Я сказала, что вас нет дома, он спросил, не поехали ли вы в Лондон, и я ответила, что не знаю.— Очень хорошо. Если он опять позвонит, когда меня не будет дома, скажите ему, что я здесь надолго. А теперь дайте мне завтрак.Как ни боролся с собой Тони, он не мог преодолеть чувства, что одиночество его нарушено. Он не знал, что происходит (газеты — редкий случай, когда они были нужны, — не приходили), но понимал, что не может относиться равнодушно к конфликту, в котором одна половина Англии вооружилась против другой.Можно ли продолжать разыгрывать Аттика [129] Аттик Тит Помпоний (109 — 32 г. до н. э.) — видный ученый, влиятельный гражданин Рима. Вернувшись из Афин, где он прожил долгое время, не принимая участия в политической жизни, занял видное положение благодаря своему знакомству с главарями противоположных партий

, если идет настоящая борьба, а не просто мелодрама, поставленная для того, чтобы запугать людей и заставить их примкнуть к той или другой стороне. Ему представлялись люди в хаки, стреляющие в людей, носивших такую же форму десять лет назад на Сомме. Прочувствованная болтовня о «старых товарищах», — конечно, чушь, но представить себе, как они стреляют друг в друга, ужасно, отвратительно. Как и всякое убийство вообще. Он с трудом окончил свой завтрак.Встав из-за стола, он сразу позвонил Маргарит, но ее не оказалось дома. Он пошел в гостиную и взял французскую книгу очерков о Сицилии, написанную около 1840 года и иллюстрированную прекрасными английскими гравюрами того же времени. Сравнив две-три фотографии тех же изданий с гравюрами, он увидел, как художник-гравер «опоэтизировал» виды, приукрашивая одно и затушевывая другое. Вот так же большинство современных художников стараются все «депоэтизировать», восставая против буржуазной красивости и неискренности. Но неужели только безобразие правдиво? Он взял с полки том репродукций Руо [130] Руо Жорж (1871 — 1958) — французский живописец и график

и попытался найти хоть какое-нибудь оправдание его гротескно-претенциозным обнаженным фигурам… А беспокойство все росло. Положив книги на место, он прошелся по комнате и выглянул в окно, раздумывая, не придется ли ему все-таки в конце концов поехать в Лондон и волей-неволей стать на чью-либо сторону? Будь они прокляты! Какое мне дело, что мы с ними одной породы? Разве я страж родичам моим до пятисотого колена?Зазвонил телефон, и Тони подошел к аппарату, приготовившись к новой нахлобучке со стороны какого-нибудь велеречивого члена фирмы, но на этот раз он услышал голос Джулиана.— Хелло, это вы, Тони? Вы знаете, у нас тут такое творится — вы не собираетесь приехать принять участие в потасовке?— В какой потасовке? — сердито спросил Тони.— Разве Маргарит вам ничего не говорила? Мы пытаемся выпустить очередной номер, как и некоторые другие газеты, хотя говорят, правительство собирается забрать нашу бумагу для какой-то своей дурацкой газеты. Во всяком случае, мы вчера ночью пустили одну из наших машин, напечатали газеты в один лист и развезли по городу на частных машинах.— Ну, и что? А я вот ни одного номера не получил.— Получите. Я соберу для вас целый комплект.Но знаете, Тони, мне бы хотелось, чтобы вы приехали. Я получил разрешение, вас пропустят к нам.— Да зачем я поеду?— Ну, хорошо, я скажу, только не злитесь. У нас вчера вечером была драка и сегодня, верно, опять будет…— Что?— Да, драка. Какие-то шустрые малые — разумеется, не из наших рабочих — напали на один из автомобилей, и произошла битва при Альсатии.— И вы в ней участвовали?— Конечно. Теперь мы организуемся на военный лад, по взводам. Выяснилось, что большинство из наших — бывшие офицеры. Такие славные ребята!— А вас не ранили вчера?— Нет, только немножечко глаз подбили, вот и все.Наступила пауза. Тони услыхал слабое гудение проводов. «На военный лад», «взводы». Совершенно не зная, что происходит, он представил себе уличные бои… А ведь он давал себе клятву в случае новой войны постараться уберечь от нее Джулиана или, во всяком случае, присматривать за ним. Ведь он же просто глупый, сумасбродный мальчишка, который лезет вперед, чтобы его стукнули по голове. Мой долг по отношению к молодому поколению — быть для них посмешищем в мирное время и заменять их на войне.— Джулиан!— Да?— Какого черта вы впутались в эту дурацкую историю? Почему вы не могли остаться в стороне?— У меня не было выбора. Я пришел в редакцию, как обычно, а меня зацапали.— Надо же быть таким дураком, — почему вы не занимаетесь собственным делом?— Благодарю. Что-нибудь еще скажете?— Да. Я немедленно еду в Лондон. Вы уж там, пожалуйста, предупредите о моем приезде вашего взводного и швейцара, чтобы они не подстрелили меня с места в карьер.— Вы, правда, приедете?— Что же, я, по-вашему, шучу? И вот еще что, Джулиан…— Да?— Вы приютите меня? Мне не хочется будить Маргарит в такую рань… И потом она теперь такая ярая патриотка… Вы меня пристроите у себя?— Ну конечно.— Отлично. Если я попаду в Лондон после девяти, я приду прямо к вам в редакцию.— А как вы думаете добраться?— Поймаю какой-нибудь автомобиль или грузовик. Ну, до свидания.Тони нетерпеливо бросил трубку.Опять проклятая война, и война явно несправедливая. И никому до этого дела нет. (И все на это плюют.)Черт побери этого мальчишку, впутал-таки меня в грязную историю и как раз тогда, когда я хотел во что бы то ни стало остаться в стороне. Только я очистился от всей этой пакости, которой наглотался на их последнем параде культуры, а теперь они устраивают новый. Благослови их боже. И всю ко-ооролеевскую с-е-емью… Он быстро и аккуратно сложил свои вещи и засунул в походный мешок. Все это было так похоже на возвращение в армию, что он машинально сунул туда же плитку шоколада, электрический фонарь и вязаный теплый шарф, чтобы мешок был помягче и мог служить подушкой. Он переоделся в темный грубошерстный костюм, в котором не страшно было попасть в любую переделку, потому что ему не было износу, а в случае чего можно было и спать, не боясь замерзнуть. Потом вспомнил, что едет всего-навсего в Лондон и будет спать на удобной складной кровати в комнате Джулиана. Немного смешны эти мелодраматические сборы.Спустившись вниз, он позвал горничную и сказал:— Я уезжаю на несколько дней в Лондон. Вот вам немного денег на текущие расходы, а все счета оставляйте до нашего возвращения. Если вам не хочется ночевать одной в доме, попросите прийти миссис Кромбл. Пусть все идет своим чередом, как всегда, когда мы бываем в отъезде. Кто-нибудь из нас будет звонить вам каждое утро. До свидания!Выйдя на шоссе, он сразу увидел небольшую машину, ехавшую в нужном ему направлении. Тони помахал рукой, и автомобиль замедлил ход — это была двухместная машина и в ней сидел только один человек.— Не можете ли подвезти меня в Лондон? — спросил Тони и добавил: — Я еду не для собственного удовольствия. Я из так называемых рабочих-добровольцев.— Я еду в Мидчестер, — ответил тот, — но это по дороге.— Верно.Тони высадился на главной улице Мидчестера.В спокойствии величавых соборных башен и высокого шпиля ему почудилось что-то ироническое. Подобно кардиналу в пьесе Браунинга они были свидетелями двадцати трех восстаний и всего прочего. Церковный служитель и поныне показывал посетителям следы от пуль мушкетов, оставленных эссекской конницей, когда она преследовала драгун принца Рупрехта. На чью бы сторону ты встал во время мятежа?… Все бы взывал: «Мир! Мир!» Забавно — мое второе имя Акиций, всегда его ненавидел…В Мидчестере не ходили ни трамваи, ни автобусы, но было довольно много частных автомобилей, на некоторых развевались маленькие флажки, — знак того, что машина используется для служебных целей. Тони увидел одну с разбитым передним стеклом. Камнями швыряют. Не очень-то приятно. Затем он подумал, что у него, наверно, довольно-таки дурацкий вид — стоит человек посреди дороги с сумкой за плечами, глазеет на собор и на уличное движение. Не время сейчас предаваться историческим воспоминаниям или наблюдать забастовку со стороны, надо как можно скорее добраться до Лондона и взяться за дело. Что лучше — выйти на большое Лондонское шоссе и ловить попутную машину или пойти на железнодорожную станцию? Он пошел по улице и, увидев полисмена, обратился к нему за советом, объяснив, что ему нужно. Полисмен отвечал с преувеличенным спокойствием перепуганного насмерть человека, едва слушая, что говорил ему Тони, и, по-видимому, уловил одно только слово «поезд».— Поезда ходят исправно, — деловито сказал он подчеркнуто бодрым тоном, который сразу показался Тони фальшивым. — Завтра движение будет восстановлено полностью. Следующий поезд на Лондон пойдет минут через десять. Успеете, если поторопитесь.Тони, сильно сомневаясь, отправился на вокзал и взял билет. Разумеется, ни через десять, ни через пятьдесят минут никакого поезда не было. Несколько раз Тони порывался уйти и попытать счастья на шоссе, но контролер каждый раз уверял его, что поезд уже вышел с предыдущей станции и вот-вот подойдет.На вокзале не было ни носильщиков, ни каких-либо других служащих, кроме начальника станции, двух-трех контролеров и нескольких конторщиков. На путях стояли рядами паровозы и товарные составы, груженые и порожние. Несколько конторщиков, а может быть, просто добровольцев, разгружали вагоны со скоропортящимися продуктами и неумело укладывали их на грузовик. Тони сразу увидел, что это для них непривычная работа. Нечего сказать, веселая перспектива для снабжения!Наконец поезд, пыхтя, медленно подполз к станции, опоздав на три часа; его встретили без особого воодушевления. Тони с трудом нашел себе место в битком набитом вагоне третьего класса. Пока поезд стоял целую вечность на Мидчестерском вокзале, он прислушивался к разговору своих спутников. Возбуждение сломило их обычную тяжеловесную сдержанность, и они разговаривали с несвойственным им оживлением, разумеется, о забастовке. Большую часть пассажиров составляли заурядные представители трактирного патриотизма, и разговор их был примечателен главным образом разнообразием и нелепостью распространяемых ими слухов. Тихий молодой человек, лицо, руки и одежда которого явно носили следы его героизма, рассказывал, как он работал за кочегара на поезде, пришедшем сегодня утром из Лондона, едет теперь обратно, чтобы выспаться, а завтра поедет опять кочегаром на другом поезде. Он говорил, что работа эта тяжелая, но, в общем, довольно веселая, только приходится без передышки работать лопатой. Он уверен, что обслуживание дня через два окончательно наладится — добровольцы прямо валом валят.— А на сколько хватит запасов угля? — спросил Тощи.Молодой человек пожал плечами, — об этом позаботится правительство.— Каким образом?— Флот доставит уголь из Франции и Антверпена.— Это что-то не совсем честно и патриотично, — заметил Тони. — Протестуют против того, что кто-то получил деньги из России, а сами будут пользоваться иностранным углем. И потом флаг — ведь это как-никак национальное достояние. Он принадлежит как правительству, так и профсоюзам.Негодующие возгласы об «угрозе отечеству» заставили Тони замолчать, а какой-то накачавшийся пивом субъект стал объяснять заплетающимся языком, что забастовка — заговор агитаторов, рабочим она вовсе не нужна и весь народ против нее.— Ну, мне это не совсем ясно, — сказал Тони. — Если весь народ против забастовки, то почему же весь народ не принимается за работу?Вопрос Тони был встречен так неодобрительно, на него бросали такие зловещие взгляды, ясно говорившие «большевик», что он решил лучше замолчать, и молчал на протяжении всего утомительного пути.К тому времени, как они доехали, уже совсем стемнело, и на плохо освещенном вокзале было темно и пусто.Проходя мимо паровоза, Тони увидел толпу восторженных пассажиров, пожимавших руки кочегару и машинисту, — двум старым, почтенным штрейкбрехерам, — им совали шиллинги и шестипенсовики. Тони ожидал увидеть на конечной станции всеобщее оживление, и его неприятно поразило, что она выглядела совершенно парализованной, — что бы там ни говорили, можно было не сомневаться — забастовка действительно всеобщая и проводится дружно.Вне вокзала все, казалось, вымерло. Улицы были плохо освещены или не освещены вовсе; не было ни автобусов, ни такси, — не видно ни машин, ни людей. Он дошел до ближайшей станции подземной железной дороги; она была закрыта и не освещена.И один и другой полисмены уверяли его, что завтра все движение будет восстановлено, но и тот и другой сказали, что сейчас ему придется добираться до Флитстрит пешком, если он не уговорит кого-нибудь подвезти его. До Флит-стрит было больше трех миль, и Тони не очень-то улыбалась перспектива такой прогулки. Минут через десять какой-то человек на мотоцикле с коляской нагнал Тони и, остановившись, спросил, не подвезти ли его. Тони ответил, что будет ему очень признателен, объяснил, что он рабочий-доброволец, и попросил, чтобы тот подвез его на Флитстрит к редакции газеты, в которой работал Джулиан. Ближе к центру тротуары были запружены возбужденными толпами людей, но потом они все время ехали почти пустыми улицами. В девять часов вечера это производило какое-то зловещее впечатление.Обычно улицы выглядели так только в три или четыре часа утра. Мотоциклист довез Тони до Флитстрита, запросив с него пять шиллингов. Тони, весьма оптимистично считавший, что имеет дело с бескорыстным патриотом, был крайне возмущен таким наглым грабежом. Однако он уплатил требуемую сумму, едва сдержав сильное желание дать мотоциклисту в зубы в качестве чаевых.Вход в редакцию газеты вел через большую кирпичную арку с витринами по обе стороны. По вечерам витрины ярко освещались, чтобы видны были газетные фото, но сейчас все погрузилось во мрак.Пройдя под аркой шагов сорок, вы попадали во двор, вокруг которого было расположено все здание.Направо, если стать лицом к входу, узкий переулок вел на Флит-стрит, а шагах в двадцати подальше находился второй вход во двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74