Все колонки местных и наиболее известных газет говорили о Латхаме и его команде. Мерилин Эванс и Роджерс и Ковэн трудились во славу Латхама. Этим же занимались и Билли Норвич, Лиза Смит и Сьюзи. Похоже, — все звезды мира спешили прославить имя Латхама в веках.
— Ты уже решила, что представишь в новый журнал? — неожиданно спросил Пэт Тони.
Пэт замерла, неужели он обо всем догадался? Ну что же, пусть все идет как идет. У нее было два пути — рассказать ему голую правду или слегка подсластить пилюлю. Пэт не колеблясь выбрала второе. Плохо было лишь то, что Тони мог легко обо всем догадаться сам, и тогда для Пэт настанут не самые приятные минуты…
— Нет, я еще не решила… но может быть, ты мог бы сам…
Тони ничего на это не ответил. Он надолго уставился на своируки, изучая их, потом взглянул на Пэт.
— Когда к тебе пришла эта идея?
«До или после съемок в студии Алабамы? До или после сегодняшнего пляжа на острове? Пэт Паркер, ты меня используешь для своей карьеры?» — обвиняли глаза Тони.
Она решила увернуться от удара.
— Послушай, Тони. Они так хорошо вышли. И Алабама так считает А когда ты встречаешь что-либо действительно выдающееся, то это надо использовать, ведь так? Это просто необходимо делать!
— Разве обязательно показывать мой член всей Америке?
Пэт в отчаянии замотала головой. Боже! Все шло гораздо хуже, чем она могла себе предположить.
— Послушай, Тони, ну я действительно пока не знаю, как тебе все объяснить, чтобы ты все правильно понял.
Тони поднял руку в жесте, приказывающем ей замолчать.
— Только не мели мне всякий вздор про снимки, которые сделают из меня звезду, договорились? Я знаю, что ты уже решила, как тебе с ними поступить. Если эти снимки действительно получились на высоком уровне, то они сделают звезду, но не из меня, а из тебя, Пэт Паркер! И в этом вся разница, ты меня понимаешь?
Пэт пыталась не сорваться. Часть того, что он сейчас сказал, была сущей правдой. И похоже, что большая часть Если она напечатает его фотографии, то это будет хорошо для него и для нее. Ну и что из этого? Они были не просто любовниками, а еще и мастерами каждый в своем деле Если это так, а Пэт искренне желала, чтобы это было именно так, то он должен быть заинтересованным в ее успехе, а она в его. Искусство — это красота. И она не может навредить. Все пойдет только на пользу ей, Тони, Дику Латхаму, Эмме, журналу «Нью селебрити». И за это она была готова драться.
— А почему ты возражаешь? — перешла в наступление Пэт.
— Они были очень личными. Они были моими фотографиями, Пэт Паркер. И ты сделала их для меня. Ты помнишь это? Для меня, а не для всего мира.
— Да, я все это помню. Да, я сделала фотографии, и они по-прежнему твои. Я не буду прикасаться к ним, если ты будешь против. Я хотела бы, чтобы ты изменил свое решение. Я настаиваю на этом потому, что ты мне не безразличен. Я не хочу, чтобы ты наделал кучу ошибок. Твои фотографии начнут жизнь, как обычные снимки, но, когда их напечатают, они станут уже большим. У них может появиться своя собственная жизнь. Фотограф гораздо больше, чем простой фиксатор жизни. Только настоящий художник может увидеть и донести до людей красоту под тем углом, под каким он ее видит. И это право каждого художника. И он будет это делать, если он творец красоты. Он сможет открыть людям глаза. Совсем как я пытаюсь открыть их тебе, Тони. Совсем так же, как и ты, исполняя свою роль в пьесе «Трамвай Желание», стремишься донести до людей свое видение мира… Когда ты говорил, что публика тебя поймет, ты помнишь это? Так вот, она не тебя поймет, а то, что ты ей предлагаешь, во что зовешь поверить. Тони, ты показываешь им настоящее искусство. А я это же самое делаю не на сцене театра, а с твоим лицом и телом на фотобумаге. На фотографиях схвачен не только ты как объект. Снято и нечто большее, что уже превосходит твои рамки, ограниченные твоим телом и твоим эго. Снимки передают представление об идее, которую ты имеешь счастье представлять. Любой, кто взглянет на твои снимки, узнает тебя, почувствует тебя, полюбит, как родственника. Может быть, они взглянут на твои фотографии не в самый лучший день своей жизни, в трудную минуту… Тогда ты им дашь поддержку и на какое-то время сможешь им помочь… Вот о чем я тебе тут битый час толкую. Ты должен меня понять. Ты просто обязан мне поверить.
Пэт даже привстала и наклонилась к Тони, чтобы убедиться, что до него дошли ее пламенные слова. Но Пэт уже приняла решение. Вне зависимости от того, поймет ли ее Тони, поверил ли, она опубликует его снимки. Даже в том случае, если все для нее кончится полным крахом в личной жизни.
Тони сидел с озадаченным лицом. Он внимательно выслушал ее речь, и, надо отметить, она произвела на него определенное впечатление. Но все же не настолько, чтобы он переменил свое решение.
— Хотелось бы, чтобы это было так. Но, по-моему, мир еще не готов восхищаться обнаженным мужским телом. Не знаю, готов ли я сам к такому повороту событий, искусство ли это или еще что. Мне это напоминает фототворения Мэплторпа. Когда люди смотрели на его фотографии, они сильно сомневались в том, искусство ли то, что они видят.
Пэт вздрогнула при упоминании имени Мэплторпа.
— Послушай, я знала Роберта, он был моим другом, и мы любили друг друга. Пока он еще был жив, он был одним из нескольких подлинных художников-фотографов, которые есть в этом мире. Сейчас он мертв и богема собирается сотворить из него героя. У Роберта была четкая грань между его искусством и порнографией. Он твердо знал, что искусство фотографии обнаженного тела и порнография вовсе не одно и то же. Он делал и ее. Я часто слышала, как он сам признавался в том, что делал порнографические снимки. Но к тебе это не имеет никакого отношения. Твои снимки чисты потому что твой мозг, твой характер еще не затуманены пороками этого дрянного мира. Все это так трудно выразить словами… так сложно, возможно, из-за твоей нравственной чистоты я тебя и люблю.
Пэт рыдала. Она проливала слезы по своему умершему другу, по своей новой любви, по искусству, которому она просто обязана дать жизнь в «Нью селебрити».
— Ты больше похожа на меня, чем я думал, — ошеломленно произнес Тони и устремился к Пэт…
В серебряном сиянии ночного океана ярко сверкали холодные огни яхты, рассекающей его фосфоресцирующие воды. Палубы корабля едва слышно вибрировали в такт двигателю, но это было единственным свидетельством стремительного бега корабля. Стодвадцатифутовая яхта держала курс к некой точке океана, приближаясь к ней со скоростью почти сорок миль в час. На прогулочной палубе был накрыт стол. Гости услаждали себя напитками и видом ночного океана. Скатерть из чистого льна была уставлена хрустальными бокалами восемнадцатого века. Вино плескалось в серебряных кавказских кувшинах. Атмосфера скорее напоминала ужин где-нибудь в Букингемском дворце, чем посреди океана на современной яхте. Как бы там ни было, яхта держала курс к одной ей ведомой цели. А компания чувствовала себя отменно. Все было прекрасно. Тони Валентино решил удивить собравшихся тем, что выступил в образе Стэнли Ковальски. Согласно сценическому образу, Тони был полуобнажен, в одних брюках. Но никого это не шокировало, и никто не возражал. Если человек хочет что-либо делать, то пусть, молчаливо согласились все присутствующие. Никто не возражал против своеобразного вечернего костюма Тони еще и потому, что в Малибу считалось неприличным чересчур отягощать свое тело излишней одеждой.
— Ну так как? Готов к погружению в пещеры Санта-Круз? — снова вопросил Дик Латхам своего молодого соперника.
Сам Дик был одет в темный морской пиджак и ярко-зеленые брюки, высокие, тщательно начищенные ботинки на босу ногу. В руке у него был бокал с пенящимся шампанским.
— А вы готовы?
— И не сомневайся! Эти пещеры находятся на порядочной глубине. Нам придется нырнуть на шестьдесят футов, может, и еще глубже. И соблюдать все меры предосторожности. Я бы заказал еще идекомпрессионную камеру, но, пока ее сюда доставят и смонтируют, пройдет около двух месяцев, — невозмутимо продолжал развивать свою мысль Дик Латхам, поглядывая на Тони..
— Тони, ты уверен, что тебе следует принять этот вызов? Ведь ты еще ни разу в жизни не нырял в глубину, да еще океана! — прошептала Пэт. Она отлично понимала, что сейчас Латхам применяет психологическое давление на Тони, и, кто знает, может это и сработает… Все это начинало ее раздражать. Она сдавила руку Тони, словно всю ее свело судорогой.
— Не волнуйся, Пэт. Я буду просто плавать, ничего больше. Я буду повторять все, что делает Дик. А он, я уверен, вовсе не горит желанием свести счеты с жизнью.
Латхам с улыбкой отметил, что этого парня не остановить трудностями. Он казался абсолютно бесстрашным.
— Надо же придумал! Повторяй все за стариком и выйдешь сухим из воды! Как тебе нравится, Хаверс, а? — обратился он к своему помощнику, сидевшему с кругами под глазами после напряженного трудового дня во имя благополучия империи Латхама.
Хаверс был как Громыко у Хрущева. Однажды этот русский босс публично похвастался, что если надо, если прикажут, то его подчиненный сядет голым задом и на ежа. Правда, когда были похороны того самого Хрущева, Громыко украдкой язвительно улыбался…
— Да, он принял мудрое решение следовать в вашем кильватере… — поддакнул быстро Хаверс.
— И я всегда рада последовать мудрому совету — раздался звонкий голос Мелиссы Вэйн. На этот раз ее заявление прозвучало вполне искренне.
Все замерли при ее словах, тем более что были поражены тем, как она выглядела. На этот раз она появилась в стиле «Золотой Девы». Ее загорелая темно-коричневая кожа матово блестела в свете ламп, открытые плечи и высокая правильной формы грудь обрамлялись золотого цвета короткой туникой, оставляющей на всеобщее обозрение и восхищение стройные ноги в золотых туфельках. На столе, помимо вина, было много закусок, но Дик Латхам пожирал глазами не их, — а несравненную Мелиссу. Поговаривали, что в ее присутствии все теряли дар речи. Похоже, что именно так все и было на самом деле, если судить по реакции собравшихся.
В этот момент в компании появилось новое действующее лицо и помогло разрядить обстановку.
— А, Элисон, вот и ты. Теперь все в сборе. Послушай, а что ты делала одна в каюте? Что? Читала «Войну и мир»?! Познакомьтесь с Мелиссой Вэйн, не думаю, что вы раньше встречались. Мелисса, это Элисон, она окончила театральную школу Джуллиарда вместе с Тони Валентино. Наша Элисон представитель одного из самых знатных аристократических домов Америки. Я все правильно излагаю, Элисон? — быстро произнес Дик Латхам.
Элисон Вандербильт молча выслушала эту тираду. Она была бледной как полотно, но при этом очень красивой. Правда, особого рода красотой. Если Пэт Паркер представляла практичный деловой стиль, а Мелисса Вэйн была предтечей нового стиля, то Элисон Вандербильт была хороша классической красотой женщины высших слоев общества Америки… На ней был простенький черный костюмчик для коктейль-парти, правда, от Ив Сен Лорана или Живанши…
Элисон Вандербильт безнадежно взглянула на Тони и беспомощно на Пэт Паркер. Золотой кокон одежды Мелиссы Вэйн окончательно добил бедняжку и поверг ее в полную прострацию…
— Ой, Элисон, привет! Как дела? Ты выглядишь просто замечательно, — щебетала Пэт, поддерживая тон, заданный Диком Латхамом.
— Ну разве она не прелесть, — гудел, в свою очередь, Латхам.
— Она просто восхитительна! — раздавался тенор Хаверса.
— Гмм, — произнесла Мелисса, но так, что это при желании можно было принять и за одобрение, и за что-либо другое.
И только один человек, чье мнение имело для Элисон единственное значение, молчал. И то хорошо, слава Богу! Еще один вопрос типа «у тебя все хорошо?», и Элисон просто при всех разрыдалась бы.
— Хочешь немного шампанского, Элисон? — увивался мелким бесом опытный Дик Латхам.
Сейчас Элисон определенно нравилась ему своей беззащитностью, покорностью судьбе, своей открытостью и ранимостью. Сегодня Латхам уже не был тем мальчиком для битья, каким был в дни своего детства. Его отец не узнал бы сына. Он успел поучиться в Йельском университете, пообтерся среди ученых знаменитостей Америки, повращался в деловом мире. Да, его задевало иногда пренебрежение к нему со стороны родовитой аристократии Америки. Он успел понять, что даже сумасшедшие деньги в этом мире не могут дать превосходства перед шотландской гувернанткой, но из графского рода… Ну и что с того? Пусть будет так. Дик никогда не пасовал перед аристократией, всегда был на ножах с представителями высшего света. Он понял и то, что, не заставив любым способом уважать себя как личность этих снобов, никогда не добиться равенства с ними в их глазах. Они все могут допустить — приглашать на загородные пикники и рождественскую индейку, могут даже выдать свою дочь замуж… Но ровней себе они будут считать только ваших детей, но не вас…
И сейчас перед ним стояла аристократка в совершенно расстроенных чувствах и тем не менее великолепно держалась.
— Мне стакан виски, — просто попросила девушка.
Латхам с улыбкой поглядел на Элисон. Будучи в Англии, он выучил язык высших классов. Это простолюдины могли просто так заказать себе в баре виски. Аристократы неизменно добавляли «стакан виски». Это было своего рода паролем, отличительным классовым признаком. Более того, тот тон, каким эта страдающая аристократка выразила свое желание, неожиданно показал всем, что они пьют что-то совсем не подходящее по духу и стилю к сегодняшнему вечеру. Что они тем самым показывают дурной вкус. В то же время Элисон была в полном отчаянии. Какой-то парень из ниоткуда попрал ее чувства к нему, втоптал в грязь, более того, он публично предпочитает ей простушку из Нью-Йорка. Да, ее оскорбили, но, даже будучи превзойденной соперницей, Элисон все равно парила в воздухе над головами этой компании. Похоже, что это понимали все.
— Стакан самого лучшего виски мисс Вандербильт! — загремел голос Латхама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64