– Нет, я никогда даже не думала об этом. Я считаю, многие женатые люди что-то делают и отдельно...– Но вы не были женаты.– Я знаю, но всегда забываю. То есть мы были прямо, как женаты – главное как раз не в том, чтобы пойти зарегистрироваться, – в остальном мы были совсем как женатые люди. И не имеет значения, что у нас не было кусочка бумаги...– Ты говорила о том, чтобы пожениться?– Конечно! Все время.– Как? Что он сказал?– Он сказал, что хочет жениться на мне. Сказал, что любит меня и хочет жениться на мне.Анна положила карандаш и посмотрела на Дору.– Послушай меня. Что бы ты ни говорила другим людям, мне ты должна сказать правду. Я не буду представлять тебя, если только подумаю, что ты рассказываешь мне полуправду, выдумку или ложь. И отойду от этого дела в ту же минуту, как обнаружу это. Яснее выразиться невозможно.– Я не лгала! – выкрикнула Дора.Но через минуту, под настойчивым взглядом Анны, она отвела глаза. Ее нижняя губа выпятилась, в глазах стояли слезы.– Он никогда не говорил этого. Я ждала и ждала... и вроде... упомянула об этом, знаешь, как-то... но он никогда не говорил. И как будто становился глухим каждый раз, как я говорила об этом.Анна взяла карандаш.– Что он сказал тебе?– Сказал, что ему нравится быть со мной, он со мной расслабляется. Сказал, надеется дожить до библейского возраста, потому что хочет жить со мной долго-долго. Это у него такая странная манера говорить. Он сказал, что хотел бы путешествовать со мной и показать мне тайные уголки и затаившихся духов мест, которые я считала знакомыми. Я подумала, что это странно, и в любом случае, когда такая мысль ему приходила в голову, мы не слишком много путешествовали вместе. Он сказал, что хочет принести мне серафимов и змей, потому что мой мир слишком узок; я никогда не могла себе представить, к чему все это было.Анна почувствовала острую боль, незнакомую и приводящую в замешательство. Никто никогда не говорил ей таких вещей.«Конечно, нет», – твердо сказала она сама себе. В ее жизни не было места фантазии. Но женщина была озадачена тем образом Джоша Дюрана, который нарисовала Дора. Каким же странным был этот самонадеянный деспот, жестокий и эгоцентричный, говорить с такой нежностью, фразами, которые мог бы употребить поэт.– Он еще что-то сказал, – продолжала Дора. – Я не помню остальное.– Ты не помнишь? – спросила Анна. – Вы жили раздельно лишь короткое время.– Да, но такие вещи он говорил редко. Он говорил их только в самом начале, когда мы впервые были вместе. В те дни он говорил приятные слова постоянно. Но потом нет. Я переехала к нему, и он начал меняться.– Сразу же?– Ну, не сразу. Понемногу.– В течение какого времени?– О, я не помню. Может быть, год.– Это ты хотела переехать, так ты сказала. Джош хотел подождать. Почему он передумал?– Ну, мы были все время вместе и это казалось очевидным.Анна ждала.Плечи Доры опустились.– Я постоянно говорила ему, как я несчастна. Знаешь, я действительно была несчастна; я терпеть не могла приходить домой в пустую квартиру, как будто меня изгнали из его жизни. Так что я говорила ему, как бы я хотела что-то для него сделать, и как мне тяжело, что он не особенно хочет жить со мной, и как я несчастна и одинока... Я думаю, ему это было тяжело. Но в те дни нам было так хорошо, что для меня не имело значения, что в действительности мы не были вместе, я не собиралась ждать, чтобы посмотреть, как я дальше буду себя чувствовать; я хотела его все время. Он немного подождал, но потом сказал «да» и какое-то время нам было исключительно хорошо, пока Джош не изменился. Хорошо нам было в течение года. По крайней мере, год.Повисла пауза. Анна просматривала свои записи.– Ты сказала, вы не говорили о своих доходах. Было у вас какое-нибудь соглашение, финансовое или еще какое-либо, когда вы начали жить вместе?– Ты имеешь в виду контракт? Нет.– У вас было устное соглашение?– О чем?– Вы установили, какой отрезок времени будете жить вместе – шесть месяцев, год, два года – прежде чем говорить о чем-то постоянном? Договаривались ли вы разделить расходы на продукты, арендную плату и так далее? Или как вы разделили бы свое имущество, если бы расстались? Договаривались ли вы заранее иметь раздельные банковские счета?Дора встряхнула головой.– Мы были влюблены. Мы не думали о деньгах и, конечно, не говорили об этом. То есть, съезжаясь, мы не договаривались, как будем делить что-то. Мы даже не думали делить. И никогда не думали, что будем делить.– Вы когда-нибудь говорили о детях?– Нет. Джош терпеть не может детей.– А ты?– О, я бы хотела иметь двоих или троих. Но я как-то перестала думать об этом, когда была с Джошем.Анна перевернула исписанную страницу блокнота.– Расскажи мне о ваших друзьях.– Что именно?– Кто они, часто ли вы оба виделись с ними, много ли вы беседовали с ними о вас самих. Говорила ли ты им, что, по твоему мнению, когда-нибудь вы поженитесь? Упоминал ли он о женитьбе в их присутствии? Обменивались ли вы с другими парами впечатлениями о совместной жизни и говорили ли о будущем?– Нет, насколько я помню. Я говорила тебе, что в последние два года мы виделись с немногими людьми, не всегда вместе, так хотел Джош. И хотел все делать по-своему: его друзья, его рестораны, его маршруты путешествий, его мебель, его квартира.– А что он говорил, когда ты возражала?– Я не возражала.– Ты никогда не говорила ни слова о том, чего тебе хотелось?– Я же сказала тебе, он устанавливал правила.? Но ты мне еще говорила, что хотела выйти за него замуж и постоянно упоминала при нем об этом. Даже если он устанавливал правила, которые тебе не нравились?? Я любила его! И еще люблю!? Впервые я слышу об этом от тебя. Ты действительно любила его? И все еще любишь?– Я его обожаю!– Я не верю тебе. – Анна бросила на нее долгий взгляд. – Ты должна рассказать мне, что тебе нужно. О чем ты на самом деле заботишься и в какой мере это быстрая и грязная месть.Глаза Доры сузились.– Быстрая и грязная?.. Кто, черт побери, дал тебе право, тебе... – Она перевела дух и наклонилась вперед. – Извини, извини, извини, как ужасно я говорила с тобой. Не представляю, что на меня нашло, но я этого не делаю. Может быть и правда, это то самое слово. Месть. Оно звучит так... гадко. Это не месть; никогда не будет местью. Я просто хочу что-то получить от этого. – Ее глаза наполнились слезами. – Что-нибудь, что я могу хранить. Если у меня не может быть Джоша, если я действительно потеряла его навсегда, то хочу, чтобы он, по крайней мере, признал – публично! – что я была ему хорошей женой и заслуживаю того же, что получила бы жена. Уважения, какое испытывают к жене. Я бы предпочла любовь, я бы предпочла быть женой, но если этого у меня не может быть, то я хотела бы уважения. И денег. Жене он должен был бы платить алименты; он должен был бы вознаградить ее за те годы, когда получал все, что хотел, за то, что его любили и заботились о нем; он бы обеспечил себе с ее стороны заботу, пока он не найдет себе... кого-нибудь еще...Она закрыла руками лицо и зарыдала. «Браво», – подумала Анна. Она была права: Дора будет великолепна на свидетельском месте. Весьма возможно, что большая часть того, что та говорит, правда. Наверное, сама Дора не знала точно, где были факты, а где воображение, питаемое гневом и разочарованием. Джош Дюран, предположила Анна, этого не испытывал.Слава Богу, мне не нужно проходить через это. Эта мысль регулярно приходила ей в голову, когда она занималась делами своих клиентов. Слава Богу, она далека от близости, далека даже от предположения, что можно жить с кем-то или, еще хуже, выйти за кого-то замуж, далека от того, чтобы когда-либо испытать этот разъедающий душу гнев и разочарование, от этой ярости, которая вспыхивает из пепла сгоревшей любви, далека от неясных очертаний правды и лжи, которые туманят разум. А ведь именно разум, чистый острый разум, незапятнанный эмоциями, сделала Анна центром своей жизни, фактически, центром самого своего существования.– Ты сердишься? – спросила Дора, поднимая на нее глаза. – Я не должна была говорить с тобой в таком тоне. Я никогда больше не буду так делать. На самом деле я не такая. Пожалуйста, прости меня, Анна. Скажи, ты меня не прогонишь? Ведь ты еще мой адвокат? Я не могу идти искать другого! Первый, к кому я обратилась, не понял меня, а ты понимаешь, я знаю, а через месяц начнется судебное разбирательство, и ты не можешь оставить меня сейчас!– Я тебя не оставлю, – спокойно ответила Анна. – Но я напоминаю, что я говорила о правде. Тебе нужно думать, что ты говоришь и быть уверенной, что рассказываешь мне правду, а не то, что считаешь правдой. Это ты понимаешь?Лицо Доры снова засияло.– Да, да, конечно. Я никогда не буду лгать тебе.Анна вздохнула. «Конечно, будет лгать, – подумала она. – Но будем стараться, как можем». Она перевернула страницу блокнота. Только четыре недели до даты их судебного разбирательства. Впереди много работы.Винс звонил Доре два раза в месяц. Ему нравилось думать, что она охотнее говорила с ним, чем с латерью, и всегда старался иметь запас вашингтонских сплетен, чтобы приправить свою беседу. Он также позаботился, чтобы окружающие знали об этих регулярных звонках; это было важно для его имиджа.– Собираюсь позвонить дочери, – сказал он, когда однажды Рей Белуа объявился в его квартире часов в десять вечера. – Это займет время, нам всегда есть о чем поговорить.– Я думаю, тебе приятнее послушать, что я тебе скажу. – Белуа, обходя Винса с самоуверенной фамильярностью и ослабляя узел галстука по пути в его кабинет. – Я сейчас был на заседании партийного комитета. Там называлось твое имя.Раздраженный Винс шел вслед за ним. Добравшись до кабинета, он увидел, что Белуа наливает себе выпить.– Хочешь?– Я сам себе налью.– Это великий вечер, Винс. Кончай дергаться только из-за того, что я сам себе налил. Я провел здесь достаточно времени, чтобы чувствовать себя, как дома; и буду проводить гораздо больше. Заинтересовало тебя мое сообщение?– Было названо мое имя. Ну и что? Выборы в следующем году.– Есть один тип в «веселых доках», у которого может появиться реальный шанс победить тебя.– Это что, так они называют деловую часть города?– Некоторые так говорят. Они начинают нервничать. И ты тоже.– Кучка старых баб. – Винс налил себе шотландского виски и добавил кубиков льда. – Он может приблизиться к победе, но победить никоим образом не может.Белуа вытащил из кармана газетную вырезку. «Роки Маунтин Ньюс» – вчера прошла баллотировка...»– Я видел это. Что тебе тут не нравится, Рей? Сейчас июль, выдвижение кандидатов в следующем апреле. Лето было спокойным, вот газета и пытается продать несколько экземпляров. Может быть, они состряпали процентовку; в любом случае, баллотировка для выборов, которые состоятся через девять месяцев, годится лишь на то, чтобы заворачивать рыбу; ты это знаешь. Ты это знал еще до меня. Что на тебя нашло?– Охо-хо. – Белуа развалился на черном кожаном диване Винса, уравновесив стакан на обширной возвышенности своего живота и пристально глядя на него, как бы заставляя оставаться в вертикальном положении. – Твое имя упоминалось много раз. И не совсем в связи с гонкой следующего года. Ее ты выиграешь. Это первое.Глаза Винса сузились.– А второе?– Ну, шли разговоры о Белом доме. Впереди три года. Времени не так много, с выдвижением и всем остальным.Наступила долгая тишина. Винс подошел к изогнутому окну во всю стену и посмотрел на подсвеченные струи фонтана на площади внизу и ярко освещенный вход в кафе. Много лет тому назад они с Белуа говорили о президентстве, но назывались другие политики и те, кто оказывал партии солидную финансовую поддержку. Но всегда это были планы на будущее; Винс знал, что сенатору, представляющему западный штат с некомпактно живущим населением потребуется еще более мощная база, чем кандидату от восточных штатов. Но если партийные деятели обсуждали это за три года до выборов... Он обернулся и окинул взглядом тяжелую черную мебель своего кабинета, стеллажи с книгами вдоль стен, и повсюду – фотографии Доры. Ему нравилось, когда посетители разглядывали их. Это могло помочь, Дора могла помочь. Лучше было бы, если бы он был женат. Надо бы позаботиться об этом, и поскорее. Не слишком хорошая характеристика: три жены. Однако на протяжении этих лет страна выбирала президентов-холостяков, президентов с любовницами, президентов с незаконными детьми, даже президента, который развелся и женился снова. Много чего происходило в прошлом.– Так что в следующем году тебя переизберут, – сказал Белуа. – И при большом перепаде голосов по сравнению с другими партиями.Винс глянул на него.– Я тебе сказал, что меня это не волнует.– Ты сказал, что надо проследить. – Белуа выпил большой глоток. – Я наблюдал за этим деревенщиной, читал о нем и так далее. Он говорит о тебе нехорошие вещи и будет продолжать в том же духе. Невелика шишка в Денвере, но он ходит окольными путями и собирает подтверждения, как липучка для мух. Дерьмо да и только, но ты не беспокойся, ладно? Тебя не должно волновать, как мы его обезвредим еще до выдвижения кандидатов.– Я не стал бы запрещать это, – сказал Винс через минуту. – У вас всего хватает, чтобы сделать это?– Вполне достаточно. Он почти бойскаут. Но мы откопали кое-что. При случае используем его брата. Боже, вот так тип. Ты не поверишь; несколько лет тому назад он...– Я не хочу знать. Позаботься о нем и не распространяйся об этом.– Я не распространяюсь, и ты чертовски хорошо знаешь это. – Все еще лежа, Белуа поднял свой стакан. Винс бросил на него короткий, холодный взгляд и отвернулся, чтобы наполнить свой стакан. В тишине слышалось тяжелое дыхание Белуа. Наконец, он закинул ноги на валик дивана. – Я не закончил. Еще кое о чем надо переговорить. Главное. – Он налил слишком много виски в свой стакан и наклонился отхлебнуть, набрав полный рот. Выпрямившись, выругался и приложил руку к пояснице. – Старею. О'кей, так вот. Я могу позаботиться об этой деревенщине, обеспечить тебе перевес голосов. Могу заставить парней из делового района не перебегать тебе дорогу и не искать всяких компрометирующих штучек, по какой бы глупой причине это им не пришло в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90