В этот момент к моему дому подъезжает на велосипеде мой домовладелец, Виктор Пьюзо, одетый в бежевые шорты и рубашку для игры в поло. Это энергичный мужчина семидесяти с небольшим лет, загорелый и немногословный; время от времени он приезжает, чтобы проверить работу садовника. Я оставляю Анну-Марию с ее разбрызгивателями и вновь пересекаю улицу, чтобы поздороваться с Виктором. На середине улицы мне приходит в голову, что сегодня я встретила больше соседей, чем обычно встречаю за месяц. Я уже начинаю считать себя одной из эксцентричных пожилых женщин, о которых судачат за спиной. Кажется, я становлюсь фантомом, Человеком-Невидимкой.Упершись руками в бока, Виктор осматривает одно из деревьев на переднем дворе, и на его лице появляется озабоченное выражение.— Здравствуйте, Виктор! — говорю я, и он, обернувшись, приветствует меня дружеской улыбкой.— Город прислал мне письмо,. — сообщает хозяин дома. — Нам собираются заменить деревья на переднем дворе.— Это зачем?— Потому что они умирают, — странно взглянув на меня, отвечает Виктор.Я смотрю на деревья — они действительно кажутся нездоровыми. Сейчас только конец августа, а на них уже нет листьев. Мне вспоминается прошлый год, когда их густая листва щедро затеняла передний двор. Но я не успеваю задуматься над этим, так как тут же вспоминаю, что мне нет до этого никакого дела.— У них неглубокие корни, — говорит Виктор. — Они долго не живут.— Это нормально? — скрывая свое безразличие, спрашиваю я.— Для этой породы — да. Обычно такие деревья живут от пяти до пятнадцати лет. Вот, смотрите, те деревья дают хорошую тень.Мне почему-то сразу вспоминается выражение «дает хороший нагоняй». Мэр дает хороший нагоняй. Дерево дает хорошую тень. Я начинаю смеяться и тут же замолкаю, когда Виктор снова как-то странно смотрит на меня.— Как там Ричард и Эбби? — из вежливости спрашиваю я. Ричард — это его сын, тоже занятый в строительном бизнесе, они с женой живут в нескольких домах от меня. Пока Виктор не построил этот дом, Ричард жил во второй половине моего нынешнего дома.— Прекрасно. — Виктор все еще глядит на облетевшее дерево. — Просто прекрасно. В январе у них должен родиться ребенок.— Ребенок? — переспрашиваю я, и он подтверждает, что Эбби беременна.— Это просто невероятно.По каким-то непонятным причинам беременность Эбби меня поражает. Мне казалось, что я говорила с ней не далее как на прошлой неделе, и тогда ее живот определенно был плоским, как стол. На самом деле с тех пор прошло шесть или семь месяцев.— Ну и ну! — удивленно говорю я, чувствуя легкое покалывание в сердце, как бывает всегда, когда мне сообщают, что у кого-то будет ребенок. — Это замечательно! Они хотят девочку или мальчика?— У них будет мальчик. Эбби прошла тест, и доктор подтвердил это.Значит, мальчик, думаю я. Это именно то, что нужно миру — еще один представитель сильного пола. Южный Дэвис наводнили мальчики. Мужчина и женщина, которые живут во второй половине моего дома, в прошлом месяце тоже родили мальчика. А где же девочки? И кому нужно так много мальчиков?Поездку в Сакраменто я откладываю на самый крайний срок. Правда заключается в том, что я немного свихнулась со своим двухнедельным предупреждением. Выбираясь из узкого мирка, ограниченного городской чертой Дэвиса, я чувствую себя так, будто покидаю свое убежище и попадаю в иностранное государство. Подумать только, убежище! Я смеюсь. Моя жизнь в Дэвисе с М. отнюдь не безопасна, и тем не менее Сакраменто мне чужд — он олицетворяет ту жизнь, с которой я рассталась. Пересекая Тауэр-бридж, я чувствую себя блудной дочерью, возвращающейся домой после долгого отсутствия и обнаруживающей, что теперь она никому не нужна на родной земле. Этот город, как и мой прежний образ жизни, больше мне не принадлежит.Квартира Яна располагается в центре города, и я проезжаю по бульвару Кэпитол-молл, а за позолоченным куполом Капитолия поворачиваю направо. Ян живет всего в нескольких кварталах отсюда, на тенистой улице, вдоль которой растут вязы. Я оставляю машину на обочине и направляюсь к его дому — увитому плющом коричневому оштукатуренному зданию. Тротуар потрескался от времени, и из-за этого жилище Яна не кажется мне слишком чужим.Подойдя к двери, я звоню и жду, когда мне откроют. В свое время Ян дал мне ключ, но я никогда им не пользовалась. С его стороны это был символический жест — мы редко встречались у него дома, — но я знаю, он надеялся, что в результате наши судьбы еще больше переплетутся. Получилось, однако, совсем не так: с того дня, когда я узнала, что Ян трахал Фрэнни — и даже раньше, когда впервые переспала с М., — наши дороги стали расходиться. Мы видимся все реже и реже. Не было никакого драматического разрыва, просто отношения постепенно сходят на нет. Три дня между встречами превращаются в четыре, четыре — в пять и так далее. Что-то надломилось, между нами воцарилась какая-то неловкость, образовалась брешь, которую мы не в силах заделать. Ключ остается символом, но уже не символом надежды, скорее, он символизирует провал. С моей стороны было бы просто бесцеремонно сейчас им пользоваться.Сквозь стеклянную панель я пытаюсь рассмотреть, что происходит за дверью. Вот Ян подходит к ней, светлые волосы всклокочены, на нем очки для чтения, в руке он сжимает какие-то бумаги. Когда он видит перед собой меня, на его лице на миг появляются удивление и раздражение, но он тут же прячет их за улыбкой. Слишком поздно. Я уже заметила его неудовольствие.— Нора, — говорит Ян и нервно шелестит бумагами.— Привет. Я просто была поблизости — вот и решила заехать.— Поблизости, — повторяет он и слегка улыбается, так как мы оба знаем, что это неправда.Он все еще не приглашает меня войти.— Мне нужно было видеть тебя, — говорю я.Ян отступает от двери и дает мне пройти. Из коридора я попадаю в гостиную. Квартира светлая и просторная, с вентиляторами на потолке и снежно-белыми стенами, которые Ян все еще не успел отделать. На одной стене висит репродукция гравюры Джорджии О’Киффи, изображающая коровий череп. В тот момент, когда я сажусь на кушетку, в комнату входит плотная седовласая женщина пятидесяти с небольшим лет, в руках у нее ведерко с хозяйственными принадлежностями: губками, щетками, желтыми резиновыми перчатками. Я заключаю, что это Пэт, уборщица, о которой Ян как-то упоминал.— Я закончила, — громким, жизнерадостным голосом про износит она, затем, увидев меня, добавляет: — О, извините, не знала, что вы не один.Ян представляет меня как свою подружку. После обмена любезностями женщина берет со стола чек, собирает свои принадлежности и уходит, пообещав прийти на следующей неделе. С ее уходом воцаряется неловкое молчание.— Над чем ты сейчас работаешь? — Я кивком указываю на бумаги, которые он держит в руке.— А, это? — с отсутствующим видом говорит Ян. — Да так, ерунда. Просто… — Он замолкает. Швырнув бумаги на кофейный столик, на котором уже лежат ножи и три нетронутых куска дерева, он садится напротив меня. — Зачем ты приехала?Лицо Яна выражает такое беспокойство, что мне хочется разгладить его брови, но я этого не делаю: наши сложные взаимоотношения не позволяют мне такой жест, это было бы чересчур смело.— Точно я и сама не уверена. — Я некоторое время молчу, после чего, собравшись с мыслями, продолжаю: — Мы теперь нечасто видимся. Даже почти не видимся. Возможно, это моя вина, сознаюсь, я вела себя, как последняя сука. — У меня вдруг перехватывает дыхание: — Но я все еще тебя люблю.Не дождавшись ответа, я опускаю голову и тихо говорю:— Думаю, мне как-нибудь удастся с этим справиться. Просто нужно, чтобы ты у меня был. — В моем голосе слышится мольба. — Я все исправлю. Обязательно исправлю.Пока я это говорила, Ян сидел молча, но теперь у него еще более обеспокоенный вид, чем раньше. Наклонившись вперед, я беру его за руку:— Поверь, мне просто нужно время. Пока я не могу объяснить, что происходит, но скоро все изменится. Я найду способ.Ян мягко убирает от меня свою руку.— Ты не сможешь этого исправить, Нора. Что было между нами, то прошло, и тебе не надо винить только себя. Я виноват не меньше.Не в силах сдержаться, я наклоняюсь вперед и дотрагиваюсь до его щеки. Она нежная и гладкая.— Ох, Ян! Ты ни в чем не виноват. Ты всегда так замечательно относился ко мне. И я никогда не сомневалась, что ты не имеешь отношения к смерти Фрэнни. Ты такой…— Перестань! — Ян резко встает и начинает с мрачным видом расхаживать по комнате. Таким взволнованным я его еще не видела.Немного успокоившись, он снова садится.— Я совсем не такой, каким ты меня изображаешь, — обычный человек со слабостями и недостатками. И сейчас я не в состоянии взяться за твои проблемы. Просто не в состоянии. — Подойдя к окну, Ян смотрит на улицу, потом тихо произносит: — Я тоже люблю тебя, Нора. Господи, я все еще люблю тебя. Но мне нужно немного прийти в себя. Мне нужно время, чтобы все обдумать.Я гляжу ему в спину и вижу, как он напряжен; мне очень жаль, что все это из-за меня. Если бы я знала, что ему сказать! Сейчас мне даже непонятно, зачем я сюда приехала. Когда я молила дать мне еще один шанс, часть моего сознания понимала, что Ян уже принадлежит прошлому. Я люблю его, он любит меня — но теперь это не так уж много значит. Этого недостаточно, чтобы мы были вместе, и уж точно недостаточно, чтобы оторвать меня от М.Когда я покидаю его дом, Ян все еще отчужденно смотрит в окно. Выехав на шоссе, я направляюсь в Дэвис. Он говорит, ему нужно время, чтобы все обдумать, но я прекрасно понимаю, что это означает — просто вежливая форма прощания. Я уже испробовала этот способ на нескольких мужчинах: мне нужно время подумать. Перевод: я не хочу больше тебя видеть. Конечно, Ян здесь совершенно прав. Я предоставила ему множество поводов для разрыва, о некоторых из них он даже не знает. М. в конце концов добился своего: Ян ушел из моей жизни.Думая об этом, я испытываю едва ли не облегчение, потому что не хочу больше отвечать на вопросы Яна, не хочу объяснять свое поведение. Но в то же самое время я чувствую, что допускаю ужасную ошибку. Теперь я на краю пропасти, и меня больше некому остановить. Глава 35 Дверь не заперта, и я, войдя без стука, слышу звуки музыки, как только поворачиваю дверную ручку. М. сидит за пианино в кабинете, когда я вхожу, он сразу же перестает играть.— Ты добился своего, — говорю я ему и сажусь на софу. Повернувшись на скамейке, М. складывает руки на груди.Занавески задернуты, и в комнате темно. Лампа, висящая над пианино, ярко освещает его лицо с большими скулами и сильным подбородком. Уголки губ чувственно изогнуты, и мне приходит в голову, что в молодости М. был довольно красив.— Я всегда добиваюсь своего, — небрежно говорит он.Я обижена и возмущена: у меня сейчас совсем нет настроения играть в его игры.— Благодаря тебе Ян больше не хочет встречаться со мной. Если бы не ты, мы с ним до сих пор были бы вместе.— Хочешь выпить? — спрашивает М. Я со злостью смотрю на него.Подойдя ко мне, он садится рядом и жестом собственника кладет руку мне на колено.Я отталкиваю его руку, не признавая за ним право собственности. У меня появляется желание наказать этого человека за то, что он сделал, хотя факты говорят о том, что, кроме самой себя, винить мне больше некого.М. — само олицетворение преподавателя, Нестора, Пигмалиона. Некоторое время он смотрит на меня спокойным, изучающим взглядом, затем говорит:— У тебя никогда не было хороших отношений с мужчинами, Нора, и Ян не исключение. Даже если бы мы с тобой никогда не встретились, ты скоро бы с ним рассталась. Ты просто нуждалась в нем после смерти Фрэнни — тебе надо было к кому-нибудь прислониться.— Я его любила. И до сих пор люблю.— Ты любишь его не больше, чем остальных своих мужчин, и он никогда не сможет удовлетворить тебя так, как я.— Это неправда.— Нет, правда, и ты это знаешь. Ты можешь утешаться тем, что якобы его любишь, но в действительности тебе нужен такой мужчина, как я.Раздраженная его упорством, я качаю головой:— Ты сам не знаешь, о чем говоришь. Ян не как все, и я его любила.— Вовсе не его, а свои представления о спокойной жизни. Тебе казалось, что ты могла бы выйти за Яна замуж, родить двоих детей и жить счастливо, только все равно ничего бы не вышло, потому что он со временем до смерти надоел бы тебе. Ты сделала бы его несчастным, и в конце концов он стал бы ненавидеть все, что раньше ценил.М. небрежно облокачивается о спинку софы и закидывает ногу на ногу. На нем легкая рубашка с короткими рукавами и коричневые габардиновые брюки. Он продолжает ровным, спокойным и каким-то снисходительным тоном:— Отношения между людьми — это сложная штука, Нора, а я тебя ужасно пугаю. — М. чуть-чуть сдвигается в сторону, устраиваясь поудобнее. — Твоя сестра тоже боялась меня, но не уходила. В определенном смысле я назвал бы ее бесстрашной. Она ненавидела то, что я с ней делал, но я был ей нужен, и у нее хватало мужества идти до конца. Ты любишь то, что я с тобой делаю, но не можешь признать это вслух, чтобы успокоить твои страхи, я вынужден тебя баловать. А что касается Яна и всех других мужчин, с которыми тебе доводилось встречаться, — ты выбирала их потому, что они были удобны и никогда не представляли для тебя угрозы. Тебе пора повзрослеть, Нора, пора иметь дело с настоящими мужчинами.— А как насчет тебя? — раздраженно спрашиваю я. — Чем ты от меня отличаешься? Ты тоже меняешь женщин как перчатки.— Здесь есть большая разница, — спокойно говорит он. — Я не боюсь женщин и не боюсь близких отношений с ними. У меня есть то, что тебе нужно, но ты не решаешься этим пользоваться, все думаешь, что тебе может подвернуться кто-то получше меня. — Он наклоняется вперед. — Мы прекрасно подходим друг другу, но ты живешь или будущим, боясь настоящего, или прошлым, вызывая своих старых демонов. Тебе нравится считать себя искушенной, многоопытной, но на самом деле ты еще стеснительнее Фрэнни.Мои щеки покраснели от гнева, я вот-вот взорвусь. И все-таки этого не происходит. М. снова прав. Я не имею представления о том, кто я. Можно сказать, что М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45