Барри хватает Фелицию, и мы втроем вываливаемся на площадку.И вот в таком виде находит меня Янгста: я извиваюсь в самых нелепых движениях, вся взмокшая, визжу от восторга, в обществе пожилого мужика и престарелого трансвестита.– Стелла? – ошеломленно говорит он.– Йо, – отзываюсь я. – Тусуюсь с братьями! – И завываю от хохота над собственной шуткой. Мое пребывание на первом этаже не прошло даром – все эти фразочки проникают прямо в мозг и застревают там.– Я тебя искал, подруга. – Янгста стоит в двух шагах, а я продолжаю отплясывать, потому что песня еще не кончилась и мне надо тряхнуть задом еще разок.Я мило улыбаюсь Янгсте, который не поленился подняться сюда. Наверное, хотел меня поцеловать, такой душка. К сожалению, посмотрев ему в лицо, я понимаю, что он не очень рад, скорее на его лице написаны злость и отвращение. И еще я замечаю, что одет он нелепо. Конечно, я и раньше это замечала, но не с такой ясностью. Сейчас, глядя на сорокалетнего диджея Янгсту, я вдруг понимаю, что бесполезно притворяться, будто он мне нравится, потому что он мне не нравится совершенно. Если бы он скинул все это тряпье, сбрил свою бороденку и избавился от своего дурацкого жаргона, я бы еще подумала на его счет. Если бы он полностью изменился. Но разве это возможно? И потом, ему бы еще пришлось учиться общаться. Так что – нет.Песня закончилась.– Какого хрена ты тут делаешь, подруга? – спрашивает Янгста.– Танцую.– Это не танцы, – злится он.– А по-моему, танцы, – вежливо отвечаю я, хотя его тон начинает раздражать.– Я тебя искал.– Ну, значит, нашел.– Выглядишь стремно, – говорит он.Я не понимаю, что это значит, и мне это не нравится.– И что это за гомики?– Прости, мне было так весело.– Где мой снег? Снег где? – требовательно вопрошает Янгста.– В облаках, – отвечаю я.– Кокс мой, куда ты его дела? – шипит он.– Ой, я думала, это мой кокс, так что им поделилась.– Где он?– В носах этих людей. Может, осталось еще немного. Извини, я думала, мне его подарили. Денег много – купишь еще.– Ты дешевка.– Миста Янгста и его железные яйца! – орет Регина, подходя ко мне. – Пошумим, мальчики? – Она вскидывает в воздух два пальца, и я чуть снова не впадаю в истерический смех.– Отвали, чувак, – цедит сквозь зубы Янгста.– Адриан – гомофоб, – объясняет Регина. – Никогда к нам не поднимается – боится чем-нибудь заразиться.– Я с такой женщиной встречаться не буду, – сообщает мне Янгста. – Я крутой диджей.– Слушай, брось это дерьмо и говори нормально, Адриан, – отвечаю ему я.– Ты дешевка, – повторяет он, глядя на меня так, словно перед ним кусок дерьма. – У тебя ни вкуса, ни стиля. Я просто не могу опуститься до такой, как ты, и встречаться с тобой больше не буду. У меня репутация...– О да, – вставляет Регина. – Да, Адди, у тебя репутация. Так что вали, пока я тебя не поцеловала.– Не волнуйся, урод, я и так ухожу, – ядовито говорит Адриан, мой несостоявшийся ухажер. И уходит.– Думаю, – подытоживает Фрэнк, – можно идти домой. 16 Утро следующего дня. Меня тошнит, и это все, о чем я могу думать. Постепенно все же мыслительный процесс восстанавливается.Естественно, первым делом я осознаю, что чувствую себя ужасно, особенно болят челюсть и ноздри. Видимо, я слишком стара для всего этого. Вторая и более тревожная мысль: я плохая мать. Третья мысль, от которой я сначала подскочила на кровати как ужаленная, но затем в полном бессилии и отчаянии упала обратно, осознав весь масштаб возможных последствий: здесь ли Луиза? Оставалась ли она на ночь? С Фрэнком. В его постели. Занималась с ним сексом. Скрипела кроватью. Прыгала на нем. О боже.Странно, что человека порой посещает озарение именно в тот момент, когда его тело ослаблено и голова одурманена. Вот у меня сейчас наступил именно такой момент. Я вдруг ясно поняла: не хочу, не хочу, чтобы это случилось, пусть окажется, что Луиза не спала с Фрэнком. Нет, нет, нет.Со стоном залезаю обратно под одеяло. Надо все обдумать. Десять минут спустя я все еще обеспокоена, но теперь уже знаю, что делать. Пора вставать.Не помню, как закончился вечер. Помню только, как я ввалилась в дом и Фрэнк на себе потащил меня вверх по лестнице. Кажется, это он уложил меня в постель, а потом долго стоял и смотрел на меня. А кто раздел? Кто-то же должен был меня раздеть – на мне футболка, а не вечернее платье. Может быть, Луиза? Все, ничего больше не помню. Все-таки один раз мне удалось уснуть, не слыша, как Фрэнк занимается сексом. Но это еще не означает, что секса у него не было. Вдруг был? Я должна знать. Это жизненно важно.Я спускаю с кровати трясущиеся ноги, снова подкатывает нестерпимая тошнота. На столике бутылка воды “Эвиан”, я залпом выхлебываю пол-литра. Который час? Где Хани и Мэри? Фрэнк переспал с Луизой?А может, она ушла домой? Когда мы танцевали, она была очень зла. Скорее всего, так и было – пришла сюда, раздела меня и уехала к себе. Да, наверняка уехала, ей же нужно было отпустить няню. Или няня осталась с ребенком на ночь, как и Мэри с Хани?Мне удается встать прямо, не очень шатаясь, найти и натянуть красные фланелевые штаны от пижамы, чистую футболку. Потом я ковыляю в ванную, чтобы умыться и почистить зубы. В унитазе не плавают использованные презервативы – хороший знак. Вспоминаю, что футболка, в которой я проснулась, принадлежит Фрэнку. Что бы это значило? Он снял с себя футболку, когда укладывал меня, или они с Луизой так распалились, что стали срывать с себя одежду, как только вошли в дом? Прежде чем поднять меня наверх, они успели наполовину раздеться? Или они быстренько совокупились на лестнице, пока я валялась рядом в пьяной коме? Нет, ничего такого я, конечно, не помню, но сегодня нельзя слишком полагаться на свою память – у меня частичная амнезия. Не помню даже, как мы добрались домой – в памяти полный провал. Я сморкаюсь, еще раз, но это не приносит облегчения. В доме тихо, как в гробу. Сбрызнув лицо холодной водой, спускаюсь вниз. Тишина. Ни Хани, ни Мэри не видно.– С добрым утром, – говорит Фрэнк.Он сидит за кухонным столом и ест тост. На нем серая футболка с длинным рукавом, поверх нее надета еще одна, фиолетовая, с короткими рукавами. Оглядываюсь в поисках Луизы. Осматриваю каждый угол, даже заглядываю в кладовку. Нет, ее там нет. И в саду за окном тоже.– Что потеряла? – спрашивает Фрэнк. – Чаю хочешь?– А где Луиза? – хриплю я.– Луиза? Можешь меня обыскать. Думаю, она дома.Слава Богу. Слава святой Деве Марии и мужу ее Иосифу, и всем святым, и тебе, милый крошка Иисус. Спасибо. Спасибо вам всем большое.– А Хани?– Она с Мэри. Они пошли на ланч в Кенвуд-хаус. Потом Мэри должна отвести ее на утренник в честь дня рождения какой-то девочки, с которой Хани ходит в детский сад. Кажется, ее зовут Пердита.– А который час?– Первый.– О, моя голова. Ты давно встал?– Давненько. Повеселилась вчера, а?Я киваю и тихонько ползу к холодильнику за молоком.– Я всегда считал тебя утонченной натурой, – говорит Фрэнк.– У меня много скрытых достоинств, точнее, пороков.– Ну ты вчера и покуролесила, – смеется он. – Я сам иногда не прочь так повеселиться. Да, и мне жаль, что у тебя не сложилось с этим диджеем.– Не надо, не жалей. Отхлебываю чай, глотать больно.– А тебе правда жаль? – спрашиваю я.– Да, конечно.Я ставлю на стол кружку, разливая чай.– Правда? Нет, правда, Фрэнк? А почему?– Что почему?– Почему тебе так жаль?– Ну, не так уж мне жаль, – улыбается он. – Но если он тебе нравился, то мне жаль, что у вас не сложилось.– Фрэнк, нам надо поговорить.– Говори.Время дорого. Мне некогда ходить вокруг да около, и вообще от хронического похмелья я потеряла способность деликатно выражаться.– Кажется, – я опускаю голову и обхватываю ее руками, – я к тебе неравнодушна.Фрэнк чуть не захлебывается чаем.– Что? – спрашивает он, пристально глядя на меня. – Что ты сказала?– Я сказала, что ты мне нравишься. Невероятно, но факт. Возьми меня, Фрэнки.– Кончай придуриваться, – раздраженно говорит Фрэнк. – Черт возьми, Стелла.– Я не придуриваюсь. Я серьезно. Ты мне нравишься, не знаю почему. Возьми меня.– Перестань повторять “возьми меня”.– Все не так, – говорю я с обидой. – Сейчас ты должен был перемахнуть через стол и поцеловать меня взасос.– Стелла! Все, довольно с меня этих дурацких шуток!– Слушай, мне с утра трудно говорить. Но это чувство давно во мне копилось и сейчас застало меня врасплох. Ты мне очень, очень нравишься. Мне с тобой так хорошо, весело. И все остальное не имеет значения. Я же не предлагаю тебе жениться на мне, Фрэнк. Я предлагаю тебе переспать со мной.– А что значит “остальное не имеет значения”?– Думаю, мы оба знаем, что это значит. Теперь ты понимаешь, насколько сильно ты мне нравишься, ведь обычно для меня подобные вещи имеют очень большое значение.– Да я понятия не имею, о чем ты, Стелла. – Фрэнк совершенно растерян. – Я вообще ни слова не понял из того, что ты сказала.– Забудь. Слушай, может, сходим куда-нибудь? Устроим свидание как нормальные люди, а потом переспим. Может, сегодня? Может, прямо сейчас? А?Фрэнк вздыхает и проводит руками по волосам.– Нет. – У него такие красивые глаза, и они смотрят на меня ласково и печально. – Стелла, это твоя очередная шутка, да?– Я совершенно серьезно.– Тогда я польщен, но вынужден ответить “нет”.– Нет?– Нет, я не могу. – Он протягивает руку и гладит меня по щеке, всего один раз, большим пальцем.– Я думала, что нравлюсь тебе, – говорю я с нервным смешком. – У меня тоже есть необходимые половые признаки.– Я... – сдавленно произносит Фрэнк.– Да ладно, проехали, – вульгарным голосом прерываю его я. – Пойду приму ванну. Потом, может быть, позвоню Луизе. Договорюсь с ней пообедать в городе... – Мой голос все слабеет. Надо бежать из кухни, потому что я сейчас расплачусь.– Стелла, – просит Фрэнк, – не уходи.– Я вся какая-то липкая. Надо освежиться. – Откашливаюсь. – Ты извини, я, наверное, все не так поняла. Прости, Фрэнки. Я не хотела ставить тебя в неловкое положение.– Лу придет к нам.– Да, когда?– Она только пошла домой переодеться. Я обещал сводить ее на обед в ресторан. – Он смотрит мне прямо в глаза, бледный как полотно. Беспомощно пожимает плечами.У меня подкашиваются колени, как в старом кино. Я сейчас упаду в обморок.– Ты... ты с ней спал?– Да.– Ну и как, она похотливая самка? – Сейчас брызнут слезы. Ноги словно приросли к полу.– Не надо, Стелла. – Он тянется к моей руке. – Иди сюда.– Не трогай меня! – ору я как сумасшедшая и убегаю наверх.О, какое самообладание. Браво, Стелла. Что теперь? Боже мой, какой стыд, какое унижение. Какая мука.Чертова кукла Луиза. Я знаю, Фрэнк такой слабак, знаю, что он не может отказать женщине (мне, правда, смог), но Луиза!.. Она же моя подруга, единственная подруга. Как она могла поставить под удар нашу дружбу и перепихнуться с Фрэнком, этим рыжим говнюком, который черт знает где бросил свою семью и теперь трахает все, что движется, за исключением меня? И ведь я ее предупреждала.Конечно, она пару раз спросила, не обижусь ли я... Но она могла бы понять. Она моя подруга и могла бы догадаться, что я не стану вставлять ей палки в колеса. В такой ситуации любая бы сказала, что она не против, – так же, как все англичане жеманно отказываются от угощения, прежде чем навалить себе добавку. Когда так говорят, надо понимать, что подразумевается обратное. Настоящая подруга поняла бы это. А значит, она не настоящая подруга. Выходит, я опять одна, опять у меня нет подруги. Если бы это была не ванна, а море, я бы с удовольствием уплыла от всех них, погрузив Хани к себе на спину, как ламантин. Я уплыла бы к счастливым берегам. Черт! Что теперь будет?В дверь звонят. Я неохотно вылезаю из ванны и одеваюсь – не могу же я прятаться в собственном доме. Надо спуститься к ним и как-то смотреть им в глаза, иначе я тут останусь на всю жизнь.Чтобы сделать это, мне потребовалось все мое мужество. Фрэнк и Луиза стоят в гостиной у желтого дивана. У нее безумно счастливое, блаженное лицо, и я понимаю, что не могу на нее сердиться. Он смотрит на нее с недоумением, словно не может поверить, что она на самом деле существует.– Стелла! – радостно улыбается Луиза. – Ты выспалась?Я бормочу ответное приветствие и киваю.– Ну и ночка выдалась! Мы как раз собирались пойти пообедать.Я снова бормочу что-то невнятное и нагибаюсь, чтобы подобрать с пола игрушки Хани.– Я видела Адриана, что-то он не в настроении.– Он меня достал, – говорю я. – Мне его чувихой быть стремно.Фрэнк слабо улыбается. Неплохо для разнообразия: он все утро смотрит на меня сочувственно и как-то озадаченно, и это меня уже бесит.– Ты с нами не пойдешь? – спрашивает Луиза. – Мы недалеко. Фрэнки говорит, тут рядом есть бар, где неплохо кормят. “Герцог какой-то там” называется.– “Кембриджский”, – говорит Фрэнк. – Стелла?– Нет, спасибо. Я этого не вынесу.– Ну, если передумаешь, то знаешь, где нас искать! – Луиза чуть ли не прыгает по комнате, от счастья у нее так помутился разум, что она даже не замечает моей злости.Фрэнк идет в коридор надевать пиджак, а она вдруг кидается ко мне, показывая два больших пальца.– Что, Луиза? Все отлично?– Да! – шепчет она. – Ты говорила, что второго свидания не будет, но вот, смотри-ка.– Я за тебя очень рада.– А я-то как рада, Стелла. Вчера была такая ночь, такая ночь... необыкновенная. Он...– Лу, только давай без подробностей.– Но он такой замечательный. Такой...– Лучше Томаса Паровозика?– Да, – улыбается она. – Пожалуй.– Наверное, у него больше опыта, – киваю я. – Хотя как знать?– Пошли, – говорит Фрэнк. – Пока, Стелла. Ты тут одна справишься?– Уж как-нибудь, Фрэнк, я не больна. Просто мне немного не по себе. Это пройдет.– Да, пройдет, – соглашается Фрэнк. – До вечера.Я отправляюсь обратно в постель и встаю только часов в пять. Мне намного лучше. Я зацеловала Хани, искупала ее, долго играла с ней “в дома”, потом прочитала длинную сказку про синего кенгуру и в восемь часов уложила спать. Деточка моя любимая.– Фуэнки? – спрашивает она перед сном. Я пообещала, что он придет к ней попозже и поцелует ее.“Фуэнки” пришел примерно через час после этого. Один. Я, по своему обыкновению, ем – передо мной одинокая тарелка с макаронами, и, когда Фрэнк входит в кухню, я как раз втягиваю длинную макаронину, испачкав соусом весь подбородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27