Кто это? — спросили ребята.
— Хрен его знает. Какой-то изобретатель, что ли. В общем, аплодисменты в честь моего друга.
Все захлопали в ладоши, кроме Тони Спецы, их двоюродного брата — он сразу невзлюбил Винсента.
— Ты ведь не сицилиец? — спросил он.
— Я с севера, — ответил Винсент.
— Ты вообще не итальянец, ты мешок дерьма, вот ты кто. Ты посмотри, какой у тебя цвет лица. Мамаша твоя — шлюха, а папаша вообще не в счет. Это тот кретин, который арии распевает, правильно?
Через пару месяцев после этой вечеринки Винсент попросил о тайной встрече с Луи Боффано, и Эдди устроил это. Там Винсент сказал, что Тони Спеца ведет нечистую игру, и в качестве доказательства предъявил телефонные счета Тони. Долго объяснял, что некоторые звонки были сделаны в полицию, а это свидетельствует о предательстве. Луи расхохотался и сказал, что в подобную чушь не верит, однако, когда несколько недель спустя Тони вдруг исчез, Боффано не слишком расстроился и не стал задавать лишних вопросов.
С тех пор между Винсентом и Луи установились особые отношения, никто не смел совать в них нос. Винсент жил своей жизнью — кончил колледж, защитил диссертацию, работал на Уолл-стрит, крутился меж своим искусством, своими бабами и своей религией. Но всякий раз, когда Луи попадал в тяжелое положение и должен был пролезть через игольное ушко, он говорил Эдди: “Найди-ка своего дружка. Мне нужно с ним потолковать”. Винсент не заставлял себя долго ждать. Появлялся, всегда готовый помочь. А потом возникал какой-то хитроумный план или очередной враг бесследно исчезал. Винсент мог безошибочно определить, кому можно верить, а кому нельзя. Это он разработал гениальную схему сотрудничества с ямайцами и “Ндрангетой”.
За что бы Винсент ни брался, он все делал идеально. Без сучка, без задоринки. Ничего бы с Луи не случилось, если бы его не подвел собственный поганый язык. Да мало ли кто из наших получил пулю в лоб?
Луи сказочно разбогател.
Каждый из нас сказочно разбогател.
А ты еще спрашиваешь, Энни, почему мы разрешаем ему все это делать.
— Входи скорее, а то мух напустишь, — говорит Джулиет.
Но Энни стоит в дверях и не шевелится.
— Он показал мне, на что способен. Ты говорила, что на него можно воздействовать путем логики?
— Я говорила…
— Нельзя. Ничего не получится.
— Энни, погоди. Я сказала, что, если мы покажем ему свою силу, он отступит. Но сначала нам нужно укрепить свои позиции. Мы должны спрятать Оливера, мы…
— Он найдет Оливера.
— Заходи, присядь, выпей чаю. Давай поговорим.
— Обещай, что никому ничего не скажешь.
— Погоди.
— Оставь нас в покое.
— А что думает Оливер?
— Ему двенадцать лет, какая разница, что он думает? Он считает, что мы должны быть героями. Я отвела его к миссис Колодни. Завтра я буду под секвестром. Миссис Колодни будет за ним приглядывать до момента вынесения приговора. Оливер разозлился, разобиделся, но во всяком случае обещал держать рот на замке, а больше мне от него ничего не нужно. Ты тоже должна дать мне слово.
— Какое слово? Что я брошу тебя в беде?
— Что ты никому ничего не скажешь. Это моя жизнь. И это мой ребенок.
Что может в такой ситуации сделать Джулиет? Слегка качает головой, воздевает руки. Она согласна.
Энни поворачивается уходить.
— Постой, подружка, — зовет ее Джулиет. — Мы с Генри идем завтра в “Найтбоун”. Пойдем с нами, а?
Она имеет в виду кафе поэтов “Найтбоун” на Манхэттене. Конечно, Энни не согласится, но все-таки нужно напомнить ей, что мир не сошелся клином на одном подонке. Да и нельзя отпускать ее в таком настроении.
— А что такого? — говорит Джулиет. — Ты ведь не в тюрьме сидишь. Расслабишься немного. О процессе говорить не будем — обещаю.
— Джулиет, ты не понимаешь. Я буду находиться под секвестром. Меня запрут в каком-то мотеле. При всем желании я не могла бы с тобой встретиться, а желания встречаться у меня в любом случае нет. И ты это знаешь. Что за дурацкие вопросы?
Она уходит не прощаясь.
Глава 10
СКОРЕЕ КОНКИСТАДОР
Раннее утро следующего дня. Энни сворачивает желтый листок бумаги, сдает его председателю суда присяжных.
В узкое оконце скудно проникает дневной свет. День опять выдался дождливый.
Председатель — это женщина — сгребает все листочки в кучу и начинает читать:
— Виновен. Виновен. Виновен. Не виновен.
Шевеление среди собравшихся. Я попалась, думает Энни. Это мой листок, все решат, что я свихнулась.
— Виновен, — продолжает читать председательница. — Виновен. Кто-то тут еще написал “да”. Что это значит?
— Это значит виновен, — говорит Морин, пожилая дама, скорее даже бабушка, в лиловом костюме.
— Виновен. Не виновен.
Энни потрясена. Господи, неужели нашелся еще кто-то?
— Виновен. Виновен.
Председательница разворачивает последний листок.
— Не виновен.
Трое! Это просто чудо, думает Энни.
— Минуточку! — восклицает невысокий, жилистый человек, которого зовут Пит. Он работает в страховой компании. На Пите дешевый костюм, из ушей у него торчат густые волосы.
— Ничего, если я выскажусь?
— Конечно, — кивает председательница.
— Неужели кто-то из нас действительно считает, что этот тип невиновен? Кто проголосовал за это? Могу я об этом спросить?
— Спросить вы можете, — говорит председательница. — Но отвечать никто не обязан.
— Ну, например, я, — говорит домохозяйка из Маунт-Киско.
Пит возмущается:
— Вы что же, считаете, что Боффано не приказывал совершить убийство?
Домохозяйка пожимает плечами:
— Не знаю. Может, и приказывал. Мне кажется, нам ни к чему устраивать дискуссии по этому поводу.
— Почему же нам не подискутировать? — повышает голос Пит. — Господи, я просто не могу в это поверить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39