Толпа неистовствовала:
— Принцесса! Принцесса!
Какое-то мгновение Ампаро стояла неподвижно, едва ли не робея. Затем улыбнулась окружавшим ее людям. К ней подбежала девчушка, вручила букетик цветов. Она наклонилась и поцеловала ребенка, едва слышно прошептав:
— Огромное спасибо!
Тут ее отделили от толпы чиновники, проводили на помост и поставили напротив целой батареи из микрофонов. Ампаро терпеливо ждала, пока фотографы со вспышками не уймутся, а выкрики толпы не начнут стихать. Когда она, наконец, заговорила, ее низкий голос зазвучал так тепло и проникновенно, что каждому из присутствовавших казалось, будто она обращается именно к нему:
— Дети мои. Крестьяне.
Эти слова вызвали новый шквал восторженных криков. Ибо разве не была она одной из них? И разве не с гор спустился ее отец, чтобы занять свой высокий пост? Не она ли постоянно заботится о жизни крестьян и рабочих, о жизни простых людей? Именно по ее настоянию открывались школы для их детей, больницы для слабых и страждущих, предоставлялась пища тем, кто не мог более работать, забота и уважение окружали стариков.
Вот и сейчас она стоит перед фасадом великолепного здания, белоснежного и сверкающего, того самого здания, строительство которого стольких людей обеспечило работой, а в самом ближайшем будущем даст возможность заработать на жизнь еще большему количеству мужчин, женщин и детей. Даже саму землю, на которой высилось величественное здание отеля, землю, принадлежавшую ей и принесшую бы несметные богатства в виде арендной платы, — эту землю она тоже отдала им. Неужели же после всего этого, после всех тех благ, которыми она осыпала свой народ, было бы слишком большой честью назвать отель ее именем? Принцесса.
Ампаро подняла руку, и шум толпы тут же смолк. Она смотрела, не мигая, на стоящих перед ней людей, не обращая внимания на бьющий в глаза резкий солнечный свет. Усиленный микрофонами, ее низкий голос разносился над собравшимися, как страстный шепот:
— Этим днем каждый из нас может гордиться. Им может гордиться вся страна. Этот день знаменует собой начало новой эры — эры процветания нашей горячо любимой земли.
Вновь воздух сотрясли радостные крики, но мановением руки Ампаро восстановила тишину.
— Здесь, перед вами, я — всего лишь символ. Символ смирения и величайшей скромности моего отца, чьи неустанные заботы о благе народа не дают ему возможности ни на мгновение отойти от тяжких трудов.
На этот раз она позволила им накричаться вволю.
— Президент! Президент! Президент! Когда скандирование стихло, Ампаро продолжила свою речь:
— Завтра этот отель будет открыт. Завтра в нашем аэропорту приземлятся три огромных самолета из Соединенных Штатов, громадное пассажирское судно станет на якорь в нашей гавани. К нам приедут гости из тех стран, что лежат к северу от нас. Они хотят увидеть красоты и чудеса нашей земли, они хотят насладиться ими. И мы им скажем завтра: «Добро пожаловать!»
Завтра к нам приедут те самые туристы, которые сделали богатыми наших соседей, Кубу и Панаму. Теперь они везут свои богатства к нам — давайте же и мы поделимся с ними тем, что имеем. Пусть каждый из них почувствует себя счастливым у нас — таков наш общий священный долг. Мы хотим, чтобы они увезли домой самые лучшие воспоминания о красоте и доброте нашей любимой земли и ее замечательных людей.
Мы должны показать им, что наша страна, Кортегуа, — страна прекрасная. Страна, готовая занять подобающее место в мировом содружестве наций.
В задних рядах начала подниматься очередная волна ликующих выкриков. Рев приближался к импровизированной трибуне. Ампаро улыбнулась и жестом руки опять подчинила себе людей.
— Все это будет завтра — завтра отель откроется для них. Но сегодня — сегодня он наш. Сегодня все вы, каждый из вас сможет войти внутрь и убедиться собственными глазами, на какие чудеса вы способны, пока отец мой верит в вас — свой народ.
Голос ее смолк, она повернулась к яркой, сверкающей на солнце ленте, висевшей поперек входа в здание. Кто-то вручил ей ножницы. В ее руках они ослепительно блеснули. Чуть склонившись, Ампаро сделала резкое движение, и концы ленты упали на землю. Тоща толпа людей с ревом устремилась внутрь. В дверях возникла давка, и красивая церемония могла бы оказаться сорванной, если бы не две цепочки солдат, которые быстро выстроили жаждущих попасть в отель в стройную колонну.
Дакс стоял на помосте, наблюдая за тем, как почетные гости и официальные лица просили Ампаро засвидетельствовать ее отцу их безграничную признательность. Когда поток благодарностей иссяк, он подошел к ней. Рядом не было никого, кроме солдат, ее телохранителей, которые сопровождали ее постоянно. Задумчивыми глазами Ампаро смотрела вниз, на толпу у входа.
— Ты была хороша, — сказал он за ее плечом. — Очень хороша.
Она обернулась с вежливой улыбкой на устах, но как только увидела, кто перед ней, улыбка сразу же стола другой — теплой и дружеской.
— Дакс! А я и не знала, что ты здесь. В изящном поклоне он поцеловал ей руку.
— Я приехал ночью. — Он выпрямился. — Ты была хороша.
— Еще бы, ведь у меня такая школа. Он оглянулся на гостиницу.
— Пойдешь внутрь?
— Вместе с толпой? — спросила она. — Я еще не сошла с ума. Терпеть их не могу. Хорошо, что догадались привести солдат, иначе они бы тут все разнесли в пух и прах. Они ведь абсолютно ни к чему не умеют относиться по-человечески.
— А ты не изменилась, — заметил Дакс, глядя на нее. — Во всяком случае, как прежде, откровенна.
— А с чего бы мне меняться? Ты разве меняешься?
— Мне хочется думать, что да. Я становлюсь старше. Умнею.
— Никто никогда не меняется, — с убеждением произнесла Ампаро. — Люди только думают, что меняются. Вот и мы — на самом деле мы те же, какими были, когда спустились с гор.
— Мне кажется, я слышу горечь в твоих словах.
— Это не горечь. Это реализм. Женщины более практичны: нас не очень-то удивишь новыми аэропортами, новыми дорогами, новыми домами.
— Чем же можно тебя удивить?
— Тобой.
— Мной? — Он и на самом деле был удивлен.
— Да. Ты ведь спасся. Ты выбрался отсюда. Мир для тебя — это что-то большее чем только Кортегуа. — Неожиданно она нахмурилась. — Мне нужно выпить. Голова разболелась от того, что я столько проторчала на этом бешеном солнце.
— В отеле должен быть бар.
— Нет, поехали во дворец. Там будет удобнее. — Она чуть замялась. — Если у тебя нет ничего лучшего на примете.
— Нет, принцесса. — Дакс улыбнулся. — Ничего лучшего у меня на примете нет.
В машине было жарко, он подался вперед, чтобы опустить стекло, но Ампаро остановила его.
— Нет, подожди, пока мы не выберемся из толпы. Эти волки все еще вокруг нас.
Дакс откинулся на спинку сиденья. Что ж, может быть, она и права. Люди ничуть не изменились.
На лице худощавого молодого человека, прислонившегося к помосту с микрофонами, нельзя было прочесть абсолютно ничего, пока он следил за тем, как огромный черный лимузин разворачивается и медленно проплывает в толпе.
Я мог бы убить их, думал он, как раз в тот момент, когда они проходили мимо, а солдаты, отвернувшись, смотрели в другую сторону. Я мог бы убить их так же, как они убили моего отца. Без всякой злости. Из засады.
Он выпрямился, сунул руку за отворот куртки. Прикосновение к пистолету за брючным ремнем наполнило его приятным чувством уверенности. Он тут же вытащил руку и убрал ее в карман, боясь лишним подозрительным движением выдать себя. Углубившись в собственные мысли, он двигался вместе с толпой в отель.
Но чего я достигну, убив его? Ничего. Охрана тут же покончит со мной, и все то, ради чего я вернулся, останется невыполненным. А президент так и будет править дальше. Вовсе не для этого меня посылали учиться в заокеанские дали.
У самого входа он замедлил шаг, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на холмы за спиной. Завтра я отправлюсь домой, подумал он. На землю моего отца, к людям моего отца. Они услышат то, что я хочу им сказать. Они узнают, что не одиноки, что мы не одиноки, и проникнутся верой. Когда придет оружие, у меня будет достаточно времени для того, чтобы убийцы моего отца заплатили за свои злодеяния кровью. А перед смертью они откроют для себя, что смерть пришла к ним в образе сына Кондора.
Молодой человек был слишком погружен в свои мысли, чтобы обратить внимание на двух мужчин, следовавших за ним по пятам. Когда он заметил их, было уже поздно. Его схватили.
— Коммунисты! — Президент сплюнул на мраморный пол. — Это они заварили в горах новую кашу. Они шлют им оружие, деньги, партизан. Ночи не проходит без того, чтобы кто-нибудь из них не прокрался через границу!
— Если бы мы немного раньше решили проблему с бандитами, сейчас забот было бы меньше.
— Дакс, ты несешь чушь! Ты думаешь, в этом все дело? Если бы! Тут все серьезнее: эта зараза расползлась по всему миру. Она ведь не только у нас. То же самое и в Бразилии, в Аргентине, на Кубе. А в Азии это Вьетнам, Корея...
— В Корее уже год, как действует перемирие, — заметил Дакс. — И США и Советы вывели свои войска.
— Моему кругозору, к сожалению, не хватает твоей вселенской широты, — с сарказмом ответил президент. — Но я достаточно разбираюсь в вопросах применения силы, так что мне совершенно ясно, что перемирие в Корее не переживет этого лета. Как долго, ты думаешь, будут сидеть северные корейцы в горах и голодными глазами смотреть на то, как их братья, находящиеся к югу от тридцать восьмой параллели, жиреют и богатеют на тучных и плодородных равнинах?
Дакс промолчал.
— Сегодня во второй половине дня полиция задержала молодого человека, который вернулся на родину после того, как закончил некую школу в России. Он находился всего в трех футах от Ампаро, когда она выступала с речью. За поясом его обнаружили пистолет. Его послали совершить террористический акт.
— И тем не менее он не стрелял, — сказал Дакс. — Почему?
— Кто знает? Может, у него был приступ лихорадки? А может, он испугался, что охрана выстрелит первой и он будет убит? Причин может быть тысяча.
— Как с ним поступят?
— Будут пытать, — спокойно ответил президент. — Захочет сотрудничать и даст информацию — оставят жить. Нет... Он развернулся и направился к своему столу.
— Через три недели наше обращение в ООН с просьбой о приеме будет рассматриваться вновь. И на этот раз оно будет удовлетворено. Сколько западным странам можно дуться на нас за то, что на протяжении всей войны мы соблюдали нейтралитет. У нас у всех сейчас только один общий враг.
— Не так-то это будет легко. Россия располагает правом вето.
— Когда в Корее возобновится война, — продолжал президент, — русские не решатся использовать это право перед лицом мирового общественного мнения. Вот тогда-то мы и должны заявить о себе. Твоя задача — дать ООН понять, что мы готовы предоставить в ее распоряжение три батальона. — Он взял со стола лист бумаги и передал Даксу. — Кстати, я подписал приказ о назначении тебя полковником кортегуанской армии.
Дакс уставился на бумагу.
— А это для чего? Президент улыбнулся.
— Я посылаю Ампаро с визитом в Соединенные Штаты. Миссия... э-э, как зы это называете? Миссия доброй воли? Ответственность за нее возлагается на тебя.
— Но все же я не вижу смысла в присвоении воинского звание.
На лице старика появилась мудрая усмешка.
— Ничто не оттеняет женскую хрупкость и нежность так, как офицерская форма.
20
— Пока тебя не было, принцесса звонила дважды, — сказал Котяра. — Она хочет видеть тебя немедленно.
— Она не сказала зачем? Котяра пожал плечами.
— Нет. Думаю, все за тем же.
Дакс нахмурился, вылезая из полковничьего кителя. И так все время. Ампаро требует к себе постоянного внимания. Он начал развязывать галстук.
— Корреспондент из «Лондон таймс» приходил?
— Ушел почти час назад. Ампаро стала накручивать диск сразу же, как только он вышел.
— Позвони ей и скажи, что я приду, как только приму душ. — Дакс потянул с себя рубашку, а войдя в спальню, снял остальную одежду.
В душе он с наслаждением подставил тело под горячие струи, напряжение медленно спадало. Конгрессмен из южных штатов, бывший столь влиятельной личностью в Комиссии по иностранным делам, оказался весьма крепким орешком. Без помощи Джереми Хэдли поладить с ним было бы, скорее всего, невозможно.
Однако Джереми удалось найти с ним общий язык. Доброта и терпимость обезоружили противника, обладавшего проницательным политизированным умом. В высшей степени тактично Хэдли дал понять, что привилегии, которыми пользовались в Кортегуа некоторые техасские нефтяные компании, не вечны, что их можно запросто лишиться. Скорее всего этого не случится, но кто может сказать наверное? Кортегуа была единственной страной в Южной Америке, которая не домогалась экономической помощи Штатов. В своем развитии она рассчитывала только на себя, и это делало ее абсолютно независимой.
Южанин был не дурак. Он сразу понял, что Джереми имел в виду. К тому же ему понравилось, что Кортегуа не собирается ни о чем просить. Было очень приятно, сказал он, узнать, что есть такая страна, которая предпочитает опираться лишь на собственные силы, следуя лучшим традициям обеих Америк. Дакс был уверен, что в уме конгрессмен уже занялся подсчетом тех комиссионных, которые он получил или собирается получить от техасских нефтяных магнатов. Как бы то ни было, встреча завершилась к полному согласию обеих сторон. Конгрессмен пообещал со всей убедительностью рекомендовать Госдепартаменту поддержать в Совете Безопасности просьбу Кортегуа о приеме в ООН.
Дакс был настолько поглощен собственными мыслями, что не услышал, как дверь в ванную распахнулась. О присутствии Ампаро он понял, услышав ее голос.
— Что ты здесь делаешь? — с раздражением и требовательно спросила она.
— Принимаю душ, — с долей сарказма откликнулся Дакс из-за стеклянной перегородки. — А ты думала что?
— В полдень?
— А что в этом такого?
— Ты был с женщиной, — пыталась она уличить его, — с этой немкой.
— Не смеши меня.
— Я заметила, каким глазами она смотрела на тебя во время обеда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102