В капитанской каюте негр по кличке Танцор недвижно лежал ниц на полу, поджав колени, как мусульманин на молитве. Носки его ног были подвернуты внутрь, пятки в стороны, руки широко раскинуты, правая щека прижата к полу, левая серьга поблескивала сверху. Сантисилья как упал, так и лежал, в капитанском кресле, автомат валялся у его ног. Глаза у него оставались полуоткрыты, белея узкой щелью.
— Ух ты! — вырвалось у мистера Нуля. Он опустился на корточки и осторожно вынул у Танцора из пальцев дымящуюся сигару.
Капитан Кулак стоял над Сантисильей и смотрел на него, как смотрят бывалые люди на убитых змей.
— Убрать их отсюда, — хрипло приказал капитан Кулак. — Скинуть за борт, а потом запустить машину.
Мистер Нуль не обратил внимания на его слова, он ходил кругами, любуясь своей работой, и тогда старик замахал руками на Джейн и мистера Ангела, которые, будто в гипнотическом сне, все еще сидели на койке.
— Вы меня слышали? — взревел он.
— Оставьте их, — сказал Питер Вагнер, прислонясь к косяку двери. — Все равно машину запустить невозможно. Провода перегорели напрочь.
Капитан Кулак повернул свою жуткую рожу и посмотрел на Питера Вагнера:
— Выходит, мы погибли?
— Есть ведь еще «Воинственный», — ответил Питер Вагнер.
Капитан Кулак кивнул, потер подбородок, потом ощерился, обнажив щели между зубами.
— Пошли отсюда, — сказал он и поманил мистера Ангела и Джейн. Те смотрели перед собой невидящим взглядом. Он пригнулся, помахал рукой у них перед глазами. — Что это с вами? — спросил. И, полный праведного негодования, повторил, глядя на Питера Вагнера: — Что это с ними?
Питер Вагнер вздохнул. Он весь обмяк и стоял понуро, как бесчувственный.
Лапы капитана Кулака начали когтить воздух. Он искал свою трость. Трость валялась на полу. Наконец он ее увидел, наклонился и подобрал. И сразу почувствовал себя лучше.
— Дурь, — сказал он. — Чувствительная дурь. Ведь было — кто кого.
— Они знают, — ответил Питер Вагнер.
— Знают, а не согласны. Хы! — Он разъярился и зашипел как змея: — Они бросают вызов природе. Отрицают действительность. Дурь это! Я не потерплю!
Он замахнулся тростью.
Питер Вагнер пожал плечами. Ему хотелось сесть, но кресло было занято, а дойти до койки у него не было сил, он так ужасно устал.
— Они страдают, — сказал он. — Им жить неохота. Их можно понять.
Капитан рассвирепел еще пуще обычного и стоял красный, как жерло вулкана.
— Надо относиться к вещам по-философски. Я, что ли, создал этот мир? Я породил на свет несправедливость? Может, это я приглашал их сюда отнимать у меня судно и получить заряд электричества в черные задницы? — Он воздел над головой руку и потрясал указательным пальцем, как проповедник. — «Ибо мы как на поле ночного сраженья, среди выстрелов, ран и смятенья, где столкнулись вслепую полки» — Мэтью Арнольд. Вот видите? Я в этих делах разбираюсь. — Ораторствуя, он брызгался слюной, и Питер Вагнер равнодушно утерся ладонью. — А теперь пошли отсюда, — продолжал капитан Кулак. — Чем скорее мы избавимся от этих мертвецов, тем лучше. — Он подхватил с пола автомат Сантисильи и, оттолкнув Питера Вагнера, выскочил на мостик. — Вперед, на «Воинственный»! — воскликнул он, вытянув руку, как Вашингтон в лодке. Он проковылял к борту, перелез через поручни и неловко спрыгнул на палубу «Воинственного». При этом вышел шум, в капитане все забрякало и забренчало, как в коробке с болтами. Он выругался. Мистер Нуль спрыгнул вслед за ним.
— А как же мои угри? — спрашивал он. Кулак не слышал.
— Темный! — ревел Кулак. — Выходи! Я знаю, ты здесь! Твоя карта бита!
Никакого ответа.
Питер Вагнер хотел что-то сделать, но воля его словно утратила связь с телом. «Мне очень жаль, — подумалось ему; говорить он от усталости не мог. — Ведь хотел никому не быть врагом. Но таково уж устройство вселенной: волны, частицы в случайных столкновениях, платоники и бергсонианцы, альфы и омеги. Рыбки-гуппи, пожирающие друг друга». «Вся жизнь — борьба», — объяснил ему кто-то когда-то — так много самоубийств тому назад, что казалось: в предыдущей жизни. Тогда он не до конца это понял; даже отчаиваясь, все-таки придерживался умеренно оптимистического взгляда. Но теперь он узнал Время и Пространство; теперь ему открылось, какой ужасный вывод следует из того, что материя — это движение, а Бог — лишь атом с вопросительным знаком. В статике — небытие; не дашь атому времени на установление его атомных ритмов, его молекулы, и вселенная чик — и исчезнет. С другой стороны, всякое движение — это боль, удар мяча о беспощадную биту, а всякое ритмическое движение — скука. (Какие-то женщины, которым даны какие-то обещания, может быть и не на словах, но... какие-то накопившиеся неоплаченные счета и какие-то властные механизмы ...) В тот вечер в каюте у капитана Джейн ласково положила ладонь ему на ногу. Его как оглушило. Ее тоже. Действие животных механизмов. Ну, так. И что же?
Он очнулся от короткого резкого звука, опасливо оглядел каюту — оказалось, это он сам щелкнул пальцами. Джейн сидела, как прежде, обхватив себя руками, глядя перед собой остановившимся взглядом. Мистер Ангел подле нее прятал лицо в ладони. Мертвецы — или те, кого они считали мертвецами, — оставались в прежних позах. И в это время заработала машина на «Воинственном».
Под нарастающий рев мотора Питер Вагнер почти полностью очнулся. Этот старый ублюдок в два счета посадит их всех на мель, если не перейти вместе с Джейн и мистером Ангелом на «Воинственный». Он потянул мистера Ангела за руку, тот не двигался, но и не сопротивлялся, и тогда Питер Вагнер стал к нему спиной, присел и взвалил его на плечи. Протиснувшись в дверь, он кое-как спустился по трапу, дотащил его до поручней и, как мешок, сбросил на палубу «Воинственного».
— Черт тебя дери, Темный, где ты? — орал Кулак.
Питер Вагнер постоял, отдуваясь, как его научили, когда он занимался штангой, потом пошел обратно в каюту за Джейн. Выйдя на палубу с новой ношей, он обнаружил, что «Необузданный» движется. В недоумении остановился. Но тут на палубу «Воинственного» выковылял капитан Кулак. Он кричал: «Эврика! Эврика!» За ним, щелкая костяшками пальцев, вышел мистер Нуль. «Умопомрачительное открытие! — крикнул он. — Невероятное!» Капитан Кулак, ликуя, подбросил в воздух шляпу — бриз подхватил ее, и мистер Нуль гнался за ней чуть не до самого бушприта.
Открытие было случайным. Они забыли отвязать «Воинственный» от «Необузданного», и выяснилось, что «Воинственный», как он ни мал, свободно тащит их старый мотобот, точно трудяга-буксир, работающий в океанских просторах. И значит, поместительный трюм «Необузданного» останется в их распоряжении.
— Помогите мне подняться! — крикнул капитан Кулак.
Зачем ему надо было непременно плыть на большем из двух судов, было неясно, ведь у них теперь, можно сказать, одна дорога. Наверно, для важности — или ради театрального эффекта, этой преображенной реальности. Питер Вагнер не отозвался на его призыв о помощи, он его не расслышал. Мистер Нуль пригнулся, Кулак, кряхтя, вскарабкался ему на спину и оттуда перебрался на борт «Необузданного».
— Вот это повезло! — кричал он, улыбаясь, как акула. — Какая удача!
Питер Вагнер как встал, так и стоял, перекинув беспамятную Джейн через левое плечо. Капитан Кулак проковылял мимо, тряся от радости головой. Из каюты донесся его голос:
— Эй, кто-нибудь! Вышвырните этих людей за борт!
Внизу, на палубе «Воинственного», мистер Ангел приподнялся и сел, потирая голову.
— Полный вперед к Утесу Погибших Душ! — раздалась команда капитана Кулака.
Питер Вагнер в рубке безвольно, бездумно прокладывал курс. Его мысли привычно кружились, как во сне, возвращаясь все к тем же незначительным фактам. Чувств не было никаких, а по лицу бежали слезы. Ему слышалась изысканная, театральная речь Сантисильи, виделся апокалипсический восторг Танцора. Перед уходом из каюты он поднял с пола тело Танцора и понес на капитанскую койку, а когда Кулак рявкнул: «Ты что делаешь? Вон его отсюда!» — он вроде бы и слышал, но тут же забыл. На мгновение ему показалось, что Танцор на самом деле вовсе не мертвый, он даже приложился было ухом послушать, не бьется ли сердце, но в это время Кулак как раз рявкнул свою команду, и Питер Вагнер сразу забыл, что делал, существуя от мгновения до мгновения, как пьяный. Ему представилось улыбающееся лицо жены: из рассеченной губы сочится кровь, взгляд насыщен презрением. На минуту с перепугу мучительно потянуло — как, бывает, вдруг потянет закурить — упрятаться в книгу, в какое-нибудь приключенческое чтиво.
Он постарался сосредоточиться на трепещущей магнитной стрелке, как будто курс, которым они шли, имел какое-то значение. Но даже компас ускользал из-под его взгляда. Потом он вдруг понял, что рядом в ним стоит мистер Ангел.
— Ступай поспи, — сказал мистер Ангел и положил руку ему на плечо.
В голове это никак не укладывалось. Питер Вагнер смотрел на медное кольцо: «Вперед», «Стоп», «Назад». Было страшно. Он спросил: «Как там Джейн?» — а сам думал: а нельзя сразу двигаться и вперед, и назад, и во все стороны?
— Ничего. Очухается, — ответил мистер Ангел. — Ступай, потолкуй с ней. И поешь заодно. Я постою у штурвала.
У него была могучая грудь, а лицо недоразвитое, как у пророка.
Разгоралась розовая заря, неправдоподобная, как сценическая подсветка. Капитан Кулак ушел обратно на «Воинственный», побрезговал спать с мертвецами.
— Надо вынести индейца, — сказал Питер Вагнер.
Мистер Ангел выпятил нижнюю губу и устремил взгляд в морскую даль. Но потом все-таки кивнул и, пожав плечами, вышел. Там, внизу, сейчас, должно быть, темно и сыро, как в вонючей яме. Света на «Необузданном» по-прежнему не было, течи не прекращались. Осадка стала на полтора фута ниже ватерлинии. Не забыть бы, когда рассветет, велеть мистеру Нулю подключить помпу к машине «Воинственного» (ему видно было, как мистер Нуль стоит у руля на «Необузданном» и повторяет за «Воинственным» все повороты, как водитель прицепного грузовика). Восток наливался красным («Красные восходы предвещают...»). Он опять подумал о Джейн. У нее ведь есть на него право, она спасла ему жизнь, пусть и против его воли, но это дает ей над ним власть, такую же тягостную и неодолимую, как власть родителя или палача. Правда, и он тоже спас ей жизнь. Вот так разрастаются молекулы, и дело доходит до терзаний звезд.
Тем временем — хотя времени пройти не успело как будто нисколько — опять у него за спиной оказался мистер Ангел.
— Шагай теперь в каюту. Я тебя подменю.
Он кивнул и отступил от штурвала. Восток кроваво рдел. Они держали курс на юг, далеко позади остался калифорнийский южный берег. Ветер приносил запахи земли. На палубе за радиорубкой лежало тело индейца, завернутое в кусок брезента. Питер Вагнер остановился и смотрел, думал. Потом сказал через плечо мистеру Ангелу:
— Я второй раз родился, ты понимаешь? — Мистер Ангел повернул голову: он осматривал палубу. — Мне по чистой случайности досталась новая жизнь, благодаря тебе и Джейн. — Его голос звучал совершенно ровно.
— Благодари Джейн, не меня. Я просто оказался поблизости, когда ты прилетел вон оттуда, — мистер Ангел указал подбородком в небо и засмеялся, но тут же снова стал серьезен и набычился, расплющив подбородком мясистую складку.
— Все равно. Вот он я, живой. — Питер Вагнер, входя в роль, простер руку благословляющим жестом, будто римский папа, и случайно указал при этом на мертвого индейца. — Вот он я, невинный новорожденный младенец, и передо мной открыты все горизонты «Необузданного».
Мистер Ангел прищурился.
Больше Питер Вагнер ничего не сказал. Разве мистер Ангел несет ответственность за эти мертвые горизонты, за пустые возможности и остановившееся Время? В открытую дверь каюты, густо рдеющей в лучах рассвета, как раньше ночью она рдела в луче прожектора с «Воинственного», он усмотрел какое-то шевеление, что-то мелькало — «тюленья голова», подсказал его усталый ум. Он потер кончиками пальцев веки и заглянул внутрь. В каюте, затопленной красным светом, Джейн сидела верхом на животе у Танцора. Тот лежал на полу. По-видимому, она делала ему искусственное дыхание, иногда останавливаясь и шлепая его левой ладонью по рукам, а правой — по лицу, отчего голова его моталась из стороны в сторону. И Питер Вагнер — не умом, а каким-то более древним, более чувствительным органом, пра-разумом, спинным мозгом, реликтом первобытной эры, — понял, что провода, плавясь, рассеяли заряд и угри не убили, только оглушили. Нежданно-негаданно ему даровано помилование. Будто пришла телеграмма о неба: «Меняемся воротами». Время щелкнуло и заработало, как заведшийся мотор. Тут он заметил, что тела Сантисильи на месте нет. В тот же миг резкая боль пронзила ему голову и словно ураган взревел: это отчаянно закричала Джейн. Вероятно, потеряв на минуту сознание — собственная кровь залила и ослепила его на один глаз, в мозгу вспыхнул свет, как динамитный взрыв, — он тем не менее сбежал вниз по трапу, не устоял на ногах, упал, но пополз на четвереньках к брезентовому свертку и, откинув край, открыл лицо.
Безжизненные глаза смотрели сквозь него, как два голыша; но все равно Питер Вагнер стал хлестать индейца по щекам, пытаясь вернуть его к жизни.
Лютер Сантисилья опять подкрался к нему с гаечным ключом в занесенной руке, но, увидев, что он делает, остановился. Ключ он бросил, отшвырнул и стал помогать. Появилась Джейн, прижалась ухом к груди индейца, сзади нее высился встрепанный Танцор. Глаза ее расширились, потом округлились. «Бьется», — сдавленным голосом сказала она. Сантисилья подался вперед и стал хлестать индейца еще сильнее.
Слава тебе господи, подумала Салли, но облегчения почему-то не испытала. По правде говоря, в этот счастливый оборот совсем не верилось. Конечно, в романе — не в жизни. Но все-таки...
Она снова посмотрела на только что прочитанную страницу:

Нежданно-негаданно ему даровано помилование. Будто пришла телеграмма с неба: «Меняемся воротами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63