Долго стоял на месте, глядя ей вслед. Из груди его вырвался протяжный вздох. Он уже по ней тоскует. После стольких лет разлуки эта короткая встреча оставила внутри зияющую пустоту… какой-то неутолимый физический голод, пугающий… и неотвратимый.
Глава 2
— Сплошная подделка, — произнес Эммануил Цигельман. — Вся Рингштрассе построена уже в прошлом веке. Это все неоренессанс, необарокко, неоготика, нео… что там может быть еще? А на самом деле все сплошь бетон. Подделка под старину.
— Ты, наверное, шутишь, Манни! — Безукоризненно наманикюренными пальчиками Вера Левина откинула белокурую прядь с лица, поддела вилкой кусочек суфле. — Этого не может быть.
— Но это правда. Здание парламента, ратуша, оперный театр, фондовая биржа и многое другое — все это только декорации для какой-то чудовищной оперетты. Нет, конечно, Вена — древний город, я этого не отрицаю. Но Рингштрассе! Чистейший девятнадцатый век, причем все выстроено одним махом.
Вера сделала глоток вина. Взглянула на мужа. Однако Миша, устремивший взор на один из гобеленов, по-видимому, пребывал в каком-то своем мире.
— Может быть, и так, Манни. И все же я, например, рада, что построили Рингштрассе, пусть и из бетона. Она составляет неотъемлемую часть венского чуда.
Манни откусил «Калбсбрукен Меттерних» — знаменитое фирменное блюдо из телятины — и теперь задумчиво жевал.
— И все же это подделка. У Вены тоже есть свои теневые стороны, Вера. Не забывай, что именно здесь родина меланхоличного доктора Фрейда. Не говоря уже о печально известном господине Гитлере, у которого, кстати сказать, здесь немало последователей. — Он снял очки в черепаховой оправе, вынул из кармана безукоризненно чистый носовой платок и начал тщательно протирать стекла. — А как насчет господина Курта Вальдхайма? Так что, как видишь, Вена славится не только музыкантами и непревзойденными кондитерскими изделиями.
— Да будет тебе, Манни! Уймись хоть ненадолго. И вообще, не пора ли тебе заняться новыми костюмами? Говорят, «Кофхорсес» сейчас не уступает Парижу.
Манни, который всегда носил лишь самую лучшую одежду, сшитую на заказ, поправил свой шелковый галстук.
— Что бы там кто ни говорил, я лично буду одеваться только от Хантсманна.
— Ты безнадежный англофил… и сноб к тому же.
Вера улыбнулась. Он действительно ужасный сноб, этот Манни. Но в нем есть и многое другое, что остается для нее загадкой. Даже теперь, после стольких лет знакомства, он, так же как и Саша, его сотрудник, оставшийся в Нью-Йорке, представляет для нее неразгаданную тайну.
Она снова кинула взгляд на Мишу. Он все так же смотрел куда-то в пространство и, по-видимому, не слышал ни слова из того, что они говорили.
— Миша… Ты что, нервничаешь перед концертом, мой дорогой?
Он с улыбкой обернулся к ней:
— Нет-нет. Я просто думал о… В общем, не важно. Не имеет значения.
Не имеет значения… Он даже самому себе не решался признаться, что не может думать ни о чем, кроме встречи с Сириной Гиббонс. Все так, как будто они никогда не расставались, как будто они все те же страстные любовники, какими были восемь лет назад. Восемь бесконечно долгих лет…
— Ты почти не прикоснулся к еде. Съел всего две ложки этого восхитительного супа из омаров. К закускам даже не притронулся. Надеюсь, ты не…
— Ты же знаешь, перед концертом я никогда много не ем. Поем вечером, после выступления.
— Ну хорошо.
Вера улыбнулась мужу и решила оставить его в покое.
Вера Левина обладала редкостной элегантной — некоторые сказали бы «ледяной» — красотой, которая многих заставляла забывать о том, что она обладает еще и острым, тонким, восприимчивым умом, сослужившим ей хорошую службу в браке с Мишей. Она искоса кинула на него осторожный взгляд и увидела, что он снова устремил глаза в пространство. Что там привлекло его внимание? Может быть, изысканное сооружение из цветов? Или старинные ковры? А может, гипсовые скульптуры венгерских офицеров, основавших этот ресторан в конце Второй мировой войны? Нет, вряд ли. Он погружен в какие-то свои мысли. Любопытно… Очень любопытно. Вера почувствовала, что он гораздо более рассеян, чем обычно перед концертом. И то, что он сказал насчет еды, ее тоже не удовлетворило. Миша что-то скрывает… Она понимала, что сейчас его лучше оставить в покое. Выходя за него замуж, она знала, что единственная его возлюбленная — это музыка. Однако она оказалась требовательной любовницей, отнимающей гораздо больше времени, чем Вера могла себе представить. Постепенно Вера с этим смирилась. Вот если бы у него появилась настоящая любовница, из плоти и крови… Но не стоит предвосхищать события. Если это случится, вот тогда и подумаем. Она напомнила себе обо всех тех многочисленных преимуществах, которые принес ей брак со всемирно известным пианистом, не только в материальном смысле, но и во многих других. Вера с удовольствием вращалась в изысканных, космополитических артистических кругах, куда попала только благодаря мужу.
Манни, с интересом наблюдавший за своим самым важным клиентом, сделал глоток вина, поставил бокал, коснулся Мишиной руки:
— Как тебе понравились афиши?
— Что? А… нормальные афиши. Хотя, честно говоря, я не понимаю, для чего они нужны. Все билеты распродали в один момент, за два дня до того, как появились афиши.
— Их повесили как знак уважения к тебе. И я считаю, что ты заслужил эту любезность. Ты ведь даешь концерт за свой счет.
— Я просто считаю эту цель стоящей.
— Ты заработаешь для них кучу денег.
— Билеты шли по тысяче долларов, — вставила Вера.
— Лучшей рекламы не придумаешь… и не купишь.
— Ты прав, — рассеянно ответил Миша. — Надеюсь, они не пожалеют, что потратили такие деньги.
— Насчет этого можешь не волноваться, — успокоила его преданная Вера. — Ты еще никогда не разочаровывал публику.
— Ага! — воскликнул Манни, потирая пухлые руки. — Кажется, к нам идет официант, взять заказ на десерты.
— Манни! — Вера кинула на него осуждающий взгляд. — Иногда ты ведешь себя просто неприлично.
— Я столько слышал об их сладких блюдах!
Подошел официант. Вежливо спросил, как им понравилась еда. Все трое дружно выразили одобрение. В этот момент официант заметил Мишину тарелку. На лице его появилось встревоженное выражение.
— Месье Левин, вам не понравилась цесарка?
— Я уверен, что она превосходна. Пожалуйста, так и передайте шефу. Я просто не могу много есть перед концертом.
Официант явно почувствовал облегчение.
— Возможно, вы зайдете к нам еще раз и отведаете наши блюда.
— Непременно. — Миша обернулся к Вере: — Ты будешь заказывать что-нибудь на десерт, дорогая?
— М-м-м… Ну, может быть, только попробовать. — Вера подняла глаза на официанта. — Будьте добры: сырный крем с шоколадным соусом.
— Манни, — позвал Миша. — А тебя, наверное, и спрашивать не стоит.
Тот рассмеялся:
— Конечно, нет. Мне, пожалуйста, то же самое, что и миссис Левин.
— И всем кофе, — добавил Миша.
— А вы разве не будете заказывать десерт, месье?
— Нет, спасибо.
«Поскорее бы выбраться отсюда», — подумал Миша.
За кофе и десертами беседовали об австрийском министре культуры и его усилиях вернуть произведения искусства, захваченные нацистами у евреев во время Второй мировой войны. Австрийские музеи, включая Бельведер и Музей истории искусств, ломились от сокровищ, до войны принадлежавших еврейским семьям.
— Это просто невероятно, — произнесла Вера. — В Париже на демонстрации мод я познакомилась с одним из французских Ротшильдов, который рассказал, что у его австрийских родственников отобрали множество бесценных полотен. И очень ценную мебель, и много всего остального. Баронессе Ротшильд придется ехать в Вену на выставку, для того чтобы посмотреть на свои собственные вещи.
— Да, это просто отвратительно, — поддержал ее Манни. — С этим давно пора что-то делать. Правительство полвека выжидало, прежде чем начать осуществлять хотя бы какое-то подобие реституции. Я знаю, что и Ротшильды, и многие другие неоднократно пытались вернуть свои ценности, но правительство делало вид, будто ничего не знает.
Миша прикрыл рот рукой, подавляя зевок.
— Прошу прощения. Не подумайте только, что это из-за темы разговора или вашей компании.
Вера смотрела на мужа с любящей улыбкой.
— Может быть, хочешь вернуться в отель и подремать перед концертом?
Он ответил ей такой же улыбкой:
— Да, это хорошая мысль.
Главное — остаться в одиночестве. Думать о Сирине без помех.
Манни аккуратно сложил льняную салфетку. Положил рядом со своей тарелкой.
— Да, старина, это именно то, что тебе сейчас нужно. Хорошенько выспаться, прежде чем ошеломить их сегодня вечером.
Через несколько минут все трое вышли из ресторана и сели на роскошное кожаное заднее сиденье «мерседеса», который плавно и бесшумно покатил к шикарному загородному отелю «Палас-Шварценберг». Вера, закутанная в соболя медового цвета, Манни в идеально скроенном английском пальто и туфлях ручной работы от «Лобб», и Миша, погруженный в тайные мысли о Сирине Гиббонс.
Глава 3
Корал Рэндолф, обычно являвшая собой образец выдержки и безукоризненной утонченности, с громким звоном уронила вилку на тарелку из тончайшего фарфора, не обратив внимания на устремленные на нее взгляды людей за соседними столиками. Она была слишком уверена в себе, чтобы обращать внимание на взгляды окружающих. Они сидели за ленчем в «Штайререк», считавшемся лучшим рестораном в Австрии. Глаза Корал, цвета колумбийских изумрудов, сузились в щелочки, тонкие наведенные брови вскинулись.
— Я надеюсь, ты послала этого сукина сына куда подальше?
Сирина, пожав плечами, отрезала кусочек сочной свинины «Вильдшвайн». Помолчала, прежде чем ответить своему грозному агенту, чьи щеки раскраснелись от прилива адреналина в крови. Боевая раскраска, с которой не сравнится никакая косметика. Сирина ожидала чего-то в этом роде. Корал должна среагировать, как львица, кидающаяся на защиту своего детеныша. Однако она просто не смогла сдержаться, чтобы не сообщить потрясающую новость о неожиданной встрече с Майклом.
— Честно говоря, я вела себя на редкость вежливо и даже сердечно. То есть я хочу сказать… да, черт возьми, Корал, прошло столько лет! Я решила не ворошить прошлое. Ты же по собственному опыту знаешь, что враждебность и обида, если их копить внутри, могут съесть человека заживо. Вся эта отрицательная энергия, бьющаяся внутри как смертельный заряд… Вот я и подумала…
— Нет, ты ни о чем не подумала! Если бы ты подумала головой, ты либо послала бы его, либо просто повернулась бы и ушла. И нечего тут болтать всякую новомодную психиатрическую чушь! Я и слушать об этом не хочу!
Корал вся кипела. Даже не притронулась к салату, который заказывала всегда, в любом ресторане. Не обратила внимания на свеклу и картофель — типичные блюда австрийской кухни. Ее всезнающие изумрудные глаза горели враждебностью, но не по отношению к Сирине, лучшему из ее фотографов.
Сирина сделала глоток вина. Призналась самой себе в том, что испытывает некоторое садистское удовольствие, наблюдая за реакцией Корал. При всей любви к Корал время от времени ей нравилось помучить своего неумолимого агента. Она окинула Корал быстрым взглядом. Что за странное сочетание — агент-воин-мать!.. Сирина уже не в первый раз задумывалась об этом.
Сорокапятилетняя Корал, с модной, изысканно худощавой фигурой, выглядела словно вне возраста под густым слоем макияжа и тщательно подобранной одеждой. Работу известных специалистов по подтяжке лица никто не смог бы распознать. Корал хранила это в строжайшей тайне. Она вся, казалось, состояла из одних углов, ни грамма жира. Волосы, судя по всему, крашеные, она всегда носила «под пажа». Они лежали на голове черным лакированным шлемом. Эта прическа, нисколько не изменившаяся с тех пор, как Корал начала свою деятельность молоденькой дебютанткой, служила одним из ее опознавательных знаков. Сирина знала, что для поддержания волос в таком совершенстве Корал два раза в неделю посещает парикмахерскую. Один раз — подравнивать волосы, второй раз — подкрашивать. Каждую неделю. Этот черный шлем создавал поразительный контраст с рисовой пудрой цвета белой слоновой кости, которой она покрывала лицо и шею. Картину дополняли несколько выдающийся, крючковатый нос и тонкие губы под слоем багрово-красной помады, больше напоминавшей засохшую кровь. Корал носила первоклассную одежду строгого покроя, как, например, сегодняшний черный костюм от Джилл Сэндер, а ее коллекция украшений, хотя и не слишком большая, содержала лишь подлинные драгоценности, причем самого лучшего качества. Она регулярно посещала аукционы драгоценностей «Сотбис» и «Кристи».
Итак, Корал Рэндолф, можно сказать, представляла собой современный типаж с Манхэттена и наилучшую рекламу изысканной модной одежды. Но не только. За этим фасадом рафинированной городской особы скрывалась женщина с инстинктами и энергией уличной девчонки в сочетании с острым умом и точной деловой хваткой. Невзирая на воспитание, полученное в интернатах для избранных и первоклассных колледжах Европы и Соединенных Штатов, никто никогда не мог бы назвать Корал Рэндолф слишком уж утонченной, избалованной или застенчивой. Нет, больше всего она любила хорошую драку и в делах всегда шла напролом. Выбирая для себя карьеру, она пришла к выводу, что благодаря своей любви к фотографии и способности молниеносно распознавать таланты должна стать удачливым — а возможно, даже великим — агентом для фотографов и фоторепортеров. За многие годы она создала себе клиентуру из выдающихся мастеров. Для тех, кто оставался ей верен, она добывала лучшие, высокооплачиваемые заказы. С Корал Рэндолф торговаться никто не любил.
Она была к тому же лесбиянкой, известной в соответствующих кругах под именем Рэнди — от Рэндолф, — и много лет жила со знаменитым агентом по отбору актеров на роли — Брэндэйс Сэрджинт, или Брэнди в их обществе. Они не являлись лесбиянками по политическим убеждениям или воинствующими лесбиянками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42