понял меня лучше, чем я могла себе представить. Прежде чем мне самой это стало ясно, он догадался, что я буду подчиняться так же, как Фрэнни, хотя и по другим причинам. Он разглядел мою слабость и использовал ее ради собственного удовольствия. Верно, что меня влечет к нему и его сексуальности, но также верно, что если бы я имела выбор, то не осталась бы с ним. Он выставляет напоказ ту часть моей души, которую я предпочитаю скрывать, и мне не хочется оставаться в его мире, но я не знаю, как оттуда выбраться.Сегодня суббота, и М. пригласил меня на ужин. Приняв душ, я одеваюсь — натягиваю на себя старые выцветшие джинсы и потрепанную серую тенниску. М. предпочитает видеть меня в коротких юбках и облегающих платьях, кружевном нижнем белье, поясах для чулок и черных лифчиках, но в последнее время я из чувства протеста одеваюсь по-другому — в рваные джинсы, комбинезоны, мешковатые платья до щиколоток, старомодное белье. Так я выражаю свое неподчинение. Хотя я уступаю его господству, мне трудно сдаваться без боя.Возле дома М. на обочине дороги стоит белый фургон «Доброй воли» Благотворительная организация.

без водителя; задняя дверь открыта, на мостовую спущен массивный трап. В доме М. парадная дверь распахнута, и когда я вхожу туда, то встречаю его многозначительный взгляд.— Что ж, развлекайся, пока можешь, — говорит он, глядя на мои выцветшие синие джинсы и чересчур просторную тенниску. По контрасту со мной М. в своих белых льняных брюках и мягкой коричневой рубашке выглядит очень опрятно, даже элегантно. — Скоро тебе придется приспосабливаться.Я собираюсь ответить, но в этот момент слышу раздающиеся в глубине дома голоса. Появляются двое мужчин — одному лет пятьдесят, другой лет на двадцать моложе; они несут ореховый комод, прежде стоявший в задней спальне для гостей.— Следи за углами! — хрипло говорит старший из грузчиков. Он и выглядит как портовый грузчик в летах — солидный и плотный, талия под белой футболкой уже оплыла жирком, в черных его волосах блестит седина, а загорелое лицо выдает человека, который привык работать на открытом воздухе.Второй грузчик, курчавый коренастый мужик лет тридцати, перехватывает рукой угол комода и вполголоса ругается. Комод благополучно выносят из дома.— Что происходит? — спрашиваю я.Положив руку на мое плечо, М. небрежно целует меня в щеку.— То, что я давно собирался сделать, — тихо говорит он. На своей щеке я чувствую его дыхание. — Я решил, что мне не нужны две гостевые спальни, одной вполне достаточно.Грузчики возвращаются в дом и исчезают в коридоре. На сей раз они выносят кровать, тумбочку и лампу. Коренастый неожиданно останавливается и, держа на плече тумбочку, говорит:— Мы все вынесли. Еще раз спасибо за ваш дар. Мы это очень ценим. — Приподняв тумбочку, он выходит за дверь.Взяв за руку, М. проводит меня по коридору в заднюю спальню. Она совершенно пуста — отсюда убрали всю мебель, безделушки, ковер, занавески, картины, висевшие на стенах.— Что вы собираетесь делать? — спрашиваю я.М. отвечает не сразу. Без мебели комната кажется больше, чем есть на самом деле. Солнечные лучи отражаются от пола, сделанного из ценных пород дерева.— Я собирался превратить ее в комнату для игр, — наконец говорит он, — но, учитывая твое упрямство, возможно, назову комнатой для дрессировки.Снова он говорит об упрямстве. Любопытство кошку не уморит, а вот упрямство — может. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам тоже надо это понять. Я нервно смеюсь, но М. не улыбается. Его глаза пристально смотрят на меня.— Что еще за комната для дрессировки?Он молчит. Разлитая в воздухе угроза кажется мне материальной, словно кусок колючей проволоки. Комната для дрессировки. Одно это название заставляет меня содрогнуться.М. берет меня за руку.— Скоро ты узнаешь об этом, — говорит он, ведет меня в спальню и приказывает раздеться, а сам, сидя в кресле, наблюдает за мной. Подойдя к кровати, я снимаю теннисные туфли и носки, затем стягиваю с себя джинсы и серую тенниску. Занавески раздвинуты, солнце ярко освещает комнату. Моя одежда стопкой лежит на полу.— Сними остальное, — говорит М.Я снимаю белые трусики, лифчик и, ожидая дальнейших инструкций, стою перед ним обнаженная, озаренная мягким светом послеполуденного солнца.Протянув руку к ящику комода, М. достает оттуда черную шелковую веревку.— Нет! — Я еще не настолько далеко зашла, чтобы позволить ему так с собой обращаться. Несмотря на заявления М., что он не причинит мне вреда, у меня нет желания снова оказаться связанной. — Нет! — Кажется, на этот раз мой голос звучит достаточно твердо.Подойдя ко мне, М. кладет веревку на тумбочку, садится на край кровати и притягивает меня к себе. Он полностью одет, а я совершенно голая: такой контраст меня возбуждает.— Ты все еще не боишься, а? — положив меня к себе на колени, спрашивает М. Лаская мое тело, он тихо говорит: — Вот и правильно, Нора. Ты можешь доверять мне. Я знаю, как далеко можно с тобой зайти. Со мной тебе нечего бояться. Я знаю, сколько ты можешь вытерпеть. Верь мне, моя собачка, я позабочусь о тебе. — Он нежно целует мои плечи и шею, легонько касается меня, и я чувствую, как во мне растет возбуждение, в то время как тело цепенеет в ожидании боли. — Я знаю тебя, Нора, и изнутри, и снаружи. Я дам тебе то, что ты хочешь. Тебе нужен тот, кто подавляет тебя, кто наказывает тебя, когда ты плохо себя ведешь. Тебе нужен я.Он раздвигает мне ноги и гладит внутреннюю поверхность бедер.— Будет не всегда больно, — говорит он. — Иногда я буду просто связывать тебя, потому что мне нравится видеть тебя связанной. Я хочу видеть свою собачку распростертой на кровати, полностью в моей власти, когда черные ремни надежно связывают твои запястья и лодыжки, а во рту шелковый кляп. Я хочу трахать тебя связанную, когда ты совершенно беспомощна. Ты будешь наслаждаться этим, Нора, от всей души наслаждаться. Когда ты лишена свободы выбора, когда ты полностью отдашься мне, ты испытаешь новое чувство свободы: полная капитуляция, никакой ответственности — только наслаждение и боль, которые я доставляю тебе. Обещаю, что не дам тебе больше, чем ты можешь выдержать, потому что знаю твои возможности лучше, чем ты сама.Где-то в душе я чувствую правоту его слов.— А вот возможностей Фрэнни вы не знали, — я почти шепчу, — и превысили их.М. одной рукой крепко сжимает мое запястье, другой обхватывает меня за шею. Я сдерживаю желание вырваться и, ожидая ответа, пристально смотрю на М.— Да? — говорит он, наблюдая за моей реакцией.Я тяжело дышу, чувствуя его хватку на моем горле. Все мое тело напряжено. Мне хочется вскочить и убежать, но я знаю, что М. меня не отпустит. Проходит минута, может быть, больше.— Вы убили ее… — Мой голос внезапно становится хриплым. Пальцы М. шевелятся у меня на горле. Я знаю его силу, знаю, что ему ничего не стоит задушить меня, если захочет.— Нет, — наконец говорит он. — Речь идет о сексуальных возможностях, а не об убийстве. Когда-нибудь ты мне поверишь; ты поймешь, что я ее не убивал, — тогда, возможно, ты вычислишь, кто это сделал.Убрав руку с моего горла, он продолжает:— Верно, я превысил ее сексуальные возможности, но ты не Фрэнни, и твои возможности совсем другие. Она не догадывалась об этом, но я старался ее не перегружать. Я знал, что она считает для себя приемлемым, и каждый раз старался отодвигать эту границу. Ее беспокойство меня возбуждало. С тобой я по другой причине и хочу, чтобы ты наслаждалась всем, что я даю тебе. Так и будет, если я все буду делать правильно. Я не собираюсь заходить слишком далеко до тех пор, пока ты не будешь готова, в этом можешь на меня положиться — для меня важно, чтобы ты получала удовольствие в том, что я даю тебе Мы два сапога пара и предназначены друг для друга, хотя ты этого еще не знаешь.Он ласкает мои бедра и живот, в то время как я, голая, сижу у него на коленях, испуганная тем, что только что услышала, и гадаю, как далеко он собирается в конце концов зайти. Он старается сдерживать себя, когда меня наказывает, но как долго это продлится?— Вы когда-нибудь резали женщин? — спрашиваю я, наперед зная ответ.Он долго молчит — его рука замирает у меня на животе, — потом говорит:— Да. Но только тогда, когда они этого хотели.Я вспоминаю один разговор, который состоялся у нас несколько недель назад.— Вы сказали, что иногда давали женщинам больше, чем они просили.— Только когда они хотели и могли воспринять больше, чем сами это понимали. Я не заставлял их делать что-то сверх возможного. Они всегда потом просили большего.— Им это нравилось? Что вы их резали?— Да.— А Фрэнни резали?— Нет.Я стараюсь оценить его ответ и прихожу к выводу, что он лжет.— Ну а как насчет меня? Вы собираетесь меня резать? М. поправляет мои волосы и целует мочку уха.— Посмотрим, — говорит он и добавляет: — Может быть.Я молчу, и он молчит, давая мне возможность обдумать сказанное. Мне нужно бежать от него прямо сейчас, пока он меня не изувечил, — но я не могу. Я должна сначала выяснить, что он сделал с Фрэнни.М. интуитивно угадывает мою тревогу.— Не хочу, чтобы ты беспокоилась, — мягко говорит он. — Я разумный человек и никогда не ударю тебя в порыве гнева. Сексуально подавлять женщин — вот мой конек. Когда в первый раз женщина попросила меня ее связать, мне было тридцать два. Ощущение полного господства над ней показалось мне восхитительным. Я мог делать все, что хотел. — Он тихо смеется. — В то время она была моей начальницей на работе, на пятнадцать лет старше и несгибаемая как сталь, но в постели ей хотелось от всего этого избавиться, хотелось, чтобы ею кто-то командовал. В тот вечер, когда я связал ее и легонько отшлепал рукой, я понял, как это здорово — иметь такую власть. Такой переменой ролей мы оба наслаждались, и я продолжал это практиковать даже после того, как мы перестали встречаться. С тех пор мои женщины всегда мне подчинялись.Я пытаюсь заговорить, но он не дает мне раскрыть рот.— Не спрашивай почему — возможно, здесь нет никакой психологии. Люблю командовать — и точка. Это часть меня, часть моей личности, так же, как желание подчиняться было частью ее личности — и твоей. Я люблю связывать женщин и люблю колотить их по голым ягодицам. С разными женщинами я позволяю себе разное. Например, тебя я люблю бить ремнем — это возбуждает, у меня сразу возникает эрекция. Скоро я буду бить тебя и лопаткой, и кнутом, и всем, чем захочу. Я буду хлестать твою задницу, твои бедра, спину, груди, даже твою промежность. Чего я не буду делать, если ты, конечно, сама не попросишь, так это резать тебя и пускать кровь. Экзекуции, которые я провожу, не имеют ничего общего с насилием. Ты действительно можешь мне доверять, Нора.Его слова звучат убедительно, но я думаю о том, не говорил ли он их Фрэнни незадолго до ее смерти, и оттого по-прежнему ему не доверяю. Я не даю ему себя связывать, и М. с этим соглашается. Он сажает меня на кровать, затем снимает туфли и носки, расстегивает поясной ремень. Я с ужасом жду, что сейчас он начнет меня бить — отказавшись от пут, я сама дала ему повод меня наказать. Но вместо этого М. встает, не спеша пересекает комнату и кладет ремень на комод. Я думаю, что ему доставляет удовольствие держать меня в напряженном ожидании.— Хочу кое-что тебе показать. — Он берет меня за руку, и мы идем в кабинет. М. говорит, чтобы я села на софу перед телевизором, и ставит видеокассету. У него большая коллекция порнографических фильмов, и эту запись мы уже смотрели. Порнография возбуждает меня при условии, что она хорошо сделана. Обычно, однако, после пятнадцати-двадцати минут фильм мне надоедает и мне хочется прямой стимуляции от М.На экране появляется название — «Отцовская любовь», — и я сразу понимаю, что это видео на тему инцеста. Я ложусь на софу и стараюсь устроиться поудобнее. М., все еще одетый, садится в кресло, стоящее слева от меня. Обычно мы смотрим фильмы именно в таком положении — М. любит наблюдать, как я смотрю видео, наблюдать за моей реакцией, определять, что именно меня возбуждает. Иногда он заставляет меня мастурбировать перед ним, в то время как сам спокойно наблюдает.В картине заняты только двое актеров — сорокалетний мужчина и маленькая девочка. На вид ей девять или десять лет. Я цепенею, поняв, что это нелегальное видео. Мужчина снимает с нее одежду, и девочка становится перед камерой. Это не восемнадцатилетняя девица, изображающая из себя ребенка, — у нее узкие бедра, нет грудей, нет волос на лобке. Мужчина кладет девочку на стол и задирает ей ноги.— Не могу на это смотреть! — Я встаю, чтобы выключить видеомагнитофон. — Такое видео аморально, отвратительно.— Но оно тебя возбуждает.— Нет! — Я подхожу к его столу и сажусь, скрестив ноги. Внезапно меня начинает смущать моя нагота.— Как только ты увидела девочку, ты поняла, что она настоящая. Тем не менее некоторое время ты смотрела на нее как загипнотизированная.— Но… Я не знаю. Просто никогда не видела таких фильмов.— Что ж, ладно.Его ответ меня смущает.— Вы и Фрэнни заставляли это смотреть? Он кивает.— Вы позволяли ей выключать магнитофон?— Нет, но она могла это сделать. Я не чинил ей никаких препятствий.Меня бесит его спокойствие.— Этого и не требовалось — вы ее просто шантажировали «Делай, что говорю, или я тебя брошу». «Смотри это, или я тебя брошу».— Она могла выключить магнитофон точно так же, как сделала ты. У нее был выбор.— Нет, не было. Она любила вас и сделала бы все, что вы попросите, а вы пользовались этим. — Я подхожу к софе и сажусь, внезапно почувствовав себя очень усталой.— Может быть, и так, — небрежно говорит он, — но как насчет тебя, Нора? Ты ведь сильнее Фрэнни. Если ты действительно не захочешь что-то делать, то не будешь. У тебя-то есть выбор — Довольно улыбнувшись, он добавляет: — Все, что ты делаешь со мной, ты делаешь только потому, что сама этого хочешь.— Неправда! Я хочу узнать больше о Фрэнни! Встав, М. ставит кассету на перемотку.— Не обманывай себя, детка. Ты здесь находишься исключительно по своей воле, потому что тебе нравится секс, тебе нравится боль, тебе нравлюсь я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45