Пока они собирались, мы с Джоффри погрузили все их лагерное оборудование и сани в «Оттер». Мы приземлились в 8 часов 10 минут, а через 15 минут уже летели в Саут-Айс, где Хэл и Дэвид приготовили завтрак для всех. Теперь у нас было время рассмотреть внимательно наших путешественников, и я увидел, что у Иона обморожены щеки, нос, обе пятки и один палец. Обморожения были неприятные, но не серьезные. Кен отделался более легко: у него были слегка приморожены кончики пальцев. Решив забрать их обоих в Шеклтон, я попросил Джоффри остаться с Хзлом в Саут-Айсе, пока эти двое смогут вернуться.
Когда самолет благополучно вернулся на базу, то было о чем поговорить. Мы узнали, что Кен и Ион каждый день шли по шесть часов, таща сани в жестокую метель при температуре от —30° до —45° и ветре от 10 до 17 метров в секунду. Каждый день они проходили пять-шесть миль по волнистой, с крутыми склонами местности, определяя направление по солнцу и компасу. Когда мы нашли их, у них еще оставалось на день половинных рационов и немного керосина — наполнить примус один раз. Они решили в этот день дойти до Саут-Айса, сколько бы времени это ни заняло.
22, 23 и 25 марта были совершены три последних полета в Саут-Айс, всего их было 20. В первый полет Блейклок и Стивенсон возвратились в Саут-Айс, чтобы присоединиться к Листеру на зимовку. В последний полет, думая, что еще надо отправить, на базе набрали только три перышка для черчения карт, бутылочку чернил, бутылку проявителя и 12-дюймовую линейку в добавление к основному грузу — пяти бочкам с керосином. Теперь уже станция была полностью снабжена на восемь месяцев. Мы заложили достаточные запасы продовольствия, которых хватило до момента выхода с нее трансконтинентальной партии в ноябре.
Глава 10
Вторая зима
Последний полет в Саут-Айс состоялся 25 марта, но уже в начале месяца стало чувствоваться наступление зимней погоды. Наша деятельность в Шеклтоне была направлена на подготовку людей, собак и транспортных машин, чтобы во всеоружии встретить те неблагоприятные условия, которые, как мы знали, должны наступить. Питер Уэстон должен был обеспечить «Оттеру» возможность выдержать зиму. Прежде всего он снял высокий руль направления из хвостового узла и заделал все щели, через которые снег мог бы проникнуть в киль. Затем, законсервировав двигатель и защитив его брезентовым чехлом, изготовил и поставил деревянный щит впереди капота силовой установки за винтом. Выкопали широкую яму с наклонным дном, в которую трактор втащил самолет так, что лыжи и шасси стояли в самой глубокой ее части, а хвостовая лыжа оставалась на первоначальном уровне поверхности. Благодаря этому крылья самолета заняли горизонтальное положение вровень с поверхностью, чтобы избежать нежелательного действия подъемной силы при сильном южном ветре. Северный ветер тоже мог бы вызвать повреждение или усталость металла. Чтобы уменьшить эту опасность, Уэстон изготовил покатые деревянные ветрозащитные устройства высотой около фута вплотную позади задних кромок крыльев и горизонтального хвостового оперения. Эти устройства оказались весьма эффективными против воздушного потока и, таким образом, защитили самолет от ветра, скорость которого доходила впоследствии до 35 метров в секунду. Наконец с южной стороны впереди самолета близко к нему устроили перегородку — сетку из толстой стальной проволоки, чтобы смягчить силу южного ветра, не позволяя этим образоваться снежному наносу, под которым самолет мог бы оказаться погребенным. Эта перегородка была подвешена на высоте двух футов над снегом, чтобы ветер мог обдувать снежную поверхность. В течение зимы и южный и северный ветры образовали наносы, но, время от времени разумно проводя откапывание, удалось сохранить «Оттер» незасыпанным до самой весны.
Защиту «Остеру» было не трудно придумать, так как размеры элеронов, руля высоты и руля направления позволяли застопорить их деревянными зажимами, а весь самолет настолько легок, что его свободно можно было поворачивать носом против ветра. На практике оказалось, что в этом нужды почти не было, и «Остер» перезимовал, требуя минимальных забот.
Большого труда стоила постройка мастерской для транспортных машин. Это был деревянный домик прочной конструкции, к которому Ральф Лентон добавил небольшую пристройку. С самой верхней части главной постройки свисал небольшой передвижной кран, который мог поднимать двигатели и даже приподнять один конец «Уизела». На верстаках и в пристройке стояли электрические сверлильные станки, шлифовальные станки, пресс и токарный станок, моторы которых питались от генераторов главного домика, находившегося ярдах в двухстах от мастерской.
Пока мастерская еще не была готова, наши механики в качестве временного укрытия пользовались надувным гаражом из прорезиненной ткани. Он складывался и при этом принимал форму большого чемодана, весившего около 120 фунтов . Небольшой электрический вентилятор за три-четыре минуты надувал эту оболочку, и она тогда принимала такие размеры: 30 футов в длину, 15 футов в ширину и 9 футов в вышину. Четыре человека могли легко поднимать ее. В условиях переменной температуры у надувного гаража обнаружилась странная и жутковатая особенность. Пока солнце стояло высоко и его тепло разогревало воздух внутри оболочки, она стояла крепко, как жесткое тело, но, когда солнце опускалось, она съеживалась и медленно опадала, закутывая, как в саван, стоявшую в ней машину. Утром, когда делалось теплее, она опять поднималась во всю свою высоту, готовая к приему механиков для продолжения работы. Надувной гараж хорошо служил нам, пока не наступили по-настоящему низкие температуры. От мороза прорезиненная ткань стала хрупкой и изорвалась.
В течение нескольких недель все, сидя в теплом домике, смотрели на пишущий анемометр, отмечавший скорость ветра в 18, 22 или 27 метров в секунду, а термометр показывал все более и более низкие температуры. Мы представляли себе, как наши собаки, свернувшись калачиком, лежат на снегу, защищенные только шерстью и слоем жира. Ветер все время сдувал снег с твердой плотной поверхности, поэтому собаки были лишены даже обычной защиты, какую дает нанос. Иногда они неохотно вставали, чтобы встретить входивших к ним людей, но часто снег, на котором они лежали, подтаивал от их тепла, а потом снова замерзал, и, на ноги они вставали с трудом, вырывая примерзшую шерсть с боков и хвостов.
Чтобы облегчить условия жизни собакам, мы стали копать новые туннели и при этом решили сделать их очень высокими и просторными, чтобы можно было также пилить туши тюленей под кровом. В соответствии с этим решением прорыли траншею длиной 140 футов и шириной 4 фута и сделали туннели высотой 8 футов , выпиливая блоки из снега и укладывая их по бокам выемки, из которой их взяли. В стенах вырезали ниши в шахматном порядке, чтобы собаки не могли добраться друг до друга, даже натянув до конца свои цепи. Наконец, всю траншейную систему покрыли тонкими досками и толем, чтобы получить закрытый туннель. Таким образом, мы создали просторное жилье для собак и обеспечили себе возможность стоять выпрямившись, когда ходили их кормить. Позже главная силовая станция стала давать в туннель свет около 12 часов в сутки, так что собаки не только были защищены от непогоды, но получили свет, которого снаружи у них не было бы.
29 марта температура упала до —45° и первые собаки перешли в зимнее помещение. Мы отобрали тех, которые, видимо, больше других страдали от все ухудшавшейся погоды, и было очень приятно наблюдать, как они немедленно отреагировали на улучшенные условия. К середине апреля уже все собаки были под кровом и радовались покою и относительному теплу: даже при температуре снаружи в —50° в туннеле она оставалась не ниже —16°.
Наверху, в Саут-Айсе, Хэл Листер, Кен Блейклок и Ион Стивенсон принялись за установку оборудования для зимних работ. Они соорудили решетчатую мачту для метеорологического анемометра, но вскоре ее увесили гирляндами других приборов, включая анемометры и термометры, через каждые несколько футов, до самой поверхности. Эти приборы должны были дать Листеру профили скоростей ветра и температур над поверхностью, нужные ему для его гляциологических исследований. На верхнем конце мачты укрепили красную лампочку, которую можно было включать из домика, чтобы вызывать поглощенных работой ученых, когда поспевал ленч.
Начали также копать шурф для определения годичных слоев осадков и для изучения кристаллической структуры снега. Работу эту должен был выполнять Ион Стивенсон; он надеялся, что ориентировка кристаллов может дать сведения о движении поверхностных слоев снежного поля. Теперь мы проводили ежедневно по два сеанса радиосвязи между Шеклтоном и Саут-Айсом, прерываемых только плохими условиями.
В Шеклтоне у Аллана Роджерса были неполадки в работе его ИМП (интегрирующий механический пневмотахограф), который он применял для изучения энергии, расходуемой человеком при работе и в состоянии покоя. Однако к началу апреля после нескольких недель упорной работы он заставил два своих сложных прибора работать как требовалось, и вскоре можно было видеть членов нашей партии за приготовлением пищи или подметанием, таскающих сани или работающих на стройке в резиновой маске и со странным пакетом на спине. Это не считалось приятным развлечением, но многие подчинялись достаточно любезно. Главным страдальцем оказался Джоффри Пратт, который взялся носить ИМП день и ночь (за исключением времени приема пищи) в течение целой недели. Аллан все время находился при нем, чтобы сменять цилиндры и следить за работой приборов. Джоффри терпеливо сносил неудобства, даже приморозил лицо. Но Аллан тоже измучился, делая все, что делал его энергичный пациент, и сверх того бодрствовал ночью: он хотел быть уверенным, что маска не смещалась, пока Джоффри спал. Оба были рады, когда мучение окончилось.
У Аллана-доктора было мало клиентов: не считая порезов, ушибов и растяжения связок, мы были здоровой компанией; но, как всегда бывает на полярной базе, у многих болели зубы. Здесь тщательная работа Аллана была великим благом и спасла много зубов. Мы обнаружили, что его искусное умение работать над маленькими приборами может быть использовано и для других целей; в течение зимы его не раз уговаривали браться за всякий ремонт от починки карманных и больших часов до изготовления новых частей для метеорологических приборов.
Раньше чем нас окончательно покинуло солнце, Джоффри Пратт оснастил сноу-кэт сейсмическим оборудованием и качал серию опытных определений мощности льда, продолжавшихся около трех недель. Он с Джорджем Лоу или Дэвидом Стреттоном исчезал на целый день, чтобы расставить геофоны и просверлить скважины для небольших зарядов взрывчатки или иногда чтобы выкопать шурф и заложить в нее заряды в 25 фунтов . В результате этих опытов сейсмическое оборудование было приведено в надлежащее рабочее состояние и была определена скорость распространения взрывной волны во льду. Эти измерения выявили, что толщина слоя шельфового льда на плаву, на котором мы жили, равна 1300 футам .
Время от времени обнаруживалась пропажа то одних, то других ящиков или частей оборудования. Нередко это происходило вследствие образования снежных наносов и потери шестов, служивших метками. После неудачных попыток найти пропавшее путем раскопок снега мы звали Дэвида Пратта, чтобы он пришел с миноискателем, очень ценным устройством, хотя не очень избирательным. Копая яму за ямой в указанных местах, чтобы найти там только крышку ящика с несколькими гвоздями или кусок проволоки для вязки грузов, люди высказывались об этом устройстве весьма язвительно. Однажды случилось даже, что миноискатель ухитрился найти — мы так никогда и не узнаем каким образом — одну доску без гвоздей или каких-нибудь металлических частей на ней. Может быть, это была случайность, но вся наша община с этих пор была склонна считать этот прибор скорее адским изделием, чем верным помощником в затруднительных случаях.
15 апреля база впервые связалась по радио с американской станцией на Южном полюсе, устроенной с помощью авиации и работающей под руководством доктора Поля А. Сипла. Условия для связи установились хорошие, и мы смогли долго обмениваться новостями наших баз и сведениями о ведущейся работе. Для нас было особенно интересно установить этот контакт, так как впоследствии нам предстояло идти на базу Скотт через Южный полюс и позже, когда отряд авиаторов полетит через континент, они будут рады получать сводки погоды на летной трассе.
Постепенно наше недельное расписание радиосеансов с другими станциями на Антарктиде удлинялось, а Тэффи Уильяме и Ральф Лентон приобрели много друзей-радиолюбителей по всему свету. Наши регулярные официальные радиосеансы происходили дважды в день, когда мы связывались с Порт-Стенли на Фолклендских островах, и раз в неделю — с главным почтамтом в Лондоне, почти в 10 000 миль от нас. Принимая во внимание мощность нашего передатчика — всего 350 ватт, нужно отметить старательную работу операторов главного почтамта, благодаря которой в течение всей зимы наши передачи ни разу не сорвались. Позже, когда была создана возможность связываться по телефону с нашими родственниками и друзьями в Англии, очень редко случалось, что нам не удавалось говорить с ними.
Самой важной для нас была связь с базой Скотт, впервые установленная 18 февраля. С этого дня мы старались разговаривать с базой каждую неделю и не раз обменивались с ней полезной информацией, но условия не всегда были достаточно хорошими для телефонного разговора; в такие дни приходилось снова прибегать к передаче ключом.
16 апреля Би-Би-Си начала передавать серийную программу под названием «Вызываем Антарктиду», специально составляемую для баз на территории Фолклендских островов, базы Королевского общества и для нас. Каждую неделю трое или четверо зимующих на различных станциях получали личные передачи от своих семейств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48