Я прижал ее к себе, тело у нее слабо колотилось. Вдруг она выдохнула и замерла. Лапы у нее безвольно повисли. Свет померк у нее в глазах.
— Рекси, — умоляюще промолвил я. Я не мог поверить, она была такой живой, такой красивой.
— Рекси, девочка.
Какой-то мужчина протолкался сквозь обступившую меня толпу. Лицо у него было бледное.
— Господи, детка, — я даже не видел ее.
Я посмотрел на него невидящим взглядом. Мне запомнилось лишь его бледное лицо, ничего больше. Я направился к дому с Рекси на руках. Люди молча расступались передо мной. Плакать я не мог. Глаза у меня жгло, но плакать я не мог. Я поднялся на крыльцо, прошел затем в темную парадную, на странную лестницу с тяжелым запахом и остановился перед дверью. Я открыл ее ногой.
Мать, вскрикнув, вскочила со стула, — Дэнни! Что случилось?
Я глупо смотрел на нее. Вначале я не мог ничего сказать. Отец и Мими вбежали в комнату, услышав ее крик. Теперь они стояли передо мной, безмолвно глядя на нас с собакой.
— Она погибла, — наконец выдавил я и не узнал своего голоса. Он был хриплым и сипел. — Ее задавили.
На полу передо мной стояла пустая картонная коробка. Я стал на колени и осторожно опустил ее туда. Медленно прикрыл створки коробки и встал.
В глазах у Мими стояли слезы. — К-как это случилось?
Я позавидовал ее слезам. Мне тоже хотелось заплакать, может быть станет легче. К горлу у меня подступила горечь. — Так уж вышло, — просто ответил я. — Какая теперь разница как?
Я смыл у раковины кровь с рук и вытер их полотенцем. Затем взял коробку и пошел открывать дверь.
Голос отца остановил меня. — Ты куда?
— Похоронить ее, — глухо ответил я. — Нельзя же ее оставить здесь.
Он положил мне руку на плечо и посмотрел мне в глаза. — Как жаль, Дэнни, — участливо произнес он. В глазах у него светилось понимание, но это было уже неважно, теперь уже все было все равно.
Я устало смахнул его руку со своего плеча. — Да, очень жаль, — сердито сказал я. — Это все ты виноват. Если бы мы не потеряли свой дом и нам не пришлось бы переезжать, то этого никогда бы не случилось.
В глазах у него мелькнула вспышка боли, а руки у него буквально упали. Я ушел в коридор и закрыл за собой дверь. Это все он виноват. Не надо было терять дом.
Я сел на троллейбус Ютика-Рейд на площадке под мостом и держал коробку на коленях весь долгий путь через мост, через Уильямсбург и, наконец, вот Флэтбуш. Я вышел из троллейбуса на Кларендон-роуд, а коробка в руках казалась такой тяжелой, пока я шел по знакомым улицам. Я представлял себе, как она бежит за мной, помахивая хвостом. Мне даже слышался ее лай, когда она встречала меня. Мне виднелся ее прекрасный рыжевато-коричневый мех, и я как бы ощущал его шелковистую мягкость, когда гладил ее по голове. Я ощущал ее прохладный, влажный язык, лизавший мне уши, когда я становился на колени, приветствуя ее.
Когда я добрался до дома, было уже темно. Я остановился на улице поглядеть на него. Окна в нем были широко раскрыты, зияющие и пустые. Мы выехали только сегодня утром, но у него уже был отрешенный, заброшенный вид. Я посмотрел в обе стороны улицы, не видит ли кто-нибудь меня. Улица была пуста.
В доме Конлонов кое-где горел свет, когда я тихонько прошел по проулку, но меня никто не слышал. Я пошел на задний двор и положил коробку. Так будет правильно. Здесь она жила, здесь и будет покоиться.
Там, где она была счастлива.
Я осмотрелся. Мне понадобится лопата, чтобы зарыть ее. Интересно, осталась ли еще та лопата в подвале, которой мы выгребали золу. Я направился к дому. Затем остановился и пошел обратно к ней. Она не любила оставаться одна.
У меня в кармане все еще был ключ, и я открыл дверь. Я внес коробку в дом и положил ее на ступенях кухни. В доме было темно, но свет мне был не нужен. Я его знал наизусть.
Я спустился в подвал. Лопата стояла рядом с угольным баком, там где она всегда и была. Я взял ее и пошел назад по лестнице. Хотел было взять ее с собой на улицу, пока буду копать могилу, но передумал и оставил ее на ступеньках кухни. Она всегда робела при лопате.
Я старался копать как можно тише, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал. Холодный ночной ветер стал хлестать мне в лицо, но мне все было нипочем. В своей цигейковой куртке я даже вспотел. Когда яма оказалась достаточно большой, я вернулся в дом, взял коробку и вынес ее на улицу.
Там я осторожно положил ее на землю. Когда я встал и взялся за лопату, в голову мне пришла мысль, а что, если она не умерла? Что, если она еще жива?
Я опустился на колени, поднял створки коробки, приблизил лицо к ящику и прислушался. Ничего не слышно. И все же я не верил сам себе. Я сунул руку в коробку и пощупал ей морду. Тепло уже ушло из ее тела. Медленно закрыл я коробку и поднялся на ноги.
Когда я засыпал ее землею, на глазах у меня выступили слезы. Молятся ли о собаках? Я не знал этого, поэтому прочел ей молитву. Она беззвучно слетела у меня с губ в ночи, и наконец земля выровнялась над ней. Я утоптал землю ногами. Взошла луна, и ее холодный зимний свет отбросил таинственные тени во дворе. Она любила холодную погоду, при ней она становилась живой и бодрой, ей хотелось побегать. Я пожелал ей хорошей погоды там, где бы она не оказалась.
Не знаю, сколько простоял я там с лопатой в руке, но, когда отвернулся, то совсем озяб. Слезы струились у меня по щекам, но вслух я не плакал.
Я вернулся в дом и, ни о чем не думая, поднялся к себе в комнату.
Приставил лопату к стенке и подошел к тому месту, где стояла моя кровать.
При ярком свете луны из окна на полу были видны отметины там, где Рекси обычно спала у меня под кроватью. Я лег на пол и заплакал. Соленая горечь слез стекала мне в рот, пока тело мое реагировало на скорбь души. Наконец я иссяк и отупело поднялся на ноги. Не оглядываясь, я вышел из комнаты, прошел вниз до лестнице и вышел из дому.
Когда я выходил из проулка, толстый Фредди Конлон возвращался домой.
Он с удивлением посмотрел на меня. — Дэнни! Что ты тут делаешь? — спросил он. — Что-нибудь забыл?
Я прошел мимо него, ничего не ответив, а он остался стоять на улице позади меня. Да, я что-то действительно забыл. Даже больше, чем предполагал.
Часы в витрине ювелирного магазина на углу Клинтон и Дилэнси-стрит показывали девять часов, когда я свернул и пошел вдоль квартала. Я двигался как во сне. Вокруг меня толпился народ, кругом был шум и сутолока, но я ничего не видел и не слышал. В теле у меня клокотала глухая боль и саднило лицо там, где меня ударили.
Я уже был на ступеньках дома, когда вдруг очнулся. Услышал шум транспорта, голоса людей. Я посмотрел вокруг, как будто бы видел все в первый раз. Свет из кондитерской на углу, казалось, манил меня. Ватага ребят все еще болталась у входа. Я спустился с крыльца и направился к этому углу.
Там я остановился и посмотрел на шайку, стоявшую у входа. Его там не было. Спокойно понаблюдав за ними некоторое время, я уже было собрался уходить, как вдруг увидел его. Он был в кондитерской, сидел за стойкой и потягивал молочный коктейль.
Я тихонько вошел в кондитерскую. Он сидел спиной к двери и меня не видел. Я похлопал его по плечу. Он обернулся. На лице у него промелькнуло узнавание.
— Выйдем, — махнул я рукой.
Он посмотрел на меня, потом на других ребят в кафетерии. Я не дал ему времени на раздумье, и снова ткнул его в плечо, на этот раз жестко.
— Выйдем, — повторил я грубым и безучастным голосом. Он оттолкнул от себя стакан и встал. — Сохрани его для меня, Мойше, — сказал он продавцу с гонором. — Я вернусь через минуту.
Я взял стакан и вылил его в раковину за прилавком. Все вытекло в грязную воду. — Забудь, Мойше, — сказал я все тем же бесцветным голосом. — Он не будет пить это.
Я повернулся к нему спиной и вышел на улицу. Его шаги простучали позади меня на бетонном полу. У края панели я остановился и обернулся. — Подними руки, — почти небрежно сказал я.
Он глянул на меня, затем подошел ко мне вплотную и полуоскалился. — Ты что, крепыш? Думаешь, силен, да? — усмехнулся он.
То жуткое чувство, которое весь день мучило меня, вновь вспыхнуло. — Да достаточно си... — начал было я и вдруг вспомнил.
Я резко отпрянул, но недостаточно быстро. Он ударил меня коленом в пах, а кулаком по лицу. Я упал вперед на руки и колени. Увидел, как его ботинок нацелился мне в лицо и попытался откатиться. Носком он попал мне в голову позади уха, и я растянулся на земле.
Шум транспорта доносился как бы издалека, в голове у меня страшно шумело. Я встряхнулся и снова стал на колени.
Он смеялся надо мной. — Ну, что, силен?
Я ухватился за гидрант рядом со мной и, подтянувшись, встал. Снова тряхнул головой. Она быстро прояснялась, и я почувствовал во рту теплый вкус крови.
Он все еще смеялся, все дразнил. — Ну а теперь каково, гамнюк?
Я с опаской поглядывал на него, все еще держась за гидрант. Пусть поговорит, он мне делает одолжение. Я почувствовал, как ноги у меня вновь наливаются силой.
Он снова стал медленно, с расстановкой приближаться ко мне, ничуть не торопясь. Он был полностью уверен в себе.
Все еще стараясь выиграть время, я отступил за гидрант. Мне нужно было еще несколько секунд. Хоть раз я теперь был доволен, что Сэм научил меня распределять силы и экономить их.
Он остановился и снова стал задираться. — Струсил, да? — напирал он.
— Совсем как твоя собака!
Я отпустил гидрант. Теперь я опять в норме. Вышел из-за гидранта. Он бросился на меня с размаху правой. Он и не догадывался, но в этом была его вторая ошибка, и этого было достаточно. Первая его ошибка была в промедлении.
Левой рукой я отбил его правую, а правую воткнул ему в живот, чуть пониже пояса. Он стал клониться вперед, а руками потянулся к паху, а в это время я сделал ему апперкот левой по скуле. Он полуразвернулся и начал падать. Я ударил его восемь раз по лицу и скуле до того, как он упал на панель.
Там он и растянулся у моих ног. Я наклонился над ним. Он, должно быть, был сильным, как конь, так как попытался встать. Я стукнул его по голове, и он растянулся совсем.
Несколько мгновений я поглядел на него, затем повернулся и пошел прочь. Тут я впервые понял, что вокруг нас собралась толпа. И вот я уже не услышал, а почувствовал внезапное движение сзади.
Я мгновенно обернулся. Он бежал за мной. Что-то блестящее из его поднятой руки промелькнуло вниз в мою сторону, и я прыгнул вбок. Я почувствовал, как у меня трещит рукав. Складной нож! По инерции он пролетел мимо, и я ударил его по затылку наотмашь.
Толпа расступилась перед ним, и он уткнулся в стену здания. Я быстро догнал его, нельзя было дать ему возможности обернуться.
Я схватил его руку с ножом и дернул ее назад к себе. Он взвыл. Я дернул еще раз, и нож, лязгая, полетел на панель. Я отбросил его ногой и развернул парня. Лицо у него исказилось от боли и страха. Глаза вылезали из орбит. Удерживая его голову прижатой к кирпичной стене, я стал молотить его по лицу свободным кулаком.
Во мне бушевала дикая радость. Впервые в жизни я насладился дракой. Я вдавил ему кулаком нос и почувствовал, как под ним хрястнула кость. Он снова вскрикнул. Я дико рассмеялся и ударил ему в рот. Когда он раскрыл его, чтобы хлебнуть воздуху, я увидел у него между зубами дыру. Я был счастлив. Никогда раньше я не был так счастлив. По щеке у него текла кровь. Мне хотелось, чтобы у него все лицо было в крови, я хотел, чтобы у него вообще не осталось лица. На глаза у меня опустилась красная пелена, я смеялся и бил его, и вопил от радости.
Затем я почувствовал, как чьи-то руки схватили меня и стали оттаскивать от него. Я попытался отбиться от них. Внезапная боль вдруг возникла у меня в затылке, и я как-то странно ослаб. Я отпустил его и упал вперед на землю. Мне прижали руки к бокам. Я глянул вверх, чтобы посмотреть, кто меня держит. Когда красноватая пелена стала подыматься, я разглядел темно-синюю форму полицейских.
Они отвезли меня в участок рядом с Уильямсбургским мостом и бросили в камеру. Меня навестил какой-то мужчина, доктор, который наложил мне пластырь на порезанную руку. Потом он ушел.
Я просидел там почти четыре часа, прежде чем кто-то снова пришел ко мне в камеру. Я очень устал, но спать не мог. Веки у меня отяжелели, но не закрывались. Я мог только думать. Перед глазами у меня стоял крошечный рыжевато-коричневый щенок, пытающийся выкарабкаться за мной по стенке карьера.
Дверь камеры щелкнула. В ней стоял полицейский. — За тобой пришел отец, сынок, — мягко сказал он.
Я встал и взял свою куртку с нар. Все было почти так, как будто бы я много раз уж проделывал это, но я ничего не чувствовал. Я медленно последовал за ним по серому коридору и вверх по лестнице. Он открыл дверь и жестом велел мне войти. Там в комнате сидел мой отец с каким-то еще мужчиной.
Отец вскочил на ноги. — Я пришел забрать тебя домой, Дэнни, — сказал он.
Я тупо уставился на него. Домой? В это место? Оно никогда не будет мне домом.
Человек, сидевший рядом с отцом, встал и посмотрел на меня. — Повезло тебе, мальчик, мы выяснили, что произошло. Этот парень, которого ты избил, будет неделями лежать в больнице. Но он негодник, и ты, пожалуй, сослужил нам хорошую службу. Ну, иди теперь и не причиняй нам больше хлопот.
Я не ответил ему и пошел к двери. Отец остался в комнате и стал благодарить его за то, что он сделал. Я прошел по зданию участка и вышел на улицу, где меня догнал отец и пошел рядом. У Дилэнси-стрит мы остановились у светофора.
— Мы с матерью так перепугались, Дэнни. Мы же не знали, что случилось с тобой. Голос у него был сиплый, но он старался говорить непринужденно. Обычно румяное лицо его было бледным в свете уличного фонаря. Мне казалось, что я уже слышал эти слова. Когда-то в другое время, где-то в другом месте. Я ничего не ответил.
Светофор переключился, и мы перешли улицу. На другой стороне он снова попытался заговорить. — Зачем ты это сделал. Дэнни? — На лице у него было написано страдание. Случилось нечто, чего он не понимал. — Это ведь на тебя не похоже.
Может быть, раньше это так и было, но теперь все стало иначе. Я был уже совсем в другом мире, и может я теперь уже другой Дэнни Фишер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54