Выходить наружу, во мрак, было неприятно и небезопасно. Спустя два часа скорость особенно жестокого порыва ветра дошла до 39, 5 метра в секунду.
Мы с беспокойством смотрели на два домика для генераторов. Под действием чудовищного подсоса, вызванного ветром, обдувавшим склон впереди базы, крыши этих домиков подымались и опускались с размахом в несколько дюймов. Хотя было известно, что они обладают некоторой способностью запасать энергию упругой деформации, но я все же тревожился. Однако, пока буря не прекратится, ничего нельзя было сделать. В конце дня ветер стал ослабевать, и все вышли наружу с электрическими фонарями, чтобы выяснить, что повредилось, но с облегчением убедились, что все, по-видимому, в порядке. Буря продолжалась еще три дня; Ветер временами снова доходил до 35 метров в секунду, и был период, когда в продолжение трех часов средняя скорость ветра равнялась 27, 5 метра в секунду.
Но вот все кончилось, опять наступил покой; оказалось, что ничто на базе не пострадало, и наша уверенность в прочности построек основательно укрепилась. Для предосторожности мы все же притянули книзу проволочными связями обе дышавшие крыши и усилили соединения в крытом переходе. С подветренной стороны построек образовались огромные сугробы, которые сохранялись всю зиму.
Научная деятельность базы приобрела большее значение, когда прекратились полевые работы. Наша группа ученых совместно с сотнями станций во всех частях мира вела наряду с обычными метеорологическими исследованиями наблюдения в верхних слоях атмосферы за полярными сияниями, магнитными возмущениями и изменениями» в ионосфере. Хотя Международный геофизический год должен был начаться только 1 июля, но все наше оборудование работало, и полная серия наблюдений была сделана уже 1 апреля.
Т. Хэзертон, руководитель научной группы, не только интересовался всей этой деятельностью, но и сам занимался специально наблюдениями над полярными сияниями. В связи с этим он не ложился спать всю ночь, и, в то время как остальные члены экспедиции нежились на своих постелях, Хэзертон стоял, высунув голову в открытый люк, в лабораторной постройке и записывал онемевшими от холода пальцами фазы развертывавшейся перед ним картины. Кроме визуальных наблюдений, Хэзертон делал еще серии снимков неба с помощью аппарата «Оллскай» (все небо), установленного на крыше лаборатории. В ясную погоду редко бывало, что сияния отсутствовали, и после ряда безоблачных ночей трудно было упрекнуть Хэзертона за то, что он с облегчением вздыхал, когда облачное небо или буря приносили ему желанный отдых. Дневные наблюдения сияний были распределены между другими членами научной группы. В общем все были разочарованы этим зрелищем, ибо сияния редко бывали такими яркими, какими мы ожидали их видеть после просмотра прекрасных картин д-ра Эдуарда Вильсона. Однако один раз сияние более интенсивное, чем обычно, вспыхнуло великолепным зеленым и красным цветом в зените и в течение полминуты создавало иллюзию висящего цветного занавеса, точно как на картинах Вильсона. В другой раз южная половина неба рдела разлитым красным светом, настолько ярким, что он вызвал поспешный запрос соседней американской базы, не горит ли база Скотт.
Джерард, выполнявший магнитные наблюдения, был одним из тех немногих членов экспедиции, которым приходилось выходить ежедневно. Маленький магнитный домик, построенный сплошь из немагнитных материалов, находился на порядочном расстоянии от лаборатории, а Джерард посещал его каждый день для проверки своих тонких приборов, записывавших вертикальную и горизонтальную составляющие магнитного поля земли. Сама запись показаний производилась магнитными вариометрами в лаборатории, соединенной с магнитным домиком кабелями. В плохую погоду Джерард в свой каждодневный поход в лабораторию легко мог сбиться с дороги; поэтому вдоль его маршрута был натянут леер, держась за который рукой он мог найти дорогу в самую плохую погоду. Джерард сделал одно очень полезное дело, не входившее в его основную программу, — он обнаружил с помощью магнитных устройств несколько бочек с авиационным бензином, погребенных под пятифутовым слоем снега. Пользуясь переносным вариометром, он тщательно произвел несколько наблюдений на участке, где, как предполагалось, могли находиться бочки, и рекомендовал авиаторам копать в указанном им месте. Его предсказание оказалось точным, и бочки нашлись.
Лишь немногие из научных работ вызывали среди неученых членов экспедиции такой интерес, как сейсмограммы Р. Орра. Когда мы начали устраивать базу Скотт на острове Росса, высказывались сомнения в том, окажется ли этот вулканический остров подходящим для сейсмической станции. На практике результаты работы оказались вполне успешными. Сейсмографы были установлены на монолитном бетонном блоке, погруженном в землю, и давали непрерывную запись показаний на 35-миллиметровой пленке. Проявление и интерпретация этой пленки делались ежедневно. Было записано много случаев движений земли от сильных землетрясений на Алеутских островах до многочисленных местных толчков вблизи Антарктиды. Сейсмическая информация кодировалась и каждый день передавалась по радио, чтобы пополнить общий международный свод сейсмических наблюдений.
Наибольшее впечатление производил угол лаборатории, в котором помещались два очень хороших устройства — ионозонд и импульсный передатчик. Ионозонд представлял собой чрезвычайно сложный передатчик и приемник, производивший через определенные интервалы исследования ионизированных слоев атмосферы над поверхностью земли. Вся эта операция была целиком автоматизирована. В заранее заданный момент времени машина вдруг оживала: зажигались лампочки, гудели механизмы — и после короткого промежутка времени снова умолкала.
Импульсный передатчик, стоявший рядом, тоже работал по определенному расписанию. Он предназначался для испытания эффективности различной длины волн при передаче на разные расстояния. Ряд станций, расположенных на больших расстояниях друг от друга, были снабжены автоматическими приемниками, которые должны были записывать силу полученных сигналов на волнах различной длины. В ведении Сэндфорда, обслуживавшего эти сложные машины, были также две 84-футовые мачты. Во время снежной бури одна из антенн оборвалась, и, когда буря утихла, ему пришлось выполнить малоприятную работу — влезть до половины высоты мачты, чтобы захватить оборванный конец. В гладком стволе мачты имелись отверстия, в которые можно было вставлять стальные стержни, служившие опорой для ног, но и это устройство, и предохранительный пояс не вполне устраняли опасность выполнения подобной работы в совершенной темноте при чрезвычайно низкой температуре.
Пятым членом научной группы был Макдональд. Помимо помощи, которую он оказывал другим в лабораторных работах, он сам занимался солнечной радиацией и измерениями приливов у берега Антарктиды. Его измеритель приливов установили в скважине, пробуренной во льду залива как раз внизу, под базой Скотт. Исправной работе измерителя все время угрожало перемещение шельфового ледника Росса. Но самой главной заботой Макдональда был вопрос о влиянии сильного холода на часовой механизм привода измерителя приливов: механизм этот постоянно замерзал. Ни один из способов, применявшихся для устранения замерзания, не был вполне успешным, и позже, зимой, измеритель совсем перестал работать из-за возрастания толщины льда, образовавшегося на поверхности залива.
Соседняя станция американцев в Хат-Пойнте вела обширные наблюдения погоды, включая запуск двух шаров-зондов за день для исследования ветров в верхних слоях. Наши наблюдения погоды велись в более скромных масштабах. Р. Болхэм производил обычные синоптические наблюдения, записывая через каждые шесть часов температуру, давление, влажность, скорость и направление ветра и облачность. Большую часть этой работы можно было выполнять в его метеорологическом бюро по соседству с базой, но термометрические будки были установлены на некотором расстоянии от базы, и снятие показаний термометров в неблагоприятную погоду становилось нередко нелегкой задачей. В бурю бюро погоды было популярным уголком, так как наблюдатели-любители собирались вокруг барометра и указателя скорости ветра, высказывая ученые прогнозы вероятной продолжительности и интенсивности наступавшей погоды.
Научная деятельность заняла теперь большое место в жизни базы, но членам полевых партий зимой оставалось еще много работы. Санное оборудование для езды на собаках доставили в санный домик и произвели его полный ремонт. Все шесть саней разобрали на составные части и затем снова собрали на ремнях, частично с небольшими переделками в соответствии со вкусами каюра. Тщательно просушили палатки, залатали дыры и починили слабые места. Срастили новые собачьи постромки и сшили сбрую из ламповых фитилей. Большинству из нас не нравилась еда, уложенная в ящики с полевыми рационами, и мы стали изменять содержимое ящиков: вынимали многие консервы, укладывали более разнообразную пищу и получали таким образом, по нашему мнению, более вкусную и одинаково питательную диету при том же общем весе. Электрические швейные машины редко простаивали. Значительное число предметов нашей стандартной одежды вызвало критические замечания, и некоторые из зимовщиков проводили много времени, перешивая ее. Действительно, хотя со времен капитана Скотта качество изделий и материала улучшилось, но о покрое одежды во многих случаях этого нельзя было сказать. Очень часто обнаруживалось, что переделки, которые оказывались необходимыми, были рекомендованы еще в книгах об экспедициях Скотта и Шеклтона. Выходило, что многое из того, что узнали на опыте первые исследователи, не учитывалось в более поздних экспедициях.
Какая бы ни была погода, хорошая или с сильным ветром, собак все равно нужно было кормить. 60 собак было привязано снаружи, на снегу перед базой, и, пожалуй, самой нелюбимой обязанностью в лагере было нарезание тюленьего мяса. Осенью мы заготовили 160 тюленьих туш, и, так как замерзшие туши были теперь совершенно твердыми, единственный способ справиться с ними состоял в применении пилы. Тушу тюленя взваливали на кобылку с помощью тракторного подъемника с вильчатым захватом, а затем два человека большой двуручной поперечной пилой разрезали тюленя на ломти. Эти ломти разрубали топором и каждой собаке давали большой кусок. Если погода для такой работы была слишком плохой, то кормили собак специальным консервированным мясом, которое они глотали с большим удовольствием. Каждый месяц, когда всходила луна и можно было передвигаться без фонаря, собак запрягали в сани и совершали на них поездку. Быстрая езда по неровному морскому льду вызывала веселое возбуждение у собак и у людей. В лунном свете нельзя было различить препятствия и оставалось единственное — держаться за сани и надеяться, что все обойдется благополучно. Всю зиму каюры выводили собак на пробежку, и, по-видимому, упряжки могли тащить сани при температуре — 40° без большого неудобства.
Комната радио всегда была местом оживленной деятельности. Дважды в день проводились сеансы радиотелеграфной связи с Новой Зеландией с большим объемом передачи. Каждый день передавались научная информация и сообщения личного характера. Самым популярным видом связи была, несомненно, радиотелефонная. Обычно по радиотелефону связывались с Новой Зеландией утром и вечером.
Поддерживалась связь и с другими экспедиционными базами Антарктиды, важнейшей из которых была база Шеклтон. По иронии судьбы связь с Шеклтоном оказалась самой неудовлетворительной, и условия ее редко бывали достаточно хорошими для легкого и спокойного обсуждения вопросов с нашими партнерами на другой стороне континента.
Радиослужба базы Скотт обеспечивала такую связь, которая превышала наши самые оптимистические надежды, чего нельзя было сказать о связи по радио с полевыми партиями прошлым летом. Маленькие приемно-передающие радиоустройства, которыми пользовались в полевых условиях, пришли в Новую Зеландию слишком поздно, и их не успели основательно опробовать до нашего отплытия на юг. Практически же они оказались почти совсем непригодными. Мы узнали, что они первоначально конструировались для работы в пустыне, поэтому удивляться неудаче, пожалуй, было нечего. Я считал связь с полевыми партиями жизненно необходимой, для экспедиции, в которой много маленьких передвигающихся отрядов, поддерживаемых самолетами. Когда партия находится в лагере в мороз при ветреной погоде или ее члены устали от длительного дневного перехода, то они не склонны пользоваться ненадежным радиопередатчиком или таким, при котором кто-то из них должен сидеть перед палаткой и бешено крутить рукоятку, чтобы обеспечить нужную мощность. Я попросил радистов составить технические условия на новое полевое устройство, и они это сделали. Просьба была передана по радио в Веллингтон, и ранней весной американцы доставили заказанную для нас аппаратуру самолетом. Эта аппаратура оказалась исключительно удачной. Устройства питались от батарей, и, чтобы экономить энергию, передавали только ключом, но принимать могли и азбуку Морзе, и голос. Следствием этого было уменьшение «болтливости», неизбежной при связи с отрядами, но зато все члены полевой партии и авиаторы должны были хорошо знать азбуку Морзе. Организовали обучение, и каждое утро домик столовой наполнялся группой начинающих, напрягавших слух, пытаясь принять безукоризненную передачу ключом инструктора Теда Гоуна. Тяжелее всего было в первые месяцы, но потом все приобрели удовлетворительные навыки. К концу зимы все мы могли передавать и принимать от 6 до 12 слов в минуту и знали, как обращаться с радио, чтобы обеспечивать передачу и прием.
Другим важным предметом обучения была навигация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48