Поторговавшись минут пятнадцать, Тони вышел из магазина с ожерельем в кармане, зная, что переплатил за него, но ничуть этим не огорчаясь. Ценность вещи, в сущности, определяется удовольствием, которое она может доставить.Он застал Кэти в ее старом платье, она рылась в тканях и оживленно разговаривала с мастерицей.— Здесь есть очень хорошенькие ткани, — возбужденно сказала Кэти, — но одного платья мне достаточно. Вполне достаточно.Но Тони был неумолим. Он заставил ее выбрать два отреза и заказать из них платья. На все это и на споры с хозяйкой ушло немало времени, но — наконец сошлись — шелковое платье они взяли за пятьсот лир, а за остальные разговор о цене отложили до тех пор, пока заказ не будет выполнен и одобрен. Кэти взяла шелковое платье и еще раз прикинула его перед зеркалом.— Тебе бы хотелось надеть его сейчас, — спросил Тони, — или недостатки, которых я не замечаю, так велики, что нужно их сначала исправить?— А ты не будешь считать меня пустой модницей, если я надену его сейчас?— Да это как раз то, чего я хочу. Вели им завернуть твое старое платье.Кэти снова переоделась. Она стояла, поглаживая шелк и любуясь собой.— Закрой, пожалуйста, на минутку глаза, — сказал Тони и надел ей на шею ожерелье. — Подходит? — спросил он с беспокойством. — Я условился, что если тебе не понравится, можно будет обменять на что-нибудь другое.— Даже если бы оно было безобразно, я бы ни за что его не поменяла, потому что его выбрал ты, — сказала Кэти, украдкой целуя Тони, когда мастерица повернулась к ним спиной, — но оно чудесное и, по-моему, очень подходит к платью.— Это, пожалуй, нельзя назвать свадебным подарком, — сказал Тони. — Да я и терпеть не могу свадеб, а ты? Я имею в виду официальные. Пусть это будет моим подарком в ознаменование нашего грешного союза.— Ты хочешь сказать — любовного союза. Я не чувствую себя грешной, я чувствую себя прекрасной и даже испытываю снисходительную жалость к остальному миру.— Я тоже не чувствую себя грешным, — сказал Тони, — да, правду сказать, и раньше никогда не чувствовал. Со мной бывало, что я считал себя глупым, подлым или злым, что заблуждался и жалею об этом. Но как я рад, что тебе нравится это ожерелье.Он положил ей в руку бумажку в тысячу лир и сказал:— Заплати, пожалуйста, сама за платье. И положи сдачу в свою сумку. У меня в бумажнике такая куча всяких вещей, что не хватает места. Кроме того, они могут пригодиться тебе на какие-нибудь мелочи, когда меня с тобой не окажется.Из мастерской дамского платья они пошли в бельевой магазин, который им рекомендовала мастерица. Кэти протестовала и отказывалась, но Тони настоял, чтобы она выбрала и купила себе то, что ей нравится, не обращая внимания на цену. Тони понимал, что ведет себя расточительно, но ведь человек женится не больше пяти-шести раз в жизни, сказал он Кэти, надо же им отпраздновать лучший из браков.— Кроме того, — добавил он, когда она смущенно и нерешительно отодвинула очень красивый вышитый гарнитур, — помни, что смотреть на эти вещи придется мне, а не тебе. — Здесь он снова прибегнул к маневру с бумажкой в тысячу лир, а затем, когда они вошли в парфюмерный магазин, предоставил Кэти самой выбирать себе кремы, духи и тому подобное.— Здесь уж ты выбирай сама, — сказал он, — мои скудные сведения в области женского реквизита уже иссякли. Я не знаю, что ты любишь. Только не стесняйся, бери все, что тебе хочется. Мне кажется, у них главным образом немецкие товары.Когда они, смеясь и болтая, вышли с покупками на улицу, на колокольне маленькой церкви, которую Эа гордо величал своим собором, ударил колокол, и тут же к его звону присоединились колокола двух других церквей.— Боже мой, — сказал Тони, взглянув на часы, — уже двенадцать. Как быстро пролетело утро. Нам придется взять фиакр, Кэти. Постой. Тебе ничего больше не нужно? Ах да, знаю, зонтик. Везти его отсюда с собой ни к чему, так что мы купим дешевый, который можно бросить. Пойдем.— Знаешь, — сказал Тони, когда они ехали в фиакре, — я еду в верхнюю деревню четвертый раз в моей жизни, а с тобой впервые. Я ясно помню те три поездки, и особенно памятна будет мне эта, самая лучшая. Первый раз я ехал в девятьсот четырнадцатом году и упивался всей этой красотой; мне и не снилось, что я встречу здесь тебя. Второй раз это было после войны, когда я приехал проститься со всем тем, что мне было дорого, проститься с этими местами, которые полны воспоминаний о тебе. А третий раз — это было вчера. А кажется так давно! Неужели это было только вчера? Ты в этом уверена, Кэти? Я, кажется, слишком много болтаю и не даю тебе слова сказать.— Нет, ты не слишком много болтаешь, — ответила, смеясь, Кэти, — и, конечно, я уверена, что ты приехал только вчера. Ах, Тони, могли ли мы мечтать с тобой о таком счастье, о таком великом счастье? Я ненавижу страдания и нищету, боль и унижения, я не верю, что это возвышает человека, и все-таки я сегодня утром подумала, что если бы и ты и я не опустились в самые глубины несчастий, мы не могли бы вознестись на такую высоту блаженства.— Не знаю, — задумчиво ответил Тони, — мы никогда не узнаем, что мы потеряли и что выиграли, потому что мы не можем угадать, как сложилась бы наша жизнь, если бы нас не разлучил так жестоко тысяча девятьсот четырнадцатый год. Может быть, мы были так молоды и глупы, что не сумели бы сохранить свое драгоценное счастье, а может быть, обрели бы нечто такое, о чем не в состоянии и мечтать. Ну, а что до сегодняшнего утра, то делать покупки — вещь, конечно, приятная, но это примитивное удовольствие. И я, в сущности, наслаждался не вещами, а тем, что я тебе их дарил, а ты наслаждалась той радостью, которую доставляла мне, принимая их. Ты знаешь, мне кажется, это редкое качество у женщин.Я имею в виду не принятие в дар каких-то ценных вещей или дорогих подношений, на это как раз самые подлые из баб большие мастерицы. Я имею в виду принятие в дар самого мужчины. Ты понимаешь, что я хочу сказать?— Что мы, женщины, свыклись с тем, что должны отдаваться, и сами наслаждаемся этим, утратив способность или, вернее, смирение, с каким следует принимать в дар отдающего себя мужчину. Так я тебя поняла?— Да, что-то в этом роде, хотя ты чересчур упрощаешь. Вещи, которые мы купили сегодня, имеют для меня только символическую ценность. В любой момент, если бы ты настояла, могла бы пощадить мой кошелек и испортить мне утро. Но ты этого не сделала. Моя жизнь, мое тело, мой разум и все мое существо гораздо более ценны, чем весь тот бумажный хлам, которым мы сегодня сорили, и если ты можешь принять их, — а я знаю, что ты примешь с такой же прелестной грацией, как ты принимала сегодня мои подарки в ознаменование нашего любовного союза, — значит, ты на самом деле отдаешь себя. Как плохо я выражаю свои мысли!Кэти не ответила, но взяла его руку и поцеловала ее.«Какое мещанство с моей стороны все эти разговоры о деньгах, — подумал Тони, умываясь перед завтраком. — Она так просто и естественно относится ко всему этому и с такой чистосердечной радостью принимает то немногое, что я могу ей дать. Она не чувствует себя униженной, и у нее нет никакой ложной скромности. Мне кажется, ей приятнее разделять со мной мой обед, мое вино и носить те жалкие платья, которые я могу ей дать, чем если бы это все было ее собственное. Но, черт возьми, нельзя совать мелочь герцогине. И какой я болван, — я забыл купить ей новую шляпу, но она так мила в своей старой». IX — Я очень рада, что Баббо сегодня несколько обуздал свой творческий пыл, — сказала Кэти, кладя себе на тарелку небольшую порцию спагетти с маслом с громадного блюда, которое Мамма поставила на стол. — Наш вчерашний завтрак был восхитителен, Тони. Само совершенство от начала до конца, но я не могла бы съесть такой же сегодня.— Да и я бы не мог. И не лучше ли нам сегодня выпить вместо вина лимонаду? А. то это уж немного слишком — выпивать среди дня. Лучше мы выпьем вечером.— Какое невероятное количество спагетти, — сказала Кэти, взглянув на свернутые кольцами полоски теста, количество которых почти не уменьшилось. — Как это итальянцы ухитряются съедать столько? Климат, что ли им помогает, или вино, или это просто привычка, как у немцев привычка пить пиво?— Какая ты хорошенькая в этом платье, — сказал Тони, любуясь ею. — Придется мне купить себе туфли на веревочной подошве, чтобы не отстать от тебя.— Ну, не порть комплимента… и не забывай, пожалуйста, говорить мне все приятное, что тебе придет в голову…— Тогда мне придется только это и говорить целый день.— Ну, хоть не целый день, а время от времени, так через час, что ли? Ты знаешь, как важно для женщин, когда им говорят, что они красивы и что их любят и желают! Ведь нам приходится вечно притворяться, будто мы уверены в себе, когда на самом деле этого нет. Нам нужно, чтобы нас постоянно поощряли в этом. Если бы ты знал, как бывают признательны женщины за самую ничтожную искреннюю похвалу. Мы, как кошки перед блюдцем сливок, так и слизываем их. Только сливки должны быть настоящие, понимаешь?— Вот-вот, видишь, ты смутила меня. А я только что собирался сказать что-то про твои глаза.— Ах, скажи, ну, прошу тебя, скажи!— Ну, теперь, когда мне приходится думать, это выйдет как-то глупо. Я только хотел сказать, что вчера я все время как-то огорчался, когда видел, что у тебя такие грустные и немножко как будто испуганные глаза, а сегодня…— Ну, а сегодня?— Это почти прошло, но не совсем. Протяни руку жизни, моя радость, пусть она ведет тебя, доверься ей.Но я еще что-то хотел сказать. Ах, Кэти, я же без умолку болтаю. Я никогда так много не говорил с тех самых пор…— С каких пор?— Ах, с очень давнего времени, когда я был с одной молоденькой девушкой в местечке, которое называлось Эа, в апреле тысяча девятьсот четырнадцатого года. Она была прелестна. Ты бы, наверное, приревновала меня к ней.— Ты жалеешь о ней, Тони?— Нет, мне гораздо больше нравится се сестричка — они близнецы.— Ты это и хотел мне сказать?— Нот, но подожди, пока уйдет старушка. Я не могу говорить при ней. Grazie, grazie, signora [186] Благодарю вас, синьора (итал.)

, — сказал он, обращаясь к Мамме, которая хлопотливо суетилась около стола.— Я сразу почувствовал, что телятина будет жесткая, как только увидел ее, — добавил он, обращаясь к Кэти, — она у них всегда такая. Они дожидаются, прежде чем зарезать теленка, чтобы он стал быком и получилось побольше vitelli [187] Телятины (итал.)

. Самая громадная воловья туша, которую мне когда-либо довелось видеть, была выставлена в Пистойе, и на ней был ярлык vitello giovanissimo [188] Молодая телятина (итал.)

.— Так это ты мне о телятине хотел сказать? — спросила Кэти, расхохотавшись.— Нет, — ответил Тони глубокомысленно. — Я пытался сказать это, когда мы еще только сели в vettura, но не смог, потому что мы все время смеялись. Видишь, Кэти, мне пришло в голову, что с тех пор, как я приехал, я только и делаю, что навязываю тебе свои желания.— Мне это очень приятно. Я с радостью буду и впредь твоей одалиской, если это всегда будет так восхитительно.— Да нет, Кэти, я говорю совершенно серьезно.Я распоряжался нашим вчерашним днем, распоряжался сегодняшним утром, во все совал свой нос, даже диктовал телеграмму.— Но, Тони, дорогой, мне доставляло такое удовольствие, что ты делал это. Я только этого и хотела.Разве ты не знаешь женщин и не понимаешь, что они с наслаждением подчиняются мужчине, в которого влюблены. И ты лишил бы меня удовольствия, если бы не командовал, не держал себя почти как командир, идущий впереди своей роты. А кроме того, ты два раза позволил мне поступить наперекор тебе.— Когда?— Вчера днем, когда я ушла и плакала втихомолку несколько часов подряд из-за того, что должна с тобой расстаться, и еще… ночью, — добавила она, опуская глаза.— Ну, я думаю, что мне пора сдать командование, — сказал Тони. — По крайней мере, хоть на время.На остаток сегодняшнего дня ты примешь обязанности командира, и я даже не буду тебе ничего подсказывать. После того как отдохнешь, делай, пожалуйста, что тебе вздумается, хочешь со мной, хочешь одна.— Но, Тони, я вовсе не хочу быть одна. Я хочу быть с тобой. А что касается отдыха, я никогда не ложусь днем.— А почему же ты вчера легла?— Ох, милый, я была так расстроена, у меня точно дрожало все внутри. Я хотела все продумать и решить, что мне делать.— Вот не верю, что такие вещи можно обдумывать, — ответил Тони. — А по-твоему, можно? Мне кажется, тебе следовало просто подождать и поступить так, как тебе подскажет чувство. Ты тянулась ко мне, все в тебе тянулось ко мне вчера вечером. А то, что ты должна была, как тебе казалось, мне сказать, могло быть сказано и забыто между двумя поцелуями.Но забудем об этом. Как ты думаешь распорядиться нами сегодня?— А тебе не хочется побыть одному?— Во всяком случае, не больше пяти минут. Кэти, ты единственный человек на свете, которому я могу сказать это по чистой совести. Когда я бывал с другими людьми, я непременно должен был уединяться на несколько часов, иначе я с ума сходил. Они вечно раздражали меня, вечно навязывали свои мысли и чувства, которые были мне не нужны. А ты не только даешь мне полную свободу думать и чувствовать так, как я это делал бы, будучи один, ты делаешь мои переживания тоньше и острее, и — больше того — ты внушаешь мне чувства и мысли намного лучше тех, что бывают у меня, когда я остаюсь один.— Как ты думаешь, Тони, все влюбленные чувствуют одинаково? Ты сейчас описал — и лучше, чем я могла бы это сделать сама, — точь-в-точь то, что я чувствую, когда я с тобой. Ну, рассказать тебе мои планы на сегодня или я просто буду заставлять тебя выполнять мои требования одно за другим?— Да, да, лучше так. Я обожаю сюрпризы.— А ты будешь меня слушаться?— Беспрекословно, donna mia belja ed adorata [189] Моя прекрасная и обожаемая (итал.)

.Они просидели около часа за кофе, затем Кэти поднялась. Тони тоже встал и вопросительно посмотрел на нее.— А, — сказала она, улыбаясь, — я вижу, ты собираешься твердо придерживаться своих обязательств. Ну, пойдем!Они остановились у двери Кэти, и Тони сказал:— Хочешь, чтобы я подождал тебя у себя в комнате?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74