— Я так и знала, что это случится, — сказала она.
— Что именно?
— Какой-нибудь лапусик из Интернета. Я знала, что это произойдет.
— Лапусик — это что, так Натали говорит?
— Не будь сукой, Вик. Ну да, говорит.
— Думаешь, я дурю себе голову?
— Вполне возможно. Он прислал фотографию?
Ну как объяснить, что просить фотографию — или посылать свою — означает все испортить? Я бы чувствовала себя как в шоу «Любовь с первого взгляда» или «Первое свидание», и все превратилось бы в какую-то мясную лавку.
— Я не хочу знать, как он выглядит.
— Ой да брось ты.
— Я представляю, какой он, и этого достаточно. Как бы он ни выглядел — вряд ли это намного отличается от того, что я вообразила.
— И какой он? — поинтересовалась Хилари.
— Не знаю. Наверное, высокий. Симпатичный.
— Господи, Вик. Ты бы поосторожнее.
— Это почему? — вспылила я.
— Ладно, я же не давлю. Просто не знаю, насколько все серьезно.
— Я ревную к его бывшей, так, немножко. А это ведь первый признак, верно? Она вздохнула.
— А ты уверена, что не влюбилась в саму идею любви?
Черт бы ее побрал, телепатку библиотечную.
— Нет, не думаю. Он нравится мне, а я нравлюсь ему.
— Допустим, но после Дэна у тебя был Лайм, и теперь опять получается шило на мыло. Может, найдешь время для себя самой?
— Но я не хочу быть одна!
— А почему, собственно? Домой приходишь когда хочешь, встаешь когда хочешь, хлопья можно есть прямо из коробки...
— Заткнись! — не выдержала я. — Никогда в такое не верила. И вообще...
— Что «вообще»?
— Не могу я с тобой говорить.
— Это потому, что у меня кто-то есть? — спросила Хилари.
— Если хочешь, да.
Она вздохнула снова, как и положено многострадальному другу, в какого я ее превратила.
— Если бы это я была одна, наверное, сказала бы тебе то же самое.
— Знаю.
— Извиниться не хочешь?
— Да, пожалуй. Извини.
Но я постаралась, чтобы у меня получилось «и-ни-ни» — как в таких случаях говорит Хилари.
Глава двадцать пятая
Когда я была маленькой, среди любимых маминых телепередач числилось «Шоу Мэри Тайлер Мор». Возможно, это потому, что она подумывала о разводе, и вид счастливой одинокой женщины в коротких брючках и беретке порождал у мамы фантазии о собственном избавлении.
Где-то на третьем показе эта передача добралась до Сиднея. Помню, как я, печальная десятилетняя девочка в вельветовых джинсах и белой кружевной блузке, еще думала тогда, что гардероб Мэри — это все-таки слишком. Как она ухитрялась нравиться мужчинам со своими пончо и помадой цвета розового дерьма? А вот мама на нее едва ли не молилась.
У Мэри Тайлер Мор была сногсшибательная квартира, прекрасная работа, подружка Рода, намного толще ее (что Мэри несомненно улучшало настроение), и даже начальник ее любил. А моя мама, жена чувствительной подколодной крысы, смотрела на все это и думала: «Да-а». Уже в десятилетнем возрасте я прикидывала где-то на уровне подсознания, каково это. Одинокая жизнь. Так здорово, что хочется припустить по улицам Миннеаполиса, подбрасывая в воздух шляпу.
Может, все дело в моей квартире? Будь у меня огромный пентхаус с «открытой планировкой» и уголком для задушевных бесед (как же мама завидовала Мэриному уголку с кофейным столиком!), может, и моя жизнь сложилась бы удачнее. Оглядываюсь и вижу массажный стол, прикидывающийся письменным; жуткое крутящееся кресло; засаленный призраками диван; кровать, спать в которой не хочу; разрисованную улитками занавеску в душе. И еще шоколадка, которую я так и не смогла отскрести от ковра, и автоответчик — без единой записи.
Может, будь у меня великолепная работа, вроде ведущей в телевизионных новостях, или прекрасные густые волосы, или если бы я поступила в теннисный клуб, тогда все пошло бы по-другому. По-другому — в смысле лучше. Лучше, чем каждый вечер, придя домой, включать компьютер, словно какая-то чокнутая. Когда я жду писем от Пьера, чувствую себя как та чайка, которая слоняется по берегу и ищет кусочки жареного цыпленка по-кентуккски. Ну какие у меня шансы очутиться в Париже? И прилетит ли Пьер в Сидней, чтобы узреть меня во плоти? Хилари права. Я дурю себя, как никогда раньше не дурила. Как долго это уже тянется? Сколько уже было чатов и сколькими письмами мы обменялись, а он так и не назвал своего настоящего имени.
Можно было взглянуть, нет ли очередного послания, но я не собиралась этого делать. Все! Пусть и думать обо мне забудет.
В субботу днем, когда мною овладело безнадежное отчаяние, случилось нечто сногсшибательное. Ко мне в дверь постучали Хилари и Натали, они притащили кота в плетеной корзинке.
— Йо-хо! — крикнула Натали.
Честное слово, так и закричала. Я не думала, что люди еще издают подобные возгласы. Хилари, тащившая кота, никак не могла отдышаться: зверь был вне себя от злости, а высовывавшаяся из корзины когтистая лапа беспрерывно совершала угрожающие движения (совсем как существующая сама по себе рука из «Семейки Аддамс»). Лапа была бело-рыжая.
— Кот, — тупо сказала я.
И тут заработало. Натали заработала.
— Это если ты не против, конечно. Понимаешь, мой бывший муж вдруг сорвался в Аделаиду, а о котике совсем не подумал, даже в Королевское общество защиты животных не позвонил, и тогда я решила, что мне самой надо о нем позаботиться, я же не против, но ведь мой дом у самой дороги, и я испугалась, что котик выскочит на шоссе и его собьют. Хилари сказала, что, может, ты согласишься, я бы за его содержание платила. Это только до тех пор, пока мы не найдем ему дом.
— Ты же любишь кошек, — вставила Хилари.
Натали открыла корзинку, и мохнатая тварь с диким воплем пронеслась мимо меня в спальню и исчезла под кроватью.
— Мне нельзя держать кошек, — сказала я.
Это была чистая правда. Тысячу лет тому назад я внушила себе, что кошек мне держать нельзя. Почему? Потому что, если вы одинокая женщина и у вас есть кошка, скоро вы обзаведетесь и седым пучком волос, твидовым костюмом и очками, а называть вас будут мисс Марпл. Одинокая женщина плюс кошка — клише получается неважное. Мужчин оно отпугивает. Нет, нет и нет.
Натали поставила на пол хозяйственную сумку, и я заметила банки с сардинами.
— Нельзя?
Она устремила взгляд на Хилари, а Хилари сурово и многозначительно воззрилась на меня.
— Если Роджера нельзя оставить здесь, нам придется отнести его в приют. А там их держат всего несколько дней, ты же знаешь.
О господи. Роджер.
— Вот что я вам скажу: с животными этот человек обращается так же, как со мной или с детьми, — произнесла Натали печально и неожиданно тихо.
— А почему его зовут Роджер? — ничего другого мне в голову не пришло.
— Из-за бровей.
У кошек есть брови? Для поддержания разговора мне, видимо, следовало бухнуться на живот, заползти под кровать и выманить зверя. Но что такое кот под кроватью, я уже проходила. У моих родителей как-то был сиамец. Эти твари умышленно забиваются в самый дальний, самый темный уголок, какой только можно найти, и свирепо сверкают оттуда глазами. А когда пытаешься вытурить кота щеткой, он на тебя нападает.
— Ну помнишь, Вик, — Хилари старалась говорить со мной своим самым проникновенным тоном, — Роджер Мур говорил, что его принцип актерского мастерства заключается в том, чтобы вскидывать то правую, то левую бровь.
— Так он похож на Роджера Мура?
— Брови похожи, — уточнила Натали.
— А у кошек есть брови?
Поскольку я на этом выдохлась, Натали принялась рыться в своем кошельке и вытащила несколько обмотанных резинкой купюр горчичного цвета, по пятьдесят долларов каждая. Стыдно сказать, но я подумала: фью-у, фантастика и потрясающе — именно в таком порядке. И что еще хуже, следующей моей связной мыслью было: а не удастся ли мне скормить этой твари какие-нибудь дешевые кошачьи консервы, а самой втихомолку угоститься сардинами?
Роджер оказался телепатом. Он вылез из-под кровати, смерил меня убийственным взглядом и скрылся в ванной.
— О-о нет! — простонала Натали. — Кажется, я знаю, что это означает.
Когда мы всей толпой ввалились следом, кот сидел над стоком и как одержимый отливал туда, глядя на нас безумными, дикими глазами. Как ни странно, я почувствовала к нему симпатию. Я тоже в моменты стресса мчусь в туалет. Так что я его понимала.
Но больше чем на неделю он здесь не останется. И Роджером его звать здесь не будут.
— Ну, это уже глупости, — героически произнесла я, избегая даже смотреть на деньги.
Натали внимательно глянула на меня. Секундного изучения оказалось достаточно.
— Уверена?
И хрустящий сверток, все еще обтянутый резинкой, исчез в кошелке.
— Все-таки...
Натали вытащила пару двадцаток. Папа называл их лобстерами.
— Роджер просит, чтобы ты купила что-нибудь для души. Верно, Роджер?
Я оглянулась на кота: он тупо скреб лапкой возле стока. На Хилари я старалась не смотреть. Знала, что стоит мне взглянуть на нее, как тут же захочется огреть подругу банкой сардин.
С ней постоянно происходит такое. Завязывает с кем-нибудь роман и вдруг — бац! — оказывается у своего возлюбленного кем-то вроде бесплатной помощницы. Как-то раз Хилари попросила у меня плеер для взрослого библиотекаря. Обратно я этот плеер так и не получила.
Я предложила им кофе, но они стали шумно отказываться. Джоди и Диди собирались взять интервью у монахини и пригласили помочь с проводами.
— Да что монахини могут знать о любви? — поразилась я. — У них же этот... целибат.
— Настоящие палтусы, — согласилась Хилари.
— Ой, как мило, — воскликнула Натали.
Когда они ушли, Роджер осторожно выбрался из ванной и начал охмурять меня: с мурлыканьем терся о ноги, махал хвостом. Конечно, я была слегка выбита из колеи. Выглядел он совершенно нормально, и Хилари, черт ее побери, права. Я люблю кошек. Даже когда они писают в моей ванне. Просто этот кот принадлежит кому-то другому — вот в чем дело. Незнакомому мужчине. Мужу Натали. Может, кот спал с ним в одной постели, а это почти то же самое, что спать в одной постели с Натали. Ох, то была моя самая худшая мысль за всю неделю.
Что в ней Хилари нашла, в конце концов?
— Что Хилари в ней нашла? — спросила я Роджера.
Меня даже передернуло, когда я поймала себя на этом. Допрыгалась. Разговариваю с котом.
Позже позвонила Хилари.
— Мы тут подумали, может, захочешь вечером куда-нибудь выбраться?
— Не могу, — отрезала я. — Мне надо кормить кота.
— Ви-ик.
— И что это все значит?
— Ну, ты живешь одна.
— Как и ты, — заметила я.
— Я кошек не люблю.
— А с чего ты взяла, что я непременно полюблю Роджера?
— Я тебя знаю.
— Да уж.
— Это же только пока мы не найдем ему дом.
— Чего, готова спорить, никогда не случится.
— Это же всего-навсего кот.
— Но у тебя-то его нет, верно? — взорвалась я. — Я одинокая. Я белая. И я женщина. Живу сама по себе. И теперь у меня есть кот. Ты хоть понимаешь, как мужчины от таких шарахаются?
— Только не такие мужчины, которых ты хочешь видеть рядом с собой. Не нужен же тебе мужчина, которого бы отпугнул кот, правильно?
— Хилари, в моей ситуации...
В конце концов я встретилась с ней и Натали в «Лягушке» — там можно заказать много разных блюд и поделить на всех. Но в «Лягушке» оказались не только мы. Там оказались все.
Под «всеми» я подразумеваю компанию, которая собиралась на мой день рождения. В тот вечер, когда меня бросил Дэн. В тот вечер, перед которым я остригла волосы и выкрасила их в рыжий цвет. Здесь была и Кайли, и Хелена Четтл, оставившая, видимо, детей на попечение Мика. Были и блаженно обкурившиеся Джоди с Диди, угощавшие всех чечевичными лепешками. Была и белокурая троица — Керри, Оливия и Никки, которые всегда ходят вместе и которых я знала еще со времен Фонда рабочих-социалистов. Были там и люди, которых я считала друзьями Дэна, а не моими. И хотя все они делали вид, что не замечают меня, и старательно хрустели лепешками, я прекрасно поняла, что все это значит. А это значит: «Господи, как же мы беспокоимся за Викторию».
— Ну, как живется?
Они притащили даже Тихоню Кевина, моего приятеля-гея из рекламного агентства, где я раньше работала. Настоящий подвиг.
— Неплохо. А ты как?
— Джоди говорит, ты теперь пропадаешь в Интернете.
И это все, что обо мне можно сказать? Понятно, Кевин хотел, как лучше. Просто, зная Джоди и Диди, трудно было не догадаться, что происходит. Я представила телефонные разговоры.
— Знаешь, у Виктории сейчас такая тяжелая полоса, мы за нее тревожимся. Да, у нее уже компьютерная зависимость.
Или у меня паранойя? Я пораскинула мозгами. Кот Роджер! Это все объясняло. Два происшествия — большая приятельская пирушка и большой рыже-белый котяра — взаимосвязаны. Друзья проводили спасательную операцию.
Когда Хилари направилась к туалету, я устремилась за ней.
— Ау!
— Что? Говори, пока я там.
И несколько минут мы переговаривались из кабинок. Дело осложнялось тем, что имелась третья кабинка. Откуда нас запросто мог подслушивать посторонний.
— У меня все в порядке, ты же знаешь, — сообщила я через стенку.
— Никто и не говорит, что не в порядке, — отозвалась Хилари.
— Знаю я, что вы говорите.
— Что?
— Что у меня нет никакой жизни.
Хилари вышла из кабинки следом за мной; как только мы начали мыть руки, из третьей кабинки выскочила дама и нервно процокала на каблуках к выходу. Вряд ли можно ее осуждать. Атмосфера здесь прямо леденящая. Достойная Нэнси Кэрри-ган и Тони Хардинг.
— Как ни позвоню тебе — ты в Интернете.
— Компьютер мне подарили на день рождения.
— Тот человек... Так.
— Если опять начнешь об этом, я начну о Натали. Идет?
— Я уже поняла, что она тебе не нравится.
— Почему же, нравится.
— Она так расстроилась из-за Роджера.
— Я же согласилась.
— Она хотела как лучше.
— То есть она решила, что с котом мне будет не так одиноко?
— Она этого не говорила, — возразила Хилари.
— Хватит.
Я вернулась за стол, где все маялись с меню: сказывалось неудачное сочетание хищников и травоядных. Тихоня Кевин согласился на дахи; очень благородно с его стороны — я — то знала, что он дахи терпеть не может. И тут появился еще кое-кто. Умник Билл.
Хилари подвинулась, освобождая место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37