— Шесть месяцев?!
— Я сказал, что не дольше чем на шесть месяцев. Ты знаешь, что произошло в прошлый раз. Я не мог обойтись без тебя и детей. Я не выдержал так долго, как планировал. Мне недоставало семьи, Джулиану. — Я в этом не сомневалась. — Я люблю тебя. — Вот это уже вызывало у меня определенные сомнения. — Я даже не против того» чтобы жить с вами. — В его устах это прозвучало так, будто он говорил не о родном доме, а о мрачной станции метро.
— Ты сошел с ума и, по-моему, получаешь от этого удовольствие, — тихо произнесла я, положив вилку на тарелку и прислушиваясь к шуму, наполнявшему зал ресторана. — Я не хочу сказать, что ты сумасшедший, которому можно посочувствовать. Нет, Лео, ты упорствующий безумец. Тебе нужна помощь. Тебе стоит поговорить с кем-нибудь, прежде чем отправиться в это дурацкое, никому не нужное путешествие.
— Джулиана, ты не в состоянии смириться с тем, что мы с тобой не одно целое. Мы не можем одновременно хотеть исполнения одних и тех же желаний.
— А я и не имела это в виду, хотя те клятвы, которые произносились во время венчания, были, как я понимаю, как раз об этом. Я не предлагаю тебе, чтобы мы срослись в области шейки бедра. Но твои поступки не вписываются в рамки нормального. Лео, ты должен это видеть сам. Не пугай меня. Мне кажется, что я в одной комнате с невменяемым или пьяным.
Лео медленно вздохнул и задержал дыхание, после чего начал так же медленно выпускать воздух через рот. В последнее время он делал это постоянно, и мне начало казаться, что он задувает меня, как свечу. Его привычка задерживать дыхание раздражала меня, как скрежет вилки о тарелку. Мне хотелось ударить его.
— Но я знаю, что именно то, чего я хочу, и спасает меня. Это и есть та помощь, о которой ты говоришь. Другая мне не нужна.
Мне требуется время, чтобы распланировать, как жить дальше нашей семье — тебе, мне и детям.
— И нет альтернативы, Лео?
— Я ее не вижу.
— Не видишь?
Лео опустил голову на сплетенные пальцы рук.
— Я знаю одно, Джулиана, — я не могу больше оставаться здесь. Я хочу найти выход. Мне требуется перерыв.
Он и вправду искал выхода.
У меня тоже не было альтернативы, кроме как встать и уйти из ресторана. Я задыхалась, а мое бедро донимало меня болью. Я решила, что так мой организм отвечает на стресс. Я встала и пошла между столами, которые выстроились в два ряда по обе стороны от меня. Мне они показались клетками с животными, и я знала, что не должна выходить за границу ковра, если хочу счастливо избавиться от этой духоты, от этой ловушки. Передо мной была дверь. Я открыла ее. Когда мы пришли в ресторан, я заметила, что там всего четыре ступеньки, ведущие в фойе. Но как только я сделала первый шаг вниз, ступеньки вдруг, как по волшебству испарились, и я полетела вниз. Я тяжело приземлилась на колени.
— Джулиана! — закричал мне вслед Лео. Он стоял позади меня. Я оглянулась и заметила его испуганный взгляд. Потом посмотрела на колени, обтянутые чулками. Они кровоточили так, словно по коже прошлись пилой. Я протянула руки к Лео, который легко подхватил меня, хотя мы были с ним приблизительно одного роста, и отнес меня к машине. Там он спросил, надо ли нам ехать в больницу. Я покачала головой и, рыдая, попросила отвезти меня домой. Дома Лео промыл мне раны на коленях и вытащил из ссадин кусочки камней. Он сделал все, что положено в таких случаях, а в заключение перевязал мне колени.
Только когда рентген подтвердил, что у меня нет переломов, Лео начал собирать вещи.
Глава седьмая
Дневник Гейба
Как мне иногда жаль, что меня не выгнали из школы.
Но что случилось, то случилось. Я даже не взбунтовался.
Я ни разу не был замечен хоть в одном сколько-нибудь серьезном проступке.
Да и в поступке тоже.
Двойная жизнь, которую так успешно вел наш отец, стала в моей школе темой разговоров. Были такие, кто начинал с фразы типа «О, я знаю, через что тебе пришлось пройти, потому что мои родители тоже развелись…» Штейнеры являлись довольно известными в Шебойгане людьми, поэтому тема вызвала не просто интерес, а ощутимый резонанс.
Я не могу сказать ничего определенного о своем отношении к школе. С одной стороны, у нас в Шебойган ла Фоллетт не было слоняющихся без дела подростков, которые ходили с оружием по улицам. Просто здесь было невыразимо скучно. Например, я делал подсветку для школьной постановки, которую повторяли из года в год. Скажу вам честно: вы не жили, если не видели героиню, ростом дюймов на шесть выше главного героя, с челюстью, как у бульдога, которая при этом поет: «О, есть ли место на земле, где мы любовь найдем?» В конце спектакля барышня падает на кровать, как будто ее подвергли казни отсечением головы. Такие постановки противоестественны, не говоря уже о том, что они не имеют никакого отношения к драматическому искусству.
В школе была разношерстная публика: кто-то должен был вырасти и стать владельцем свинофермы, а кто-то банкиром…
Многие дети дразнили Каролину, за то, что она предпочитала спортивный стиль, одеваясь, как девочки в Нью-Йорке (черные брюки, белые блузки — что-то вроде униформы), а все остальные предпочитали стиль 1970-х (нарочитый шик и много блеска). Они и меня дразнили: ОС (то есть особый случай, так как я учился по индивидуальной образовательной программе). Иногда меня по-настоящему обижали, хотя я научился не обращать на это ни малейшего внимания. Дети кричали мне вслед: «Форрест Гамп» (скажу вам честно, что это не самое оптимистически настраивающее кино).
Я потратил два часа только на то, чтобы сделать физику.
Зачем вас заставляют учить физику и историю в колледже, который вроде бы рассчитан на аудиторию с высоким креативным потенциалом (если перевести на нормальный язык, это означает: на учеников с проблемами усвоения, то есть на грамотных, но не имеющих возможности это доказать)? Я знаю то, что мне положено знать. Скажите, мне понадобится знание химической реакции, которая делает кварц проводником электричества?
Я хотел бы снова вернуться к семейной теме. Мама, конечно, не может претендовать на то, чтобы называться моим доверенным лицом и исповедником, но я люблю ее, хотя иногда страдаю от ее желания защитить меня. Однако маму можно понять. Я не смог бы обвинить ее. За последнее время на ее долю выпало слишком много испытаний. Фактически она воспитывала нас одна, да еще и решала свои проблемы со здоровьем.
Я хорошо знаю и о «проблеме» по имени Лео, ведь я знаком с характером отца. Это что-то, не так ли? Знать своего отца. За последние четыре года я, правда, видел его всего дважды. Он приезжает навестить своих родителей один раз в год, чего вполне достаточно, верно? Если мне приходится с ним встречаться, то это происходит только в присутствии бабули и дедули Штейнер. Мы выбираемся куда-нибудь пообедать. Очень скромно. Ведь он не может позволить себе тратить много, потому что, хотя
Лео и практикует в том месте, где сейчас живет, однако у него нет приличного жалованья, а Джой, «его родственная душа», хочет, чтобы у нее все было высшего разряда, желательно с надписями «Сделано во Франции» или «Сделано в Италии». Лео относится к этому с пониманием, хотя было время, когда он требовал, чтобы моя мама пользовалась какой-то жидкостью для мытья посуды вместо лосьона.
Моя сестра Каролина (или Кошка), конечно, пишет мне. Она пишет о том, как радостно и весело ей жить. Кара находится на домашнем обучении. Бог ты мой, она даже писать грамотно не умеет! Я не умею грамотно писать, но она-то не я — она могла бы писать грамотно, если бы постаралась или будь у нее, хоть малейшее желание. Она считает себя гениальной, потому что прочитала все книги Даниэлы Стил. Это ее библиотека. Даниэла Стил и еще одна леди, чьи творения посвящены жизни маленького городка: она пишет то о пасторе, то о мяснике, то о пекаре.
Если учесть, с кем Каролина водит дружбу, включая ее лучшую подружку, у которой мозг сравним с чем-то вроде электролампочки времен Эдисона, удивляться не приходится. Она сообщает, что Марисса знает, как называются все части тела лошади, но не умеет прибавлять и вычитать, делая это на уровне нашей Аори. Моя сестра пишет об этом так: «Математика ведь не так уж сущесвена».
Лично я думаю, что Каролина, превратившаяся в Кошку, тоже «не так уж сущесвена».
Мне-то уж надо было приготовиться к тому, что может выкинуть моя сестра, после того как отец нас бросил, но я все равно был шокирован.
Я не отвечаю на ее письма. Я их просто читаю. Иногда отсылаю ей электронные письма. (У них в «Раю» имеются компьютеры. Вместе с тем они считают, что не стоит есть еду, после которой потом нужно мыть посуду, — такая еда, по их мнению, бесполезна для организма.) Я отвечаю ей: «Письмо зарегистрировано».
Мама радуется тому, что мы «поддерживаем связь», хотя я это вижу несколько в ином свете. Но моя мама могла бы найти оправдание и для вора-рецидивиста, настолько у нее покладистый характер. Она говорит, что Каролина «одумается», что я должен любить сестру, потому что однажды все изменится, и она одумается. Но чтобы одуматься, надо, по крайней мере, о чем-то думать, не так ли? Моя мама утверждает, что она просто ребенок, который сосредоточен на себе. Но почему я не такой ребенок? Почему Аори не такой ребенок?
Моя сестра рассказывает мне о Доминико, любви всей ее жизни. (По-моему, для парня это шикарное имя, не хуже, чем Аврора Бореалис.) Она пишет, что не понимает моего «несправедливого» отношения к Лео и Джой. Вот если бы я приехал и навестил их всех…
Конечно. Уже еду.
Я и представить себе не мог, что дело так обернется.
Вообще-то мне плевать. Но потеря для меня все равно ощутимая. Так плохо… Так грустно… Кара всегда была в себе и для себя, потребитель кислорода и чужого внимания.
В принципе, надо принимать во внимание и ее точку зрения. Но я не могу не вспоминать, как унизительно было осознавать, что отец бросил нас навсегда и именно мы с Каролиной узнали об этом.
Я, конечно, догадывался, что Каролина не отличается особыми нравственными достоинствами, но все-таки надеялся, что она способна на глубокие чувства и знает, что такое привязанность. Однако получилось так, что она доросла до пятнадцати лет и остановилась в своем развитии. Я полагаю, что она больше нас всех унаследовала генетическую программу Лео. И обстоятельства сложились таким образом, что эта программа «проявилась». Я не имею права говорить о сестре в прошедшем времени, но она для меня именно прошедшее время. Дом, который мы обнаружили во время нашего Невероятного Путешествия (о котором позже), располагался в конце улицы. На нем не было имени, только номер, и мне показалось, что это идеальное место для моей сестры. Она, как никто, подходит на роль тупой фрейлины тупейшей королевы Джой в тупейшем месте земли.
Я вам кажусь разочарованным идиотом?
Но я не идиот.
Я просто очень зол; до сих пор не могу прийти в себя после всего, что случилось. Хотя справедливости ради должен сказать, что моя жизнь обернулась лучше, чем я ожидал. Я знал сестру так же хорошо, как мама знала Лео. Мы были очень близки из-за небольшой (всего год) разницы в возрасте, из-за того, что через многое прошли вместе. Помню, что ей было шесть, а мне семь: я тяну ее в дом, и у нее все лицо в крови. Я зову Лео так, что у меня у самого звенит в ушах, потому что Кара ударилась о почтовый ящик соседей, когда пыталась делать пируэты на своем девчоночьем велосипеде. Затем мне на память приходит другая картина: мне десять, а ей — девять, и я спасаю ее от неминуемого позора, когда у нее началось расстройство желудка прямо на похоронах дедушки и бабушки Джиллис. Потом, когда мне было тринадцать, а ей двенадцать, я случайно натолкнулся на нее, когда она была в одних плавках, а между ног у нее явно виднелась прокладка. Я не мог даже встретиться с ней глазами целых две недели. Она умела постоять за себя: например, я помню, как получил веслом для каноэ прямо по спине, когда ей показалось что-то оскорбительным в моем замечании. Но если нужно было, то она и меня могла защитить. В тринадцать лет она бросилась на одного из моих обидчиков, пребольно ударив его ногой прямо в самое чувствительное для парня место, не испугавшись его, хотя он был на шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее. И она не подозревала, что я наблюдаю за этой сценой.
Она умела круто постоять за себя и за своих, я не могу этого не признать.
Кара совершала безумства, которые кое у кого могли вызвать восхищение. Она пробовалась для участия в команде поддержки. Сестра была воспитана на традициях танца, привитых ей нашей мамой, поэтому не стала стесняться и при всех заявила, что скорее согласится, чтобы ей удалили зуб без наркоза, чем будет трясти задницей, обтянутой только теннисной юбочкой, перед скопищем неандертальцев. Она именно так и выразилась: «задницей». Это было в восьмом классе. Я подумал, что миссис Эриксон ударит ее в ответ. Я уже видел, как рука этой сволочной миссис Эриксон, хрупкой и светловолосой учительницы физкультуры, которая готовила команду поддержки, занеслась, но вовремя остановилась. Она схватила Кару за локоть, заметив краем своего голубого хитрого глаза, что за ними со стороны наблюдает директор.
Жаль, что она не стукнула сестру. Мы могли бы тогда выиграть дело. Деньги не помешали бы нам. Хотя я выиграл грант для одаренных молодых людей, у которых есть проблемы с восприятием. Получилось так, что мне не понадобились деньги дедушки, и я решил, что отдам их маме, но и маме они больше не нужны. Так странно вспоминать, как мы оказались в крайне затруднительной ситуации. Довольно сложно забыть период арахисового масла. Считается, что дети этого не замечают. Но я знал все, что происходит. Я знал, что, когда Кейси переехала к нам, после того как отец сорвался и уехал навсегда, она платила за еду, Я знал, что она живет с нами не только потому, что хочет помочь маме пережить это трудное время, но и потому, что мама была не в состоянии выжить. Без финансовой поддержки Кейси нам пришлось бы перебраться в трейлер.
Но я снова отвлекся.
Снова и снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52