Сейчас девочка устроилась на кровати в своей комнате. Нора сидит рядом. «У тебя отличные волосы. — Нора ловко орудует любимой щеткой девочки с украшенной жемчугом рукояткой — прежде эта щетка принадлежала ее матери. — Тебе нужно их отрастить». Девочка не считает, что это правда. Вот у Норы действительно красивые волосы — блестящие, черные, совершенно прямые — не как ее собственные, тусклые, каштанового цвета, едва доходящие до плеч. Раньше они были еще короче, не более дюйма длиной, но в день смерти родителей девочка перестала их стричь. — Не люблю оставлять тебя одну, — говорит Нора. Хотя сейчас субботнее утро, ей нужно на службу, как почти каждую субботу и воскресенье. — Это ничего. — Девочка улыбается. — Кроме того, я буду не одна, а пойду в библиотеку. Она закрывает глаза и наслаждается тем, как щетка прохаживается по ее волосам — медленно, осторожно. Это напоминает ей о том времени, когда два с лишним года назад, перед смертью Билли, у нее были длинные вьющиеся волосы и мама каждый вечер их расчесывала. Но после того как ее брат умер, волосы перестали расчесывать, и девочка, не видя смысла оставлять их длинными, начала их стричь, дюйм за дюймом, пока не осталась почти совершенно лысой. — Я делала так, когда ты была маленькой. — Нора старательно продолжает свою работу. — Твои волосы были такими шелковистыми и мягкими — я любила их расчесывать. И до сих пор люблю. Она замолкает и, остановившись, обнимает девочку за плечи, а потом привлекает к себе. В воздухе витает легкий цветочный аромат ее духов. — Сегодня мы что-нибудь придумаем, — говорит Нора. — Поедем поужинаем или пойдем в кино. — Вот и хорошо. — Девочка кивает, зная, что на работе обязательно что-нибудь случится и они никуда не пойдут. Однако от этого ей не становится горько — она жалеет Нору, которая так много работает и тем не менее пытается выкроить время для нее. Нора обязательно попытается это сделать, но сегодня вечером девочка все равно останется одна наедине со своими воспоминаниями. — Я знаю, что не слишком часто бываю дома, — Нора обнимает сестру за плечи, — но мне хотелось бы, чтобы все было иначе. — Не волнуйся за меня. — Девочка прикрывает глаза и решает не ходить в библиотеку. Встав, Нора направляется к выходу. На ней черный костюм и красная блузка — готовность к работе номер один. У самой двери она останавливается. — Я действительно горжусь тобой. Этот год был таким тяжелым, но ты все выдержала. У тебя в школе одни пятерки, ты помогаешь мне с готовкой и уборкой. Иногда ты ведешь себя как взрослая, и тогда я забываю, что ты еще ребенок. Улыбнувшись на прощание, она уходит. Услышав, как хлопает входная дверь, девочка встает, снимает одежду, надевает купальный костюм и начинает разглядывать себя в зеркале. В последнее время ей кажется, что она существует отдельно от своего тела. Она находится где-то в другом месте, и сейчас, в зеркале, она видит какую-то странную особу, чужую и не имеющую с ней ничего общего. Девочка всегда была худой, но теперь на животе и бедрах появились слои жира, а ноги стали пухлыми, с бледной кожей. Купальный костюм красный, с радужными полосками по диагонали, и плотно прилегает к ее округлившемуся телу. В этом теле девочка не чувствует себя комфортно, это не то тело, которое она знает. Снова одевшись, она выходит из дома. Порыв холодного ветра ударяет ей в лицо, и девочка поспешно застегивает свой синий жакет. Стоит осень, и тротуары засыпаны коричневыми опавшими листьями. Она быстро проходит по улице, не обращая внимания на соседского ребенка, который просит ее подождать. Девочка не может ждать, ей нужно к океану. Пройдя несколько кварталов до поворота на шоссе, она протягивает руку и поднимает большой палец, в надежде, что какая-нибудь машина подвезет ее. До океана далеко добираться. Ей всегда приходится выходить рано утром, чтобы успеть вернуться до того, как Нора заметит ее исчезновение. На этот раз дорога до океана отнимает четыре часа, и девочке семь раз приходится менять попутчиков — сначала над ней сжалилась какая-то леди в автофургоне, потом семья в трейлере и, наконец, подростки в обшарпанной легковушке, а затем по очереди четверо дальнобойщиков, трое из которых сказали, что такой молодой девушке, как она, опасно ездить автостопом. Последний из водителей — старик на грузовике — высадил ее возле узкой асфальтовой дороги, ведущей в маленький городок на побережье, названия которого девочка не знает. Она спешит, срезая путь по неровному полю — ей скоро уже нужно возвращаться домой. Трава уступает место песку, над головой вьются птицы, то скользя в глубь берега, то плавно поворачивая в сторону моря. Миновав цепь жалких железобетонных домишек, девочка устремляется к океану, к расположенной возле скалистого мыса укромной бухточке, где ее никто не увидит. Она привыкла к осторожности: рандеву с океаном — ее глубоко личное дело. Девочка тщательно дозирует их, эти рандеву, откладывает насколько возможно и никогда, никогда не входит в воду, если поблизости есть люди. Когда она приближается к океану, ее шаг ускоряется, а сердце начинает биться чаще. Звуки моря зовут, океан притягивает к себе так, как луна притягивает морские волны во время приливов. Вот она уже возле мыса и смотрит на горизонт; соленый бриз шевелит ее каштановые волосы. Девочка морщится, наблюдая, как волны пробуждаются к жизни, как они вздымаются все выше и наконец в пенной ярости с грохотом обрушиваются на берег — вверх-вниз, как на американских горках. Сердце девочки замирает. По извилистой тропинке она устремляется к скалам, которые спускаются к самому берегу. Достигнув песчаной полосы, она сбрасывает синий жакет, снимает носки и туфли. Небо серо-стальное, вокруг ни души. Холодно и сыро, на песке валяются пучки водорослей, в воздухе пахнет надвигающимся штормом. Девочка быстро снимает с себя джинсы и серую рубашку. Теперь на ней только красный купальный костюм, в котором она чувствует себя голой. Ветер задувает волосы на лицо, тело покрывается гусиной кожей. Пальцами ног она зарывается в песок. В школе учили, что природные изменения не всегда видны. Год за годом волны плещут о скалы, и постепенно, хотя этого никто не видит, скалы превращаются в гальку, а потом в песок. Широко раскрыв глаза, девочка смотрит вдаль, туда, где поверхность океана ровная и серая. Море пугает ее своей необъятностью, но в то же время она тоскует по его безмятежности. Ей хочется попасть туда, где ее никто не потревожит. Но девочке нужна и мощь моря, его способность превращать скалы в песок, нечто большое и прочное практически в ничто. Она делает шаг, и ледяная вода жжет кожу. Тем не менее девочка идет дальше, заставляя себя не замечать холод. Набежавшая волна окатывает ее соленой водой; водоросли путаются у нее под ногами. Когда набегает следующая волна, девочка ныряет под нее, и вода накрывает ее с головой. Она встает, дрожа, мокрые волосы свисают почти до плеч. Очередная волна тащит ее дальше в океан. На этот раз, вынырнув на поверхность, девочка не может достать ногами до дна. Держась на плаву, она ожидает следующей волны. В эту игру она начала играть несколько месяцев назад: игра состоит в том, чтобы посмотреть, как далеко она может зайти; проверить, может ли океан так ее испугать, что она забудет обо всем, о плохом и о хорошем. Но каждый раз, когда она приходит сюда, сделать это все труднее, и девочке приходится заходить все дальше и дальше. Над головой раздается крик чайки. Маленькая волна тянет ее вниз, накрывая с головой. Вода окружает девочку, душит ее, словно память о Билли. Морские водоросли опутывают ее лицо, и девочка видит, как пальцы Билли скребут мягкую землю. Она слышит его испуганный голос, умоляющий не бросать его. Этот голос до сих пор звучит в ее снах; он то накатывает, то бросает ее вниз, этот голос из ее снов, и, как морские волны точат скалы, он подтачивает ее душу, превращая в песок. Девочка устремляется вверх, выныривает на поверхность и ждет. На берегу цепочкой стоят некрасивые дома, некоторые из них огорожены; пространства между ними зияют, словно дыры в старческой челюсти. Дома становятся все меньше и меньше — девочку уносит в океан. Оглянувшись через плечо, она видит встающую рядом гигантскую волну, которая с шумом несется к берегу и вдруг внезапно нависает над головой, как материализовавшаяся угроза. Еще до того как водяной вал обрушивается на нее, девочка чувствует, что ее охватывает дикий страх. Затем волна ударяет ее с ужасной, всеразрушающей силой. Девочка ощущает, как ее тянет и тянет вниз, переворачивает вниз головой, унося в море. Именно этого она и хотела — испугаться так, чтобы забыть обо всем, даже о Билли, оказавшись на дне океана. Вода кипит вокруг нее, тянет вниз. В груди становится больно, и внезапно девочку охватывает паника; сейчас она хочет только одного — выжить. Ее нога задевает дно, и девочка отчаянно пытается зацепиться за песок, но ее по-прежнему тянет в глубину. Она снова и снова пытается выплыть на поверхность, но водоворот толкает ее вниз. Легкие начинает жечь, и девочка с удвоенной силой молотит по воде руками и ногами. Она хочет зацепиться хоть за что-нибудь, но зацепиться не за что. Время тянется бесконечно, глаза горят от соленой воды, все тело болит, словно ее избили. В тот момент, когда девочка уже считает, что все кончено, ее голова появляется на поверхности воды. Задыхаясь, она жадно глотает ртом воздух. Потом она начинает плакать, не чувствуя ничего, кроме страха и боли. Ее слезы незаметно смешиваются с соленой океанской водой. Волны ударяют девочку по лицу, заглушая ее рыдания, заглушая боль. Все еще плача, она медленно плывет к побережью, чувствуя себя немного лучше, чем раньше, поскольку все, или почти все, кажется ей забытым. Глава 26 Когда я возвращаюсь домой, на часах уже шесть. Я принимаю душ, надеясь, что теплая вода смоет все мысли об М., его комнате для дрессировки и поездках Фрэнни к океану, но это не помогает. В зеркале я вижу на своем теле красные пятна от ожогов воском, длинные полосы на заднице от бамбуковой палки, легкие ссадины на запястьях. Однако все это пустяки — душа саднит гораздо сильнее, чем тело. Как я могла так относиться к Фрэнни, как могла не заметить ее боль?Я надеваю брюки, блузку с длинными рукавами и развожу на заднем дворе огонь. Я не слишком голодна, просто пригласила сегодня на ужин Яна, поэтому, услышав телефонный звонок, спешу взять трубку.— Алло! Алло! — не дождавшись ответа, повторяю я. — Кто говорит?В трубке молчание. Затем я слышу чье-то дыхание, которое становится более шумным, более отчетливым.— Черт! Вам что, ребята, нечем больше заняться? — Я раздраженно вешаю трубку. В детстве мы с подругами забавлялись подобными звонками и умирали от смеха, представляя тех несчастных, к которым попадали. Я включаю автоответчик — на случай, если они снова позвонят.Выйдя во двор и проверив огонь, я возвращаюсь на кухню и вытаскиваю из холодильника, на котором стоит миниатюрная резная статуэтка, изображающая распростершую крылья цаплю, кастрюлю маринованных куриных грудок. Цапля — последняя из работ Яна, и мне нравится ощущение полета, которое возникает при взгляде на эти крылья. Они напоминают мне о тех временах, когда я видела цапель в окрестностях Сакраменто.Я снимаю с кастрюли с цыплятами пластмассовую крышку, когда в дверь входит, точнее, врывается Ян. Месяц назад я дала ему ключ от своего дома, но отнюдь не потому, что мои чувства к нему внезапно усилились. Просто, как утопающий хватается за соломинку, в то время как М. приближает меня к себе, я инстинктивно тянусь к Яну ради моей собственной безопасности. Он крепко обнимает меня своими сильными руками.— Ты хорошо пахнешь, — говорит Ян и целует меня в шею. Вероятно, он почувствовал запах шампуня, которым я мыла голову. Я приваливаюсь к нему, наслаждаясь теплом его объятий, теплом его бескорыстной любви, с удовольствием чувствуя, что его крепкое тело представляет собой надежную опору. Ян только из редакции — на нем синий костюм, помятый на спине и на коленях; галстук ослаблен и свободно висит вдоль пиджака. Он хочет отстраниться, но я задерживаю его руки у себя на талии.— Не так быстро. Мне хорошо, когда ты меня просто обнимаешь.Ян подчиняется и крепче обхватывает меня. Мне кажется, что, если он будет меня обнимать достаточно долго и достаточно крепко, я напрочь забуду об М. Жаль, что Фрэнни некому было так обнять.— Мы сегодня будем есть цыплят? — спрашивает он, заглядывая мне через плечо.— Да, ты как раз вовремя. Поставь их на огонь, а я приготовлю салат.— Сейчас. — Ян снимает пиджак, вешает его на спинку стула в столовой и развязывает галстук. Он приглаживает волосы, но они немедленно опять спадают ему на глаза. Взяв кастрюлю с цыплятами и соду, он отправляется во двор. Нарезая помидоры и салат, я слышу, как Ян насвистывает, и улыбаюсь. С ним так легко, он такой добродушный и почти всегда приятный. Кроме периодических вспышек ревности, я не замечала у него каких-то темных сторон, желания поиграть в странные психологические игры. Свист прекращается, и он начинает переговариваться через изгородь с соседями. Затем свист возобновляется — какая-то веселая мелодия, которую я не знаю.Через некоторое время Ян возвращается на кухню, достает коричневые тарелки и накрывает на стол, пока я заканчиваю возню с салатом. Он рассказывает мне, над чем сегодня работал, — это история о депутате законодательного собрания, который предложил провести референдум о разделении Калифорнии на три отдельных штата. Я внимательно слушаю Яна, но его мир кажется мне бесконечно далеким от моего. Мне трудно проявлять интерес к политике, когда мои собственные проблемы кажутся такими неотложными, и уж тем более обсуждать с ним политические вопросы. Вместо этого, когда Ян делает паузу, я рассказываю ему о своей работе по насилию в Сакраменто, которой занималась сегодня утром.— Не могу ничего понять. Какой-то мужик зарезал свою жену, ударил ее камнем, а потом дважды проехался по ней на ее собственной машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45