Вокруг светили ракеты, прорезали темное небо трассы светящихся пулеметных очередей, казалось, все войско высыпало на воздух, на улицу. Но был строгий порядок, как будто это веселье, этот праздник был специально организован, а не возник стихийно. Каждый солдат понимал, что здесь он представляет свой советский народ, народ-победитель. Но вместе с тем кроме радости и гордости победителя он проявлял и чувство великодушия победителя даже к своим врагам.
Вечером меня разбудили. И опять была на улицах иллюминация. Все пели, гуляли, плясали. В поверженном Берлине ликовали советские солдаты.
В мае, перед подписанием Декларации народов о победе, к нам вновь прибыли представители союзных войск. Их было человек 20. Да еще всевозможные делегации, представители всяких организаций, и Жуков устроил для них прием. На приеме были все члены Военного совета и начальники родов войск. Произносились тосты, выступали артисты.
Когда проводили союзников, Жуков предложил:
— Давайте зайдем и посидим по-русски.
Зашли в комнату, сели за стол. Были здесь Жуков, члены Военного совета — Телегин, начальник штаба Малинин, Соколовский, Казаков, Орел, Прошляков, начальник политуправления Галаджев. Мы сидели и вспоминали. Разговор шел непринужденный и задушевный.
Жуков сказал:
— Сейчас мы переживаем поистине исторические дни. Всем светит наша победа. А вспомните бои под Москвой… Ведь если бы было у нас тогда несколько свежих дивизий, таких, как сейчас, мы погнали бы немца черт знает куда… Да, чрезвычайно тяжелая была пора… А под Сталинградом что было? Помните клич: «Для нас за Волгой земли нет»? Противник рвался вперед, а у нас силы на пределе. Взять хотя бы авиацию: у нас было 40 истребителей против 1000 вражеских. Мы делали все тогда на сверхнапряжении, на героизме, начиная с солдата и кончая командующим. И выдержали, одолели… Потому что мы коммунисты. Потому что мы советские люди… А сейчас к нам, в поверженный нами Берлин, приезжают союзники, и мы решаем дела будущего мира… Вот я и хочу предложить тост за такую нашу советскую стойкость, за советского человека.
В июне 1945 года в Берлин прилетел Д. Эйзенхауэр с представителями союзных стран, чтобы подписать Декларацию народов о победе. Подписывался этот документ в штабе нашей группы. После официальной части был дан торжественный обед. За столом сидели представители верховного командования и наш Военный совет. Соколовский и я встречали гостей на аэродроме Темпельгоф, нам было поручено и провожать их.
После первого тоста меня вызвали к телефону. Звонил командир батальона с аэродрома Темпельгоф, куда сели самолеты союзников. Командир батальона сообщил мне, что всех гостей, в том числе и их летчиков, они пригласили в столовую, но по «сто грамм» им не поставили: ведь летчикам перед полетом пить нельзя. И вот они требуют водку.
— Я не знаю, что с ними делать, — закончил комбат. — Ведь напьются же. А им сегодня улетать.
— Подождите, давайте разберемся, — успокоил я его. — Кто требует выпивки?
— Все экипажи. Мы им организовали хороший, торжественный обед, а они…
Я разрешил дать гостям по 100 граммов, рассудив, что, кому нельзя, тот не будет пить. Прошло некоторое время, и командир опять позвонил:
— Выпили по сто грамм и еще требуют. Разрешите?
— Ставь еще, пусть пьют, сколько хотят. Тот, кому не положено, не напьется. Зачем нам быть у них няньками?
А то ведь если не дадим, обидятся. Что просят, то и давай, угощай как следует.
Через некоторое время командир батальона доложил, что члены экипажей союзников крепко выпили и разошлись кто куда.
К концу обеда Эйзенхауэр поднялся, поблагодарил и сказал:
— Мне нужно вылетать.
Жуков пригласил его остаться на концерт. Он ответил, что не может. За ним поднялся англичанин со своей делегацией. Им говорили, что сейчас будет концерт. Артисты из Москвы специально прибыли для выступления перед союзниками. Ничего не помогло. Только генерал Делатр де Тассиньи сказал:
— Нет, я не полечу, я буду гулять, и вся французская делегация останется.
Я отозвал Вышинского и сказал ему, что вряд ли они все улетят.
— Почему? — удивился он
Я ему и рассказал то, что мне доложил командир батальона. Вышинский расхохотался, потом сказал об этом Жукову Георгий Константинович позвал меня, и я обо всем доложил Он удивился:
— Вот это номер! Вот так дисциплина!..
Представители союзников распрощались. Соколовский и я выехали с ними на аэродром. Там был выстроен почетный караул. Эйзенхауэр принял рапорт. Оркестр исполнил гимны союзных стран. Кончились торжественные проводы, и все направились к «дугласам». Но летчиков на месте не оказалось. Ну, думаю, сейчас будет гроза!
Подходим к самолету Эйзенхауэра. Экипаж готов, командир доложил: «Самолет в порядке». Соколовский посмотрел на меня: а ты, мол, говорил!
Но у других самолетов — никого. Эйзенхауэр пригласил в свой самолет английского представителя, и гости отбыли.
Мы сразу же сели с Соколовским в машину и уехали. Концерт был в разгаре. Доложили Жукову, что проводили Эйзенхауэра и с ним представителя Англии, остальные на аэродроме: у самолетов нет экипажей.
— Нам уже звонили оттуда, — ответил Жуков. — Просят привезти их сюда, но мы до вашего приезда не стали давать никаких распоряжений.
Я сказал, что машины их на аэродроме и стоит дать команду, как их сюда доставят. Жуков тут же распорядился, и все гости вернулись на концерт. Мы проводили их на следующий день.
Итак, война кончилась. Лучшие бойцы и командиры фронта выехали в Москву для участия в незабываемом Параде Победы. Выпала эта честь и мне. От нашей воздушной армии в почетных шеренгах шагали И. Н. Кожедуб, А. Е. Боровых и другие прославленные асы.
Возвратились мы из столицы, переполненные самыми яркими впечатлениями. Особенно нам запомнилась речь И. В. Сталина на приеме участников парада, в которой он поднял тост за здоровье советского народа и прежде всего русского народа. «Я поднимаю тост, — сказал Верховный Главнокомандующий, — за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны».
…Отгремели залпы боев, и участники войны оказались в кругу обычных забот. Некоторым дали о себе знать фронтовые недомогания. Сказались болезни, которые в годы войны подавлялись за счет нервного перенапряжения. Ревматизм уложил в постель нашего неутомимого начальника штаба П. И. Брайко, казавшегося нам человеком железного здоровья. Его пришлось отправить на родину для лечения. Не на шутку разыгралась и моя малярия. Я принимал большие дозы хины и. акрихина, но лекарства не помогали. Доктор запретил мне париться в бане, быть на солнце, купаться. Он посоветовал:
— Перестаньте умываться водой. Протирайтесь спиртом.
Приступы стали сопровождаться температурой выше 40 градусов. В эти минуты у моей постели дежурили медики.
Подумал я, подумал и решил перестать принимать лекарства, бросить все предосторожности, заниматься гимнастикой на воздухе, плавать в озере, мыться и париться, как всегда. И постепенно почувствовал себя лучше. Может быть, лекарства сделали свое дело или физическая закалка помогла, трудно сказать, только мой фронтовой недуг постепенно оставил меня.
Приближалось 18 августа 1945 года — первый праздник военно-воздушного флота после войны. Решили отметить его достойно. У нас было много славных полков, целая когорта летчиков-героев. И мы спланировали провести в этот праздник традиционный воздушный парад. На аэродроме Вольтерсдорф построили трибуны, собрались гости. Приехали Г. К. Жуков, представители всех родов войск. Пилотировали самолеты командиры корпусов, дивизий, полков, эскадрилий, рядовые летчики. Показал свое искусство командир 1-го гвардейского истребительного корпуса генерал Захаров, до этого он возглавлял 303-ю дивизию, в которую входил полк «Нормандия — Неман», еще раньше воевал в Испании. Вслед за ним виртуозное мастерство продемонстрировал генерал Савицкий. Над аэродромом прошла группа бомбардировщиков. Они сбрасывали вымпелы, пикировали и стреляли. Парад продолжался часа три и всем очень понравился.
Этот праздник был ознаменован приказом Верховного Главнокомандующего. В нем высоко оценивались заслуги советской авиации в Великой Отечественной войне: «Славные соколы нашей Отчизны в ожесточенных воздушных сражениях разгромили хваленую немецкую авиацию, чем обеспечили свободу действий для Красной Армии и избавили население нашей страны от вражеских бомбардировок…»
Было чем гордиться и авиаторам 16-й воздушной армии. На боевом пути от Волги до Эльбы летчики совершили 268 491 боевой вылет, сбили 5691 самолет противника, вывели из строя 3564 танка, 7752 орудия, истребили 173 тысячи гитлеровцев.
Не всем воздушным бойцам довелось увидеть великую победу. В скорбном молчании мы склоняли головы перед светлой памятью тех, кто отдал свою жизнь во имя торжества справедливости на земле. Их славные подвиги навеки сохранятся в сердцах миллионов людей.
За мужество и героизм, проявленные в борьбе с врагом, 221 летчик 16-й воздушной армии удостоен звания Героя Советского Союза, четырем — Е. Я. Савицкому, А. Е. Боровых, В. М. Голубеву, Амет-хан Султану — это звание присвоено дважды, а И. Н. Кожедуб стал трижды Героем Советского Союза. 27 тысяч авиаторов 16-й воздушной армии награждены орденами и медалями СССР. Родина достойно оценила славные подвиги своих крылатых сыновей.
Это о нем, о нашем воине-освободителе сказал поэт:
Проходят дни, но год от года,
Как взлет, как в будущее мост,
Твой подвиг в памяти народа
Встает во весь могучий рост.
Радостно сознавать, что новое поколение советских воздушных бойцов свято хранит и приумножает славные традиции своих отцов и старших братьев. Свет великой победы озаряет все последующее развитие нашей авиации. Разгромив в суровой борьбе грозного врага — гитлеровский люфтваффе, — наши ВВС пошли вперед семимильными шагами.
Переход нашей авиации на реактивную технику изменил привычные представления о полете и открыл качественно новый этап покорения высот и скоростей. Создание и освоение новых машин — это эпопея, в которой особенно ярко проявилось огромное внимание и прозорливость нашей партии в определении перспектив развития авиации.
Еще в тридцатые годы в нашей стране начались исследования реактивного полета. Когда мы учились в военно-воздушной академии, то часто встречались с людьми, которые называли себя гирдовцами — членами Группы изучения реактивного движения. Среди них особенно выделялся упорством, пытливостью ума Сергей Павлович Королев, ставший впоследствии Главным конструктором первых ракетно-космических систем. В ГИРДе он совместно с выдающимися специалистами ракетной техники Ф. А. Цандером и М. К. Тихонравовым спроектировал ракетоплан для полета человека в стратосферу. В этом невысоком худощавом человеке с тонкими чертами выразительного лица мы, слушатели командного факультета, видели убежденного сторонника развития ракетной техники.
О том, как шли работы над первой советской жидкостной ракетой 09, мы знали от соратника Королева — Михаила Клавдиевича Тихонравова, выпускника нашей академии. Он часто бывал у нас, выступал перед слушателями с лекциями. Когда «девятка» его конструкции совершила в 1933 году первый полет, поднявшись на 400 метров, мы поняли, что сделан важный шаг к созданию и освоению нового средства покорения больших скоростей и высот.
Тихонравов рассказывал нам о замечательных работах ленинградских ученых в Газодинамической лаборатории и, в частности, о трудах Валентина Петровича Глушко, создававшего первые в СССР жидкостные реактивные двигатели. В. П. Глушко — ныне академик, дважды Герой Социалистического Труда, Главный конструктор мощных жидкостных двигателей, с применением которых связаны выдающиеся достижения советской космонавтики.
В академии мы познакомились с работами по конструированию воздушно-реактивного двигателя. Первый такой двигатель в СССР построил А. М. Люлька. Сейчас Архип Михайлович — академик, Герой Социалистического Труда, Генеральный авиаконструктор. По той целеустремленности, с которой наши ученые проводили свои научно-исследовательские работы, можно видеть, насколько дальновидно подходила наша партия к развитию совершенно новой тогда техники — реактивной и ракетной.
В годы войны у нас отлично зарекомендовали себя боевые ракеты — «катюши» и авиационные реактивные снаряды, но не было на фронте реактивных самолетов, хотя над их созданием уже работали наши конструкторы. Заместитель главного инженера ВВС генерал-лейтенант А. А. Лапин, приезжая к нам на фронт, подробно рассказывал о том, как 15 мая 1942 года в уральском небе поднялся ввысь первый истребитель с жидкостным ракетным двигателем Его создатель — коллектив В. Ф. Болховитинова, а испытывал самолет летчик Г. Я. Бахчиванджи, посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза.
Гитлеровцы в поисках новых средств борьбы с советской авиацией форсировали создание реактивных самолетов В конце войны мы видели их в воздухе, провели специальное совещание летчиков-асов, где были выработаны методы борьбы с этим машинами. Правда, было уже ясно, что реактивные самолеты не изменят положения в пользу врага, так как они были еще несовершенны и выпускались в малом количестве. Тем не менее мы понимали, что за реактивным полетом большое будущее, и внимательно относились к тем машинам, которые обнаруживали на захваченных аэродромах.
Несколько новых немецких самолетов оказались у нас после Висло-Одерской операции. А во время штурма Берлина наша трофейная служба «приобрела» еще более двадцати Ме-163 и Ме-262 на аэродромах Ораниенбург, Дальгов и Темпельгоф.
К нам прибыли представители авиационной промышленности и испытательного института ВВС. Прилетел известный летчик-испытатель П. М. Стефановский. Мы подготовили аэродром к полетам на новой технике, выбрали подходящий экземпляр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62