– Я уверен, мама учла, что Дженни будет моей наследницей. Все заработанные деньги в конце концов достанутся ей. Так же как и дом.
Чарли продолжала смотреть в окно. Дженни, опустив голову, медленным шагом пересекала лужайку; она направлялась к конюшне.
– Попробуй объяснить это четырнадцатилетнему подростку, когда бабушка только что ранила ее в самое сердце.
Питер убрал руки с ее плеч.
– Проклятие, Чарли! Ты ведешь себя как избалованный ребенок. И это после всего того, что мать для тебя сделала...
Он ударил ладонью по столу, и Чарли показалось, будто он дал ей пощечину.
– Боже мой, Чарли, прости меня. Это было глупое замечание.
Чарли крепко обхватила себя руками. Она смотрела на мужа и молчала.
– Я не знаю, как это у меня выскочило.
Наконец она взяла его за руку.
– Ты сказал это потому, что веришь в свои слова.
Питер покачал головой. В его глазах стояли слезы.
Чарли вспомнила их первую ночь здесь, в особняке. Тогда она тоже видела слезы в глазах Питера: его мать чуть их не выгнала. Вот почему Чарли так старалась, вот почему ходила на симфонические концерты, в музеи и на балет. Ей казалось, что таким образом она угодит Элизабет и заставит ее примириться с ней, а Питер поймет, как ему повезло, что он женился на ней. Прошло несколько лет, прежде чем Чарли поняла, что Элизабет считала это пустым времяпрепровождением, так как главным для нее был бизнес. И вместо того, чтобы сблизить их, усилия Чарли еще больше углубляли разделявшую их пропасть. Ирония заключалась в том, что задолго до того, как в ее жизнь вошел Питер, Чарли сама хотела заниматься бизнесом, но Элизабет посмеялась над ней. Чарли рассталась с мечтой о карьере, а постоянная занятость и бешеный ритм жизни стали для нее своего рода убежищем, способом убить время, поводом выбраться из особняка на волю, избавиться от пристальной опеки ревнительницы матриархата. Она надеялась, что когда-нибудь завоюет одобрение и уважение Элизабет, и не отступала от цели.
– Твоя мать не виновата, что была такой, – сказала Чарли и вытерла слезу со щеки мужа. – И я тоже. Все мы стараемся перебороть свою натуру. Это все, что мы можем сделать.
Питер закинул назад голову, словно не давая вылиться новым слезам.
– Не знаю, как бы я справился без ее поддержки.
Чарли почувствовала боль в сердце. Пятнадцать лет совместной жизни связывали ее с Питером. Интересно, любовь или ссоры упрочили их брачные узы?
– Ты справишься, Питер, – убежденно произнесла она. – А теперь пойду поищу Дженни. Вряд ли она понимает события так, как мы с тобой.
Питер остался стоять у окна, а Чарли, выходя из комнаты, мучилась вопросом, сумеет ли Питер или кто-либо другой из них справляться с делами без Элизабет Хобарт.
Резкий запах навоза и сена ударил в нос Чарли, когда она вошла в конюшню. Стараясь не дышать, она быстро прошла мимо стойл, заглядывая в каждое в поисках Дженни. Чарли знала, что девочка где-то здесь, с самого раннего возраста она лучше ладила с животными, чем с людьми.
У стойла с надписью «Колокольчик» Чарли остановилась. Дженни находилась внутри, сено прилипло к ее коричневому шелковому платью, а сама она прижалась нежной белой щекой к шее царственно прекрасного жеребца. Она что-то нашептывала ему, но Чарли не разбирала слов.
Отчего ее дочь стала такой мрачной и когда это случилось? Когда печальное темное облако закрыло для нее радостное сияние детства? И самое плохое, отчего Чарли так долго этого не замечала?
– Милая, у тебя все в порядке?
Шепот прекратился. Дженни отбросила назад длинные темные волосы и ниже склонила голову. Она принялась чистить лошадь.
– Я чувствую себя отлично, мама. Я просто решила почистить Колокольчика.
Чарли сделала шаг внутрь стойла.
– В шелковом платье?
Дженни продолжала чистить лошадь.
Чарли протянула к ней руку.
– Милая...
Ей пришлось остановиться, так как Дженни начала чистить другой бок лошади.
– Со всеми этими похоронными делами я совсем забросила лошадей, – сказала Дженни очень отчетливо и не глядя на Чарли.
– Но для этого у нас есть конюхи. Это их обязанность ухаживать за лошадьми.
Дженни молчала. Было слышно только мягкое равномерное движение скребницы.
– Я подумала, не расстроило ли тебя завещание бабушки, – заметила Чарли.
Дженни прекратила работу.
– Почему? Потому что Даррин получил коттедж в Хэмптоне? Я там почти не бывала, мама. Ты ведь помнишь, что летом я гощу у тети Тесс?
– Я имела в виду драгоценности. То, что она оставила их Пэтси.
– Кому нужны драгоценности? Тесс считает, что покупать драгоценности – это все равно, что выбрасывать деньги на ветер, поскольку они доставляют удовольствие не тебе, а тем, кто на тебя смотрит. – Она продолжала равномерные движения. – К тому же я получила яйцо. По крайней мере я сама могу им любоваться. Сама получать удовольствие.
Чарли не понимала, шутит Дженни или говорит серьезно. Неужели Тесс действительно так думает? Она представила свою давнюю подругу, всегда облаченную в длинные юбки и шали, с прямыми незавитыми волосами и чисто вымытым лицом без следов косметики. Да, это очень похоже на Тесс, именно так она и может сказать. В этом было что-то смешное, поскольку, не в пример Чарли, Тесс была достаточно богата, чтобы позволить себе любые драгоценности.
Лошадь фыркнула. Дженни опустила руку в карман шелкового платья ценой в четыреста долларов и вытащила оттуда яблоко. Она сунула его в рот жеребцу, прямо между его крупными зубами.
– Я могу сегодня выбрать себе яйцо? – спросила Дженни. – А могу я взять его с собой, чтобы показать Тесс?
Чарли представила себе, как чемодан Дженни бросают в багажное отделение рейсового автобуса.
– Пожалуй, это несколько опасно.
Дженни перешла в угол стойла и принялась ворошить подстилку.
– Я буду очень осторожна с ним, мама.
Чарли покачала головой:
– Нет, Дженни. Это слишком ценная вещь.
– Как все устроено по-идиотски. Эти яйца хранятся в горке в гостиной. Никто на них даже не взглянет. Никто от них не получает удовольствия.
Она стояла спиной к Чарли, продолжая работать.
– Нет, Дженни. Я была бы очень тебе благодарна, если бы ты сейчас вернулась в дом. Иначе ты окончательно испортишь платье.
Дженни снова непокорно отбросила назад волосы.
– Что мы будем делать вечером? Может, возьмем напрокат какой-нибудь фильм? Или еще что-нибудь?
Чарли на секунду закрыла глаза. Сколько она ни старалась, она никак не могла устроить жизнь Дженни так, чтобы та осталась довольна.
– Только не сегодня, – ответила она. – Вечером мы с отцом идем на коктейль.
Дженни промолчала, но Чарли заметила, что ее бледные щеки слегка покраснели.
– Это не просто коктейль, – продолжала Чарли, понимая, как неубедительно и надуманно звучат ее оправдания. – Это деловая встреча. Будут представители фирмы из Китая.
Дженни положила на место скребницу.
– Мне еще надо уложить чемодан, – сказала она. – Автобус отправляется в семь утра.
– Мы будем без тебя скучать.
– Понятно.
Дженни быстро вышла из стойла и направилась к дверям конюшни.
Чарли осталась в стойле. Лошадь толкала ее в бок. Она погладила жеребца по голове.
– Что же нам с ней делать, Колокольчик? – шепотом спросила она.
Чарли гладила шелковистую гриву и думала о том, как любовно и нежно Дженни заботится о лошади. И вдруг она поняла, что Дженни, совсем как яйцо Фаберже, которое она только что унаследовала, была не только прекрасной, но и очень хрупкой. Чарли задумалась над вопросом, согласится ли Дженни через пару лет поступить в Смитовский колледж. Если согласится, то Чарли запретит ей жить у Тесс. Потому что, нравится это дочери или нет, богемная жизнь, которую вела Тесс, совсем не соответствовала генам Дженни.
Чарли медленно вышла из конюшни. Она продолжала размышлять о Дженни. Потом подумала о Марине. И сделала вывод, что, возможно, некоторые вещи, которые она считала правильными много лет назад, на деле оказались большой и серьезной ошибкой.
Глава 2
Маленький колокольчик мелодично зазвонил над дверью, словно возвещая начало теплого летнего дня. Тесс вошла в магазин и вдохнула сильный запах пожелтевших старых книг и аромат жареных кофейных зерен, знакомый умиротворяющий запах привычных, милых сердцу вещей. Привычность была основой жизни Тесс, новизна ее пугала.
– Доброе утро, Делл! – крикнула она.
Из-за стенда с журналами, шаркая ногами, появилась невысокая полная женщина. Ее седые волосы были заплетены сзади в одну косу, длинная юбка в сборку еще больше полнила ее, клетчатая блузка без рукавов кое-где выбилась из-за корсажа юбки, а в целом Делл напоминала те мягкие незамысловатые тряпичные куклы, которых она коллекционировала. Если не считать седых волос и длинной косы, Тесс была почти точной копией Делл. Разница состояла лишь в том, что Делл было далеко за шестьдесят, она была без малого на три десятка лет старше Тесс. Тесс грустно подумала, что скоро кожа на ее лице тоже начнет обвисать.
– Доброе утро, Тесс, – отозвалась Делл, поправляя привалившуюся к кассе наряженную в ситцевое платье тряпичную куклу Аннабеллу Ли, красавицу с черными пуговицами вместо глаз и желтыми ленточками, изображавшими прическу. – Что-то ты рано сегодня.
– Сегодня не до работы. Дженни приезжает автобусом в одиннадцать тридцать.
Тесс уже давно чистила, убирала и проветривала дом, вычеркивая числа в календаре в ожидании приезда Дженни; летние каникулы Дженни были для Тесс самым счастливым временем года.
Делл смотрела на Тесс внимательными понимающими глазами.
– Буду рада снова с ней встретиться.
Тесс подошла к окну, где сквозь прутья решетки был виден тротуар вверху. Деревянная вывеска в обрамлении кованой железной рамки висела на кронштейне при входе на лестницу, ведущую вниз, в подвальный магазин. «Лавка букиниста» было написано на вывеске. И еще «Владелец Делл Брукс». Тесс вспомнила, как они с Чарли и Мариной убеждали Делл поменять «владелец» на «владелица». Это было в семидесятых, когда бурно развивалось женское движение, а студентки знали ответы на все вопросы. Но Делл не захотела.
– Я и без того знаю, кто я такая, – сказала она, – и не желаю, чтобы всякие крикуньи оправдывали мое существование.
Тесс до сих пор удивлялась, откуда у Делл такое чувство уверенности в себе и почему после стольких лет она, Тесс, не позаимствовала у Делл хотя бы малую его частицу.
– Хочешь кофе? – предложила Делл.
– Только не сегодня. Я слишком возбуждена. Не могу дождаться встречи с Дженни.
Делл кивнула. Она взяла с прилавка метелку из перьев, обмахнула кипу пожелтевших газет, затем маленькую соломенную шляпку на рыжих косах из шерстяных ниток куклы по имени Эдвина. Тесс знала, что куклы, с их неизменной безоблачной улыбкой, покорностью и невозможностью причинить зло, были для Делл живыми существами, членами ее немногочисленного семейства.
– Дженни уже исполнилось четырнадцать, – сказала Тесс. – Пожалуй, этим летом я научу ее выдувать стекло.
Продолжая уборку, Делл заметила:
– Нетрудно научиться выдувать елочные шары.
Тесс насторожилась. Она пришла сюда, чтобы поделиться своей радостью с женщиной, которую так давно знала и которой часто доверяла свои секреты. Вместо этого Делл напомнила ей, что теперь в своей мастерской Тесс производит не уникальные предметы, а незамысловатые поделки, что она отказалась от самостоятельного творчества, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, что она растратила почти все доставшееся ей огромное наследство на покупку и содержание дома, мастерской и на повседневную жизнь и что очень скоро Тесс Ричардс, некогда дочь богатейших родителей, окончательно разорится.
Самое ужасное, подумала Тесс, что, когда доверяешь кому-то секрет, пусть даже самому надежному человеку, он всегда может использовать его против тебя. Тесс взглянула на улыбающуюся Эдвину и безмятежную Аннабеллу Ли и пожалела, что Делл не может быть такой же непридирчивой, как ее куклы. Но Тесс также знала, что обычно Делл не судила столь критично. Просто сегодня Делл была в том плохом настроении, которое сама она связывала с последствиями климакса, что и служило для нее оправданием. Климакс и в придачу затянувшееся одиночество, начало которому положил муж, бросивший Делл два десятилетия назад, да еще уединенная жизнь, которой, впрочем, Делл, видимо, была довольна.
Шаги на лестнице прервали их разговор. Дверь открылась, и одновременно звякнул колокольчик. Высокий широкоплечий мужчина с румяным загорелым лицом вошел в магазин. Рыжеватые волосы выбивались из-под его полицейской фуражки.
Тесс почувствовала, что краснеет.
– Доброе утро, Делл, – поздоровался мужчина, повернулся к Тесс и приветствовал ее коротким кивком.
Она кивнула в ответ.
– Доброе утро, констебль, – сказала Делл.
Широкая улыбка, сопровождавшая ее слова, свидетельствовала об особом расположении к Джо Лайонсу, начальнику полиции Нортгемптона, который также приходился ей племянником и был единственным членом семьи, за исключением кукол, который всегда хорошо относился к Делл и принимал ее такой, какая она есть. Ничего, что Делл и Джо были полной противоположностью друг другу: их связывали взаимная симпатия и давняя дружба.
– Садись, – пригласила Делл и убрала еще одну куклу со столика, втиснутого в узкое пространство между книжными полками. – Сейчас приготовлю кофе.
– Я не хочу мешать, – начал было Джо.
– Не беспокойтесь, я как раз ухожу.
Тесс направилась к двери. Джо Лайонс вызывал у нее чувство смущения с тех самых пор, когда им было по двадцать с небольшим и она была студенткой престижного колледжа, а он местным жителем; причем она была идеалисткой, а он ярым реалистом. Вечер того дня, когда избрали Рейгана, усилил их разногласия. Они были в гостях у Делл и следили за ходом подсчета голосов по телевидению, громко споря и защищая свою точку зрения, чему немало способствовало неумеренное потребление вина. В тот вечер Джо проводил Тесс до общежития. На веранде он поцеловал ее. В комнате дал волю рукам. И Тесс не протестовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53