Все замечательно, приятный магазин
— В саду, за изгородью. Я подумала, синьор, что вам там будет приятнее.— Очень хорошо, — сказал Тони, облегченно вздохнув.Они прошли в сад, и Тони увидел, что боги снова все чудесно устроили руками матушки Филомены.Столик был украшен узором из цветочных лепестков, и около каждого прибора лежал букет цветов с карточкой, на которой было написано: Auguri della famiglia [172] Поздравляем молодых (итал.)
. Старуха поставила особый сервиз из своего буфета, где хранила фарфор, и серебро, которое она всегда держала спрятанным под кроватью и никогда сама не употребляла. Тони был растроган.— Прекрасно, — сказал он. — Вы сделали все так, как только можно было желать, синьора, и лучше, чем я ожидал. Я не знаю, как и отблагодарить вас.Он заглянул за тростниковую изгородь, не идет ли Кэти, и, понизив голос, спросил:— Сколько платит вам синьорина?— Сто пятьдесят лир за десять дней, синьор, но мы не можем…— Знаю, знаю, — прервал Тони. — Послушайте, эти деньги буду платить вам я. Понимаете? Вы скажете ей, что все уплачено, и денег с нее не берите.Я теперь позабочусь о ней. Считайте нас обоих на полном пансионе, а если вы будете давать что-нибудь лишнее, я заплачу, конечно.— Да, синьор.Хотя старушка и проявляла великодушие, снижая цену для Кэти, она все же не могла не радоваться, что все обернулось для нее так выгодно. Кроме того, итальянцам присущи черты артистизма, они любят изобилие и предпочитают делать свое дело как следует.— Ну, кажется, все, — сказал в раздумье Тони. — Нет, постойте минутку. А что вы подаете ей к утреннему завтраку?— Черный кофе и хлеб, синьор.— О черт!Он вспомнил, как ненавидела Кэти пить по утрам черный кофе и как любила фрукты, мед и горячее молоко.— Наверно, сейчас нельзя достать настоящего меду? — спросил он.— Кажется, есть у почтальона, только очень дорогой.— Достаньте. Если можно, в сотах. И вы должны покупать для нее венские булочки, масло, мед, фрукты и побольше молока. И чтобы оно было горячее.Купите нам килограмм настоящего кофе, чтобы не пить эту лакричную бурду. Вот триста лир. Это покроет ее счет по сегодняшний день, а остальное пойдет на то, что я просил вас покупать для нас к завтраку. Постарайтесь достать все это. Рассчитываться вы будете со мной после. Ш-ш! Она идет!— Вы похожи на двух заговорщиков, — сказала, выходя из-за изгороди, Кэти. — Я еще издали услышала ваш страшно трагический шепот.— Я думаю, ты догадалась, — сказал Тони, — что мое имя Борджиа, а это моя дочь Лукреция, так что сама понимаешь, что тебя ждет.— Можно подавать, синьорина? — спросила старуха.— Сию минуту, — сказал Тони, — subito [173] Сейчас (итал.)
, — и по-английски добавил Кэти: — Я сбегаю наверх умыться, но если бы я ей сказал «через две минуты», она растянула бы их еще на полчаса.Когда он вернулся, Кэти стояла у стола, разматывая бесконечной длины нитки, которыми были связаны букетики цветов.— Как они прелестно украсили стол! — воскликнула она.— Отчасти. Но самое убранство стола целиком дело рук старухи. Она душка. Если ты меня отвергнешь, Кэти, я убегу с ней.— Тогда Баббо подстрелит тебя из-за дерева. Тут ведь рядом Сицилия, и у них до сих пор существует вендетта. Бедные цветы, как их ужасно туго стянули.Они не могут дышать, у меня от этого такое чувство, как будто у меня вокруг груди обвилась громадная змея.— Это дух неоклассицизма, — пояснил Тони. — Все точно, крепко и аккуратно, и никаких глупостей насчет природы.— Ну, вот, — сказала Кэти, встряхивая освобожденные цветы. — Теперь они чувствуют себя лучше.Тебе нравятся эти маленькие дикие цикламены, Тони?— Очень. Один английский поэт говорит, что они похожи на уши борзой. А по-моему, они похожи на девушек, стремительно бегущих против ветра, с опущенными головами.Тони отошел назад и выглянул во двор, не идет ли кто-нибудь, а затем вернулся под густую зеленую ограду. Кэти усердно распутывала нитки, высвобождая цветы, трогая их кончиками своих нежных пальцев, как будто цветы и в самом деле были живые.Он заметил, что она переменила платье и надела маленькую ниточку кораллов. Расправляя цветы, она тихонько напевала, как бессознательно делают люди, когда они счастливы. Но как же она исстрадалась, какие муки пришлось ей вынести, если даже в счастливом настроении лицо ее сохраняло скорбное выражение. Тони подумал, что и он по временам бывает довольно мрачен. А как мало было им нужно от своих ближних — только чтобы их оставили вдвоем в покое.— Кэти!Он подошел к ней и взял ее за руки. Она вопросительно подняла на него глаза.— Ты думаешь о том, Кэти, что мы одни здесь с тобой на Эа и солнце сияет?— Я почти ни о чем другом и не думала, пока была наверху, и сейчас, когда распутывала эти цветы.— И что нам нет никакой надобности расставаться?Она не ответила, и он увидел, как в ее глазах мелькнул тот же мучительный страх, который он заметил уже раньше, — страх человека, так жестоко израненного жизнью, что он не смеет мечтать о счастье. Тони нагнулся и поцеловал ее, потому что ему захотелось ее поцеловать. Кроме того у него не хватало слов, чтобы произнести те обещания, которые ему хотелось ей дать. «Влюбленный — самый целомудренный из мужчин, — подумал Тони, — ему нужна только одна женщина». Они оторвались друг от друга, услыхав прихрамывающие шаги и стук деревянных сандалий Маммы на посыпанной щебнем дорожке, и поспешно сели за столик, улыбаясь друг другу.Этот завтрак показался Тони самым замечательным из всех завтраков в его жизни. Конечно, дело было не в вине и не в кушаньях, хотя Баббо по мере своих сил помогал богам колдовать над салатом из омаров, перепелами, молодым горошком и необыкновенным сыром, грушевидным калабрийским копченым сыром из молока буйволицы. Нет, и даже не в голубом небе над тихим садом, полным благоухания цветущих лимонов и роз. А в том, как все это ощущалось благодаря присутствию Кэти. Он вспомнил шартрскую фреску, — мужчину и женщину, садящихся за общую трапезу рядом. Он тогда почувствовал в них что-то величественное и священное. Но в то же время он изумился наплыву самых разнообразных чувств, которые накатывались на, него волнами.В глубине души Тони ощущал глубокий покой и уверенность; HO вот только что он шутил и смеялся, а минуту спустя уже хватался за бокал, чтобы отхлебнуть глоток вина, потому что к горлу подкатывал судорожный комок. И не раз он видел слезы в глазах Кэти, даже когда она улыбалась. Это было еще такое хрупкое счастье. Оно могло минутами заставить забыть страдания прошлого, но страшилось довериться будущему.Кэти ахнула над расточительностью Тони, когда старуха чинно и торжественно подала завтрак и замешкалась у стола в ожидании комплиментов.— Ты всегда так живешь, Тони? — спросила Кэти.— По правде сказать, нет. Я скорей человек умеренный. Но ведь прошло тринадцать лет с тех пор, как я сидел за одним столом с тобой, ну, я и решил, что сегодня совсем особый случай.Он глотнул вина, чтобы избавиться от этого проклятого комка в горле.— У старика Баббо очень хорошее вино, — сказал он, разглядывая бутылку и избегая смотреть в полные слез глаза Кэти.— Ты не думаешь, что нам следует провозгласить какой-нибудь тост?— Да.Он сделал вид, что не заметил, как она быстро приложила к глазам его платок.— Но какой же? — продолжал он весело. — За жениха и невесту? Ужасно высокопарно. И я терпеть не могу этот эгоистический шотландский обычай пить за себя. Нужно выпить за кого-то другого. За отсутствующих друзей? У нас их нет, по крайней мере у меня. А за этим завтраком мне бы не хотелось провозглашать тост, проклиная кого-нибудь! А, знаю!У нас есть друг, которого я никогда не забуду.— Кто это?— Филомена, конечно, глупышка! Если бы не она, мы бы не сидели здесь вместе. Выпьем за здоровье Филомены, идет?— Конечно, выпьем! За Филомену!— За Филомену! Но только пожелаем ей не того, что мир считает для нее хорошим, а того, чего она сама хочет. Пошли, господи, счастья Филомене!— Я думаю, — сказала, смеясь, Кэти, — что в порядочном обществе назвали бы скверным словом услугу, которую она нам оказала.— К черту порядочное общество. Съешь еще омаров!— Нет, я не могу, и мне нельзя больше, Тони, а то я заболею. За завтраком я никогда много не ем.— Неужели? — сказал Тони, глотнув еще вина. — Да я и сам так подумал. Но ты не должна слишком худеть, Кэти. Я не люблю костлявых женщин.— По-твоему, я слишком худа? — спросила Кэти с беспокойством.— Нет, но ты должна отдыхать и есть побольше.Жаль, что здесь нет сейчас Филомены. Она бы нас покормила. Баббо слишком декоративен и большой фантазер, а старуха любит все делать на скорую руку.— Ну, Тони, ты ворчун. Она готовит восхитительные блюда.— Смотри, там, наверху, померанцевые цветы, — сказал Тони, пропуская ее слова мимо ушей. — Сорвать тебе веточку? Нет, лучше не надо, а то это, пожалуй, будет в стиле Ганновер-сквера. Интересно, почему надевают на голову венки именно из этих цветов? Разве померанец был посвящен Гере [174] Гера — в греческой мифологии царица богов, покровительница брака
? Надо будет как-нибудь навести справки.Кэти рассмеялась.— О Тони, mein Herz, ты все такой же! Вечно о чем-то наводишь справки или, вернее, собираешься расследовать какие-то неизвестные факты, о которых сейчас же забываешь.— По-твоему, это очень смешно?— Нет, восхитительно.В эту минуту из-за изгороди появилась Мамма, неся блюдо с четырьмя перепелками и огромную миску горошка. Кэти в ужасе ахнула:— Тони, неужели ты думаешь, что я все это съем?— Нет, я рассчитываю и сам поесть, но ты можешь съесть трех перепелок и большую часть горошка.— Ты, видно, думаешь, что я какой-то боров. Мне кажется, я не в состоянии съесть ни кусочка.— Да ты попробуй. Ну, не доешь, если не сможешь. Кстати, Кэти, ты замужем, или нет?— Что за странный вопрос вперемежку с перепелками и горошком. Нет, конечно, я не замужем. Но ты ведь женат, не правда ли?Тони посмотрел на скатерть, а затем взглянул ей прямо в глаза.— Да. Но я должен сказать, что я очень мало чувствую себя женатым, что это ошибка, какой-то странный дурной сон, от которого я постепенно прихожу в себя. А детей у тебя нет?— Откуда у меня могут быть дети, — ответила Кэти, снова засмеявшись, — раз я не замужем?— О, у многих они все же бывают, уверяю тебя.— Да, — сказала она задумчиво, — это правда.И опять он заметил выражение страха, мелькнувшее в ее глазах, и подумал, что бы это могло означать. Как странно чувствовать себя такими близкими, так тесно связанными друг с другом и вместе с тем так мало знать о жизни друг друга, что приходится задавать элементарные вопросы, как водится между малознакомыми людьми. Его снова охватил страх, что он, может быть, слишком далеко зашел в своих надеждах. Может быть, Кэти и хотела бы жить с ним, но есть что-то такое в ее жизни, что мешает этому. Но, если нет мужа, нет детей, внебрачных или других, что же может мешать?Вместе с кофе — настоящим кофе — появились старики, которые, помня приглашение Тони, пришли посидеть с ними, и Баббо помог им докончить бутылку вина. Кэти завязала с ними оживленный разговор.Тони восхищался тем, как она бегло говорит по-итальянски и свободно прибегает к идиомам, тогда как сам он, когда говорит, просто переводит с английского. Постепенно, однако, она перестала принимать участие в разговоре и сидела молча, рассеянно водя по скатерти концом ложки. Тони не мешал ей, вспомнив, как часто ему доставалось в детстве за эту привычку, и продолжал говорить о Филомене, спросил, когда она вернется. Старикам, должно быть, не хватает ее. Наконец Кэти сказала ему по-английски:— Тони, ты не обидишься, если я пойду отдохну немного.— Конечно, нет. Тебя, наверное, все это утомило.Иди и отдыхай. Я буду у себя в комнате, и, если ты попозже захочешь пойти погулять, зайди за мной.— Где твоя комната?— В самом конце коридора — с террасой.Кэти мило извинилась перед стариками и ушла, как показалось Тони, с какой-то усталой грацией. Он надеялся, что утренние волнения не слишком переутомили ее.Около трех часов Тони поднялся наверх к себе и на цыпочках пошел по коридору, чтобы не разбудить Кэти, если она спит. Проходя мимо ее двери, он послал ей воздушный поцелуй. Ставни в его комнате были плотно закрыты, и, после яркого солнца на улице, она казалась какой-то киммерийской пещерой.Он открыл высокую стеклянную дверь и вышел на ослепительно белую террасу. На черепичной балюстраде стояли маленькие горшочки с цветами, преимущественно с фрезиями и цикламенами. Вся южная часть Эа расстилалась перед ним в сонной полуденной тишине, с одной стороны поднимаясь вверх, к горному хребту, с другой опускаясь все ниже и ниже, пока, наконец, суша последним уступом не достигала спокойного моря. Тишина была такая, что Тони слышал звяканье сбруи, когда лошадь, стоявшая на улице, встряхивала головой, отгоняя мух, и далекое монотонное пение женщины, работавшей среди олив.Эта картина была точной копией одного из полуденных часов в апреле четырнадцатого года, когда он вот так же расстался с Кэти и смотрел на остров и на море с того же самого места, с той же террасы. Иллюзия остановившегося времени была так сильна, что он усомнился в реальности промелькнувших лет. Не были ли они просто дурным сном, все эти ужасы, несчастья, борьба и ошибки, война, отчаяние, Маргарит, служба и все остальное? Между этими двумя тождественными моментами заключалась самая бурная и самая несчастная пора его жизни и жизни Кэти, как будто в этом промежутке их швыряли то туда, то сюда враждующие боги. Но, кажется, они уже достаточно настрадались, чтобы заслужить друг друга. Небо и солнце, и ты, богиня, рожденная из пены, и ты, Исида [175] Исида — в древнеегипетской мифологии супруга и сестра Осириса; олицетворение супружеской верности.
, разыскивающая останки своего господина, будьте милостивы!Тони некоторое время простоял на террасе, погруженный в переживания, слишком глубокие, чтобы их можно было назвать мыслями; а потом, почувствовав, что солнце припекает слишком сильно, вернулся в комнату и стал расхаживать по ней, рассуждая сам с собой. Наконец он достал блокнот, написал короткое письмо Филомене, благодаря ее и осторожно, как бы со стороны, извещая о том, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
. Старуха поставила особый сервиз из своего буфета, где хранила фарфор, и серебро, которое она всегда держала спрятанным под кроватью и никогда сама не употребляла. Тони был растроган.— Прекрасно, — сказал он. — Вы сделали все так, как только можно было желать, синьора, и лучше, чем я ожидал. Я не знаю, как и отблагодарить вас.Он заглянул за тростниковую изгородь, не идет ли Кэти, и, понизив голос, спросил:— Сколько платит вам синьорина?— Сто пятьдесят лир за десять дней, синьор, но мы не можем…— Знаю, знаю, — прервал Тони. — Послушайте, эти деньги буду платить вам я. Понимаете? Вы скажете ей, что все уплачено, и денег с нее не берите.Я теперь позабочусь о ней. Считайте нас обоих на полном пансионе, а если вы будете давать что-нибудь лишнее, я заплачу, конечно.— Да, синьор.Хотя старушка и проявляла великодушие, снижая цену для Кэти, она все же не могла не радоваться, что все обернулось для нее так выгодно. Кроме того, итальянцам присущи черты артистизма, они любят изобилие и предпочитают делать свое дело как следует.— Ну, кажется, все, — сказал в раздумье Тони. — Нет, постойте минутку. А что вы подаете ей к утреннему завтраку?— Черный кофе и хлеб, синьор.— О черт!Он вспомнил, как ненавидела Кэти пить по утрам черный кофе и как любила фрукты, мед и горячее молоко.— Наверно, сейчас нельзя достать настоящего меду? — спросил он.— Кажется, есть у почтальона, только очень дорогой.— Достаньте. Если можно, в сотах. И вы должны покупать для нее венские булочки, масло, мед, фрукты и побольше молока. И чтобы оно было горячее.Купите нам килограмм настоящего кофе, чтобы не пить эту лакричную бурду. Вот триста лир. Это покроет ее счет по сегодняшний день, а остальное пойдет на то, что я просил вас покупать для нас к завтраку. Постарайтесь достать все это. Рассчитываться вы будете со мной после. Ш-ш! Она идет!— Вы похожи на двух заговорщиков, — сказала, выходя из-за изгороди, Кэти. — Я еще издали услышала ваш страшно трагический шепот.— Я думаю, ты догадалась, — сказал Тони, — что мое имя Борджиа, а это моя дочь Лукреция, так что сама понимаешь, что тебя ждет.— Можно подавать, синьорина? — спросила старуха.— Сию минуту, — сказал Тони, — subito [173] Сейчас (итал.)
, — и по-английски добавил Кэти: — Я сбегаю наверх умыться, но если бы я ей сказал «через две минуты», она растянула бы их еще на полчаса.Когда он вернулся, Кэти стояла у стола, разматывая бесконечной длины нитки, которыми были связаны букетики цветов.— Как они прелестно украсили стол! — воскликнула она.— Отчасти. Но самое убранство стола целиком дело рук старухи. Она душка. Если ты меня отвергнешь, Кэти, я убегу с ней.— Тогда Баббо подстрелит тебя из-за дерева. Тут ведь рядом Сицилия, и у них до сих пор существует вендетта. Бедные цветы, как их ужасно туго стянули.Они не могут дышать, у меня от этого такое чувство, как будто у меня вокруг груди обвилась громадная змея.— Это дух неоклассицизма, — пояснил Тони. — Все точно, крепко и аккуратно, и никаких глупостей насчет природы.— Ну, вот, — сказала Кэти, встряхивая освобожденные цветы. — Теперь они чувствуют себя лучше.Тебе нравятся эти маленькие дикие цикламены, Тони?— Очень. Один английский поэт говорит, что они похожи на уши борзой. А по-моему, они похожи на девушек, стремительно бегущих против ветра, с опущенными головами.Тони отошел назад и выглянул во двор, не идет ли кто-нибудь, а затем вернулся под густую зеленую ограду. Кэти усердно распутывала нитки, высвобождая цветы, трогая их кончиками своих нежных пальцев, как будто цветы и в самом деле были живые.Он заметил, что она переменила платье и надела маленькую ниточку кораллов. Расправляя цветы, она тихонько напевала, как бессознательно делают люди, когда они счастливы. Но как же она исстрадалась, какие муки пришлось ей вынести, если даже в счастливом настроении лицо ее сохраняло скорбное выражение. Тони подумал, что и он по временам бывает довольно мрачен. А как мало было им нужно от своих ближних — только чтобы их оставили вдвоем в покое.— Кэти!Он подошел к ней и взял ее за руки. Она вопросительно подняла на него глаза.— Ты думаешь о том, Кэти, что мы одни здесь с тобой на Эа и солнце сияет?— Я почти ни о чем другом и не думала, пока была наверху, и сейчас, когда распутывала эти цветы.— И что нам нет никакой надобности расставаться?Она не ответила, и он увидел, как в ее глазах мелькнул тот же мучительный страх, который он заметил уже раньше, — страх человека, так жестоко израненного жизнью, что он не смеет мечтать о счастье. Тони нагнулся и поцеловал ее, потому что ему захотелось ее поцеловать. Кроме того у него не хватало слов, чтобы произнести те обещания, которые ему хотелось ей дать. «Влюбленный — самый целомудренный из мужчин, — подумал Тони, — ему нужна только одна женщина». Они оторвались друг от друга, услыхав прихрамывающие шаги и стук деревянных сандалий Маммы на посыпанной щебнем дорожке, и поспешно сели за столик, улыбаясь друг другу.Этот завтрак показался Тони самым замечательным из всех завтраков в его жизни. Конечно, дело было не в вине и не в кушаньях, хотя Баббо по мере своих сил помогал богам колдовать над салатом из омаров, перепелами, молодым горошком и необыкновенным сыром, грушевидным калабрийским копченым сыром из молока буйволицы. Нет, и даже не в голубом небе над тихим садом, полным благоухания цветущих лимонов и роз. А в том, как все это ощущалось благодаря присутствию Кэти. Он вспомнил шартрскую фреску, — мужчину и женщину, садящихся за общую трапезу рядом. Он тогда почувствовал в них что-то величественное и священное. Но в то же время он изумился наплыву самых разнообразных чувств, которые накатывались на, него волнами.В глубине души Тони ощущал глубокий покой и уверенность; HO вот только что он шутил и смеялся, а минуту спустя уже хватался за бокал, чтобы отхлебнуть глоток вина, потому что к горлу подкатывал судорожный комок. И не раз он видел слезы в глазах Кэти, даже когда она улыбалась. Это было еще такое хрупкое счастье. Оно могло минутами заставить забыть страдания прошлого, но страшилось довериться будущему.Кэти ахнула над расточительностью Тони, когда старуха чинно и торжественно подала завтрак и замешкалась у стола в ожидании комплиментов.— Ты всегда так живешь, Тони? — спросила Кэти.— По правде сказать, нет. Я скорей человек умеренный. Но ведь прошло тринадцать лет с тех пор, как я сидел за одним столом с тобой, ну, я и решил, что сегодня совсем особый случай.Он глотнул вина, чтобы избавиться от этого проклятого комка в горле.— У старика Баббо очень хорошее вино, — сказал он, разглядывая бутылку и избегая смотреть в полные слез глаза Кэти.— Ты не думаешь, что нам следует провозгласить какой-нибудь тост?— Да.Он сделал вид, что не заметил, как она быстро приложила к глазам его платок.— Но какой же? — продолжал он весело. — За жениха и невесту? Ужасно высокопарно. И я терпеть не могу этот эгоистический шотландский обычай пить за себя. Нужно выпить за кого-то другого. За отсутствующих друзей? У нас их нет, по крайней мере у меня. А за этим завтраком мне бы не хотелось провозглашать тост, проклиная кого-нибудь! А, знаю!У нас есть друг, которого я никогда не забуду.— Кто это?— Филомена, конечно, глупышка! Если бы не она, мы бы не сидели здесь вместе. Выпьем за здоровье Филомены, идет?— Конечно, выпьем! За Филомену!— За Филомену! Но только пожелаем ей не того, что мир считает для нее хорошим, а того, чего она сама хочет. Пошли, господи, счастья Филомене!— Я думаю, — сказала, смеясь, Кэти, — что в порядочном обществе назвали бы скверным словом услугу, которую она нам оказала.— К черту порядочное общество. Съешь еще омаров!— Нет, я не могу, и мне нельзя больше, Тони, а то я заболею. За завтраком я никогда много не ем.— Неужели? — сказал Тони, глотнув еще вина. — Да я и сам так подумал. Но ты не должна слишком худеть, Кэти. Я не люблю костлявых женщин.— По-твоему, я слишком худа? — спросила Кэти с беспокойством.— Нет, но ты должна отдыхать и есть побольше.Жаль, что здесь нет сейчас Филомены. Она бы нас покормила. Баббо слишком декоративен и большой фантазер, а старуха любит все делать на скорую руку.— Ну, Тони, ты ворчун. Она готовит восхитительные блюда.— Смотри, там, наверху, померанцевые цветы, — сказал Тони, пропуская ее слова мимо ушей. — Сорвать тебе веточку? Нет, лучше не надо, а то это, пожалуй, будет в стиле Ганновер-сквера. Интересно, почему надевают на голову венки именно из этих цветов? Разве померанец был посвящен Гере [174] Гера — в греческой мифологии царица богов, покровительница брака
? Надо будет как-нибудь навести справки.Кэти рассмеялась.— О Тони, mein Herz, ты все такой же! Вечно о чем-то наводишь справки или, вернее, собираешься расследовать какие-то неизвестные факты, о которых сейчас же забываешь.— По-твоему, это очень смешно?— Нет, восхитительно.В эту минуту из-за изгороди появилась Мамма, неся блюдо с четырьмя перепелками и огромную миску горошка. Кэти в ужасе ахнула:— Тони, неужели ты думаешь, что я все это съем?— Нет, я рассчитываю и сам поесть, но ты можешь съесть трех перепелок и большую часть горошка.— Ты, видно, думаешь, что я какой-то боров. Мне кажется, я не в состоянии съесть ни кусочка.— Да ты попробуй. Ну, не доешь, если не сможешь. Кстати, Кэти, ты замужем, или нет?— Что за странный вопрос вперемежку с перепелками и горошком. Нет, конечно, я не замужем. Но ты ведь женат, не правда ли?Тони посмотрел на скатерть, а затем взглянул ей прямо в глаза.— Да. Но я должен сказать, что я очень мало чувствую себя женатым, что это ошибка, какой-то странный дурной сон, от которого я постепенно прихожу в себя. А детей у тебя нет?— Откуда у меня могут быть дети, — ответила Кэти, снова засмеявшись, — раз я не замужем?— О, у многих они все же бывают, уверяю тебя.— Да, — сказала она задумчиво, — это правда.И опять он заметил выражение страха, мелькнувшее в ее глазах, и подумал, что бы это могло означать. Как странно чувствовать себя такими близкими, так тесно связанными друг с другом и вместе с тем так мало знать о жизни друг друга, что приходится задавать элементарные вопросы, как водится между малознакомыми людьми. Его снова охватил страх, что он, может быть, слишком далеко зашел в своих надеждах. Может быть, Кэти и хотела бы жить с ним, но есть что-то такое в ее жизни, что мешает этому. Но, если нет мужа, нет детей, внебрачных или других, что же может мешать?Вместе с кофе — настоящим кофе — появились старики, которые, помня приглашение Тони, пришли посидеть с ними, и Баббо помог им докончить бутылку вина. Кэти завязала с ними оживленный разговор.Тони восхищался тем, как она бегло говорит по-итальянски и свободно прибегает к идиомам, тогда как сам он, когда говорит, просто переводит с английского. Постепенно, однако, она перестала принимать участие в разговоре и сидела молча, рассеянно водя по скатерти концом ложки. Тони не мешал ей, вспомнив, как часто ему доставалось в детстве за эту привычку, и продолжал говорить о Филомене, спросил, когда она вернется. Старикам, должно быть, не хватает ее. Наконец Кэти сказала ему по-английски:— Тони, ты не обидишься, если я пойду отдохну немного.— Конечно, нет. Тебя, наверное, все это утомило.Иди и отдыхай. Я буду у себя в комнате, и, если ты попозже захочешь пойти погулять, зайди за мной.— Где твоя комната?— В самом конце коридора — с террасой.Кэти мило извинилась перед стариками и ушла, как показалось Тони, с какой-то усталой грацией. Он надеялся, что утренние волнения не слишком переутомили ее.Около трех часов Тони поднялся наверх к себе и на цыпочках пошел по коридору, чтобы не разбудить Кэти, если она спит. Проходя мимо ее двери, он послал ей воздушный поцелуй. Ставни в его комнате были плотно закрыты, и, после яркого солнца на улице, она казалась какой-то киммерийской пещерой.Он открыл высокую стеклянную дверь и вышел на ослепительно белую террасу. На черепичной балюстраде стояли маленькие горшочки с цветами, преимущественно с фрезиями и цикламенами. Вся южная часть Эа расстилалась перед ним в сонной полуденной тишине, с одной стороны поднимаясь вверх, к горному хребту, с другой опускаясь все ниже и ниже, пока, наконец, суша последним уступом не достигала спокойного моря. Тишина была такая, что Тони слышал звяканье сбруи, когда лошадь, стоявшая на улице, встряхивала головой, отгоняя мух, и далекое монотонное пение женщины, работавшей среди олив.Эта картина была точной копией одного из полуденных часов в апреле четырнадцатого года, когда он вот так же расстался с Кэти и смотрел на остров и на море с того же самого места, с той же террасы. Иллюзия остановившегося времени была так сильна, что он усомнился в реальности промелькнувших лет. Не были ли они просто дурным сном, все эти ужасы, несчастья, борьба и ошибки, война, отчаяние, Маргарит, служба и все остальное? Между этими двумя тождественными моментами заключалась самая бурная и самая несчастная пора его жизни и жизни Кэти, как будто в этом промежутке их швыряли то туда, то сюда враждующие боги. Но, кажется, они уже достаточно настрадались, чтобы заслужить друг друга. Небо и солнце, и ты, богиня, рожденная из пены, и ты, Исида [175] Исида — в древнеегипетской мифологии супруга и сестра Осириса; олицетворение супружеской верности.
, разыскивающая останки своего господина, будьте милостивы!Тони некоторое время простоял на террасе, погруженный в переживания, слишком глубокие, чтобы их можно было назвать мыслями; а потом, почувствовав, что солнце припекает слишком сильно, вернулся в комнату и стал расхаживать по ней, рассуждая сам с собой. Наконец он достал блокнот, написал короткое письмо Филомене, благодаря ее и осторожно, как бы со стороны, извещая о том, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74