– Или я могу доставить его сам, если вы полагаете, что подобный поступок с моей стороны способен вселить некоторую уверенность в миссис Гриншоу и ваших родителей.
– Нет, – заявила няня, выпрямляясь и вытирая руки о фартук. – Пусть отправляется этот малый, Джеймс. Сэр, не будете ли вы любезны сопроводить мисс Дурвард вниз и напоить ее чаем? – Мисс Дурвард встала из-за стола, сделала несколько шагов и беспомощно остановилась у изножья кровати. – Ступайте, ступайте, моя дорогая мисс Люси. Вы только что написали мисс Хетти – миссис Джек, правильнее будет сказать, – то есть сделали то, чего не могла бы сделать я, в отличие от вас. Малышу не станет лучше, даже если вы будете рядом. Я позову вас, когда в том возникнет нужда.
Я последовал за мисс Дурвард вниз в небольшую гостиную, уютную и опрятную. Едва войдя в комнату, она опустилась на первый попавшийся стул и заплакала, так что не кому-нибудь, а именно мне пришлось отправляться на поиски прислуги или горничной, выполняющей работу по дому. От имени мисс Дурвард я распорядился приготовить чай. Когда я вернулся, она выглядела уже спокойнее, как будто обыкновенно слезы были неспособны смутить ее душевное расположение или же расстроить надолго.
Когда же перед нами появилась служанка, держа в руках чайный поднос, мисс Дурвард выпрямилась на стуле и утерла слезы, не сделав, однако, ни малейшей попытки пригладить растрепавшиеся и запылившиеся волосы. На мой взгляд, она по-прежнему пребывала в расстроенных чувствах, так что пришлось налить ей чашку чая и отнести туда, где она сидела, к двери.
– Благодарю вас, – негромко произнесла она. – Прошу простить меня. Тома очень любит Хетти, и мои родители тоже без ума от него. С тех пор как умер Джек и с ней случилось… недомогание, у нее остался только Том. И если… – Она беспомощно подняла на меня глаза. – Это глупо, разумеется, но я никак не могу забыть, что на следующей неделе у него день рождения. Хетти приготовила для него подарки и развлечения. И если он… Ах, если бы только она была здесь!
– Миссис Гриншоу не сможет прибыть сюда, это вполне естественно. А как насчет миссис Дурвард?
– Моя мать непременно отправится сюда, как только сможет. Как вы полагаете, она не подвергнется при этом опасности?
– Право же, затрудняюсь ответить.
Я встал и подошел к окну. На площади уже не осталось тел погибших, хотя она по-прежнему была усеяна сорванными афишами и плакатами, кирпичами, железными прутьями, тросточками и испачканными кровью носовыми платками. До меня донеслись слабые звуки мушкетной стрельбы и беспорядков, несомненно продолжающихся где-то вдалеке. На дальней стороне площади группа бюргеров и джентльменов в темных плащах поспешно направлялась к воротам Динз Гейт в окружении, мне показалось, специальных констеблей, превосходивших их числом по меньшей мере втрое.
– На улицах может быть вполне безопасно, хотя я бы посоветовал леди не выходить из дома. Но… – Я покачал головой и одним глотком допил чай, сожалея, что это не бренди или хотя бы холодная вода. Мисс Дурвард по-прежнему не сводила с меня глаз. – За десять лет службы в армии мне не доводилось видеть ничего подобного. Солдаты, такие же, как и те, которые находились под моим командованием, преследуют мирных горожан, гражданских лиц, своих соотечественников…
– Но вы же сами сказали, что это милиция, ополченцы, а не регулярные войска.
– Да, в большинстве своем. Ими трудно командовать, они плохо обучены. Тем не менее…
Она не ответила мне прямо, вместо этого заметила:
– Люди просто не могли убежать. Даже если хотели и пытались. Я сидела наверху у окна, чтобы лучше видеть. С площади Святого Петра всего несколько выходов. Женщины… Подростки… Дети… Ах! Во мне закипает гнев, когда я вижу подобные вещи… Но, очевидно, для вас, вообще для человека вашей профессии, это зрелище должно быть не в новинку.
– Да, если вы имеете в виду пролитую кровь. Но во время военной кампании если гражданские лица не принимали в ней участия на стороне противника, то, по крайней мере, могли рассчитывать на защиту. Мы…
Мысли мои путались, и в это мгновение раздался благословенный стук, донесшийся от входной двери. Мы услышали, как по коридору, шурша платьем, поспешно прошла маленькая горничная, чтобы посмотреть, кто пришел. Мужской голос поинтересовался, тот ли это дом, в который майор Фэрхерст вызывал доктора. Горничная ответила утвердительно. Я поспешил покинуть гостиную. Доктору в этот момент помогали выйти из экипажа, в котором он прибыл, и, когда тот наклонился под тяжестью его внушительного веса, я заметил, как несколько книг выпали через раскрытую дверцу коляски.
Мисс Дурвард приветствовала доктора, когда лакей помог ему подняться по ступенькам, и повела его наверх настолько быстро, насколько позволяли ее хорошие манеры и его внушительный вид. Мне оставалось лишь в одиночестве созерцать остывающий чайник и обветшалую, но безупречно начищенную мебель, вышитые гарусом изречения и красочные гобелены на стенах. Там же можно было лицезреть и безвкусный эстамп, запечатлевший Их Величества в окружении августейшего потомства, сделанный, вне всякого сомнения, много лет назад, когда в детях еще можно было разглядеть черты невинности и благонравия, а у их отца – проблески здравого рассудка. Среди картин, которыми миссис Хилис предпочла украсить свою гостиную, было и несколько скетчей, сразу же привлекших мое внимание. Глядя на искусно нарисованную очаровательную головку миссис Гриншоу, я заметил внизу подпись: «Миссис Джек, с благодарностью своей дорогой няне» и инициалы «Л. Д.». Мисс Дурвард нарисовала свою сестру. Казалось, в приглушенном свете карандашные штрихи живут своей яркой жизнью, независимой от грубой бумаги кремового цвета, на которую они были нанесены, так что розовые щечки на портрете той же самой особы, выполненном маслом и висящем рядом, выглядели всего лишь красочными мазками, не более. Не зная, чем занять свой ум, я принялся размышлять над тем, не была ли мисс Дурвард более искусна в обращении с карандашом, нежели с красками, но тщетно. Или все дело было в намеренной простоте скетча, лишенного изобразительной яркости, которая побуждает стороннего зрителя ощутить искреннюю симпатию к изображенному на портрете лицу, тем самым наполняя рисунок жизнью? В карандашных линиях, разбросанных по бумаге – легкая тень здесь, подчеркнутая линия ресниц там – почти незаметна была рука, рисовавшая их. Лицо миссис Гриншоу, как и было обещано, выглядело очень молодым и привлекательным. Мне также посулили, что ее здоровье скоро поправится, скорбь по умершему супругу уступит место другим, более благосклонным чувствам, которые, вкупе с оживлением, которое должна была привнести в ее жизнь наша помолвка, неизбежно ускорят выздоровление. Если все действительно обстояло именно так, то ее единственный ребенок, раненый мальчуган, лежавший наверху, станет моим сыном.
Мысль о том, что у меня довольно скоро появится ребенок, которого я смогу назвать своим, привела меня в некоторое смущение, что я могу объяснить исключительно событиями прошедшего дня и обстоятельствами, в которых оказался. Я постарался взять себя в руки и снова принялся созерцать рисунок.
Он был выполнен с таким старанием и любовью, что лицо сестры буквально оживало под рукой художницы. Мне пришла в голову мысль, что же такое реальная жизнь, если ее можно воплотить на бумаге такими средствами? И как может подобная бумажная жизнь отреагировать на конец жизни реальной?
Дверь отворилась, и в комнату вошел доктор. Мысли мои переключились на более насущные проблемы.
– Как он?
– Он пришел в себя, – ответствовал почтенный эскулап. Для столь крупного мужчины голос у него был очень высокий и резкий, но говорил он чрезвычайно спокойно и авторитетно. – Я взял за правило никогда не обсуждать состояние здоровья в присутствии ребенка. Мисс Дурвард сию минуту присоединится к нам.
– Тогда я покидаю вас, – заявил я, но в этот момент послышались звуки шагов и на лестнице появилась молодая леди.
– Пожалуйста, не уходите, майор Фэрхерст, – обратилась она ко мне. – Доктор, что вы скажете?
– В общем-то, положение сложное, так что все может быть. У него сильное сотрясение мозга, а вот рука пострадала не особенно серьезно, у него перелом кости по типу «зеленая ветка». У мальчика внутренние ушибы. Но в целом, полагаю, вы можете не без оснований питать надежды на его скорое выздоровление. Я не обнаружил никаких симптомов того, что какой-либо из его органов… – Он заколебался.
– Пожалуйста, продолжайте, прошу вас, – взмолилась мисс Дурвард.
– Должен заметить, что благодаря проявленному майором Фэрхерстом здравому смыслу – и вами, мадам – внутренние повреждения не усугубились. Насколько я могу судить в данный момент, все органы целы и невредимы. Поздравляю вас, майор.
– У меня есть некоторый опыт обращения с ранами, сэр.
– Если мне будет позволено высказать свои догадки, то, полагаю, вам приходилось иметь дело не только с ранами от мушкетных пуль и сабель.
– Вы правы. Раны, полученные на поле боя, не самые страшные.
Он кивнул и снова повернулся к мисс Дурвард:
– Итак, будем надеяться на лучшее. Какое несчастье, что ваша сестра не может присоединиться к вам! Каждому ребенку нужна мать… Но вы совершенно правы: из того, что вы сообщили мне о состоянии здоровья своей сестры, было бы крайне неразумно требовать, чтобы она прибыла сюда. Кроме того, я уверен, что мальчику повезло, что у него есть вы. А теперь позвольте оставить вам рекомендации относительно того, что следует предпринять, и выразить совершеннейшую уверенность в том, что все будет в порядке.
Облегчение, которое внушил мисс Дурвард поставленный доктором диагноз, позволило ей вновь обрести самообладание.
– Не хотите ли выпить чашечку чаю, доктор? Том спит, и за ним присматривает няня.
Чайник оказался пуст. Мисс Дурвард позвонила в колокольчик, но горничная не появилась, поэтому я взял у нее чайный поднос и отправился на поиски кухни. Вернувшись, я услышал, как она говорит:
– Мой отец и я, мы находим чрезвычайно любопытными исследования возможностей механической репродукции оригинала, хотя, должна признаться, его интерес носит скорее коммерческий, нежели художественный характер.
Доктор поудобнее устроился в кресле и благосклонно принял большой кусок сливового пирога, испеченного няней, хотя я не мог не обратить внимания на то, что сама мисс Дурвард ни к чему не притронулась.
– Очевидно, главную роль играет знание того, какие именно вещества подвергаются воздействию света, в чем это воздействие заключается и к каким результатам приводит. Этот вопрос чрезвычайно заинтересовал моего двоюродного брата Томаса Веджвуда. Мне кажется, ему известно на этот счет намного больше, чем кому-либо еще. – Доктор умолк на мгновение, но затем продолжил: – Он скончался два года назад. Но его доклад – или, точнее, доклад моего доброго друга Дэви о его изысканиях – был опубликован Королевской ассоциацией, если не ошибаюсь. Если у вашего батюшки по какой-либо причине нет именно этого номера журнала – по-моему, он вышел два года назад, – могу прислать ему один экземпляр. А сейчас я должен идти. Я остановился в гостинице «Корона», на случай если вдруг понадоблюсь вам снова; впрочем, я уверен, что нужды в моих услугах не возникнет. Если меня не окажется на месте – мне еще предстоит повидать нескольких негодяев, – слуга будет знать, где меня найти.
– Они вовсе не негодяи, – возразил я.
– Я говорю о членах городского магистрата и их приспешниках. Будь я проклят, но они устроили дьявольски грязное побоище, как мне кажется. Но кто-то из них узнал, что я нахожусь в городе, вместо того чтобы пребывать в безопасности в своем Шрусбери, и вот меня вызывают к нескольким лежачим больным. Кроме того, пострадать могут даже те, кто противостоит реформам, и я обязан сделать для них все, что в моих силах.
– Я буду молиться о скорейшем выздоровлении Тома, – сказала мисс Дурвард, выходя вслед за ним в коридор.
– О да, конечно. Но при этом не забудьте выполнять мои инструкции.
С этими словами он уселся в свой экипаж и отбыл. Откуда-то издалека до нас доносился слабый шум марширующих армейских подразделений, приказов, воплей страха и яростных возгласов неповиновения, а также звон бьющегося стекла.
– Мы можем чем-то помочь мальчику? – спросил я, запирая дверь.
– Только тем, что должны будем дать ему ложечку лекарства, когда он придет в себя, да еще не беспокоить его в течение нескольких часов. А пока что нам ничего не остается, только ждать… Я, пожалуй, отправлю еще одно письмо Хетти.
– Если вы будете так любезны, что напишете его сейчас, я могу взять его с собой, – сказал я и отправился наверх. Я боялся даже представить, какие душевные терзания выпали на долю миссис Гриншоу, и теперь, когда срочная надобность в моих услугах отпала, мог думать только о том, чтобы побыстрее доставить ей столь утешительные известия.
Мисс Дурвард обернулась ко мне.
– О, вы уже уходите?
– Да. Уже поздно.
– Не могли бы вы остаться? Прошу великодушно простить меня, но я с радостью предпочла бы, чтобы здесь были вы, а не слуга, на тот случай, если Том… на тот случай, если нам понадобится помощь. Я не имею права просить вас о такой услуге, но…
Она была очень похожа на свою сестру, с такими же темными волосами и голубыми глазами, только выше ростом и более хрупкая. А сейчас в ней угадывалось еще и напряжение, вызванное, несомненно, испытываемым ею беспокойством. В тусклом свете свечей в коридоре, лишенная пухлых щечек и здорового румянца миссис Гриншоу, которые давеча привели меня в такое восхищение, она выглядела исхудавшей и нездоровой.
– Я охотно останусь здесь, если это принесет пользу, – заявил я, – но не думаю, что ваша матушка согласилась бы на это.
– С нами будет няня. Да и я уже не девочка. Если маме это не нравится, пусть она приходит сюда и забирает меня сама.
Громкий шум, раздавшийся в задней части дома, вслед за которым последовал испуганный крик служанки, заставил нас резко обернуться в попытке понять его причину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65