— В последний раз вас прошу, перестаньте и запомните, — сердито проговорил Константин, — теперь одним-единственным законным государем императором является Николай.
Личный адъютант Константина Павел Колзаков выступил вперед и сказал:
— Ваше императорское Величество, Россия еще не сгинула и приветствует…
— Замолчите! — резко оборвал его Константин. — Как вы смеете говорить такие слова! Кто вам дал право решать дела, которые никак вас не касаются? Понимаете ли, о чем идет речь? Знаете ли, что за эти слова вас сошлют в Сибирь и закуют в цепи? Немедленно сдайте шпагу и отправляйтесь под арест!
Блестящая свита онемела. Официальные письма лежали разбросанными на столе. Рассерженный Константин вышел.
Несколько позже он письменно подтвердит свой официальный отказ от престола в пользу младшего брата Николая.
Всю ночь великий князь Константин работал над своим ответом в Петербург, написав ряд писем и документов: длинное объяснительное письмо матери, князю Петру Волконскому, своему брату великому князю Николаю, барону Дибичу. Все эти секретные послания он вручает в руки младшему брату Михаилу и велит ему немедленно отправиться в Петербург.
Когда карета тронулась, Константин облегченно вздохнул. Слава богу, кажется, все уладится.
Но каково было удивление Константина, когда несколько дней спустя пришло известие из Петербурга, что там все до единого присягнули в верности именно ему — и отдельные воинские части, и Сенат, и Государственный совет.
Константин, таким образом, стал императором России.
Снова он всю ночь провел за написанием секретных писем и составлением документов, а утром приказал личному адъютанту Николая Лазареву быстро отправиться в Петербург и доставить его ответ Государственному совету и Николаю.
Вот этот ответ Константина:
«Ваш адъютант, любезный Николай, мне вручил по прибытии сюда Ваше письмо, — пишет он своему брату. — Я его прочел с острой болью и печалью. Мое решение непоколебимо. Вашего предложения прибыть как можно скорее не могу принять, и я сообщаю Вам, что устраняюсь еще дальше…»
Князю Лопухину он направил другое официальное письмо, в котором резко осуждал Государственный совет, что тот присягнул ему в верности. Он назвал присягу незаконной, так как она дана без его знания и согласия….
В Петербурге все эти послания читают с нескрываемым ужасом. Все они написаны в таком тоне, в таких резких выражениях, что не могут быть опубликованы или распространены.
Началась истинная трагикомедия. Россия остается без императора: провозглашенный императором Константин угрожает Сибирью каждому, кто его называет императором.
Постепенно в Зимнем дворце поняли, что Константин не прибудет в столицу. Перестали поступать от него и письма. Законный русский император Константин скрывается и молчит.
Создалось небывалое в истории России междуцарствие… Великий князь Николай сидит в Зимнем дворце и не осмеливается выйти. Проходят бесконечные заседания Государственного совета, консультации, бесплодные словопрения. А со всех концов России поступают сообщения, что армия приносит присягу верности Константину.
Наконец население оповещают, что великий князь Михаил вернулся из Варшавы и что Его Величество государь император Константин Павлович пребывает в добром здравии.
Во дворце полагали, что эта успокоительная весть на некоторое время удовлетворит всех, кто удивлялся, где же не вступивший на престол царь и почему не возвращается в столицу.

В кармане генерала Дибича спрятано особенно важное письмо, о содержании которого он ни с кем не смеет поделиться. Написал ему генерал-майор князь Горчаков, который препровождает на имя императора письмо от некоего капитана Майбороды, состоящего на службе в Вятском пехотном полку под командованием полковника Пестеля.
По этому поводу генерал Дибич писал, что капитан Майборода сообщал в своем письме о давнем подозрении на своего полкового командира, полковника Пестеля, в незаконных связях с целью нарушения общественного спокойствия. И чтобы обо всем лучше разузнать, он сделал вид согласного во всем и таким образом открыл, что уже более десяти лет в России существует «общество либералов», которое численно все время возрастает… В том же письме Майборода просил разрешить ему предстать перед императором. Он считает, что его жизнь в опасности, и не смеет сказать всего, что знает, своему начальству…
Дибич не успел показать письмо императору: Александр I умер, а новый император Константин все еще в
Варшаве. Тогда генерал Дибич решает направить донесение об этом Николаю.
Великий князь прочитал донесение и сразу понял, что в его руках сообщение о страшном заговоре. Николай ломал голову — к кому обратиться за советом. В конце концов решил довериться петербургскому генерал-губернатору графу М. А. Милорадовичу и князю А. Н. Голицыну. Вызвал их в Зимний дворец и ознакомил с донесением. Генерал Дибич уже имел на руках приказ покойного императора Александра I об аресте князя Волконского и полковника Пестеля. Было решено проверить все упоминавшиеся в доносе лица, а именно: Свистунова, графа Захара Чернышева, Никиту Муравьева… В тот же день Николай отвечает генералу Дибичу:
«Полковник Фредерике прибыл этим утром в семь часов и вручил мне три пакета от Вас, любезный Иван Иванович, адресованные на имя императора. Я еще не являюсь государем, но уже должен поступать как государь, так как с часу на час жду позволения Константина Павловича занять его место… Я вскрыл пакеты и в Вашем докладе узнал об ужасном деле, но это меня не испугало, так как готов на все. Мой долг, не теряя ни минуты, приступить к делу для общего блага. Вот почему приступаю к мерам, которые предпринимаем».
Затем следуют целые страницы с пространными, бесконечными объяснениями, предположениями и сообщениями. Николай считал, что центр заговора находится в Одессе. Необходимо быстрее получить разрешение вдовы Александра I, чтобы открыть личный кабинет покойного императора и просмотреть все его бумаги.
Пока он писал это письмо, прибыл специальный посланник от Константина. Николаю вручают новый пакет с письмами. Обрадованный окончательным отказом Константина занять престол, он не смог удержаться и добавил: «Как вскрыл письмо от своего брата, — пишет Николай Дибичу, — уже в первых строках убедился, что участь моя решена».
Генералу Дибичу писал фактически новый император России.
Николай тут же принялся еще за одно письмо — Петру Михайловичу Волконскому. «Воля бога и воля брата моего, — писал он, — обязывают меня; 14 декабря я буду либо государем, либо мертвым. То, что происходит со мной, невозможно описать. Вы было смилостивились надо мной. Да, мы все несчастны, но нет более несчастного человека, чем я. Да будет воля божия!»
В тот же день, 12 декабря 1825 года, произошло еще одно событие, которое потрясло Николая. В девять часов вечера в Зимний дворец явился 22-летний молодой человек. Это был адъютант генерала Бистрома, командовавшего гвардейской пехотой. Подпоручик Яков Иванович Ростовцев доложил дежурному генералу во дворце, что должен явиться к великому князю Николаю, чтобы лично вручить пакет якобы от генерала Бистрома.
Николай взял пакет у дежурного офицера и направился в свой кабинет. Распечатал его и прочитал следующую записку: «Ваше императорское Высочество! Всемилостивейший государь! Три дня тщетно искал я случая встретить Вас наедине, наконец принял дерзость написать к Вам. В продолжение четырех лет с сердечным удовольствием замечал я Ваше расположение ко мне…»
Далее в своей записке Ростовцев сообщал Николаю о существовании заговора против династии, о подготовке восстания членами Тайного общества. Проходит несколько минут… Ростовцев стоит навытяжку при дежурном офицере и ждет… Он предал своих самых близких друзей, предал своего кумира Рылеева, донес о заговоре.
Правда, Ростовцев не назвал ни одного имени в своей записке. Он лишь предупреждал Николая, что если вновь будут выведены войска, чтобы присягнуть в верности Николаю, то начнется бунт.
Прошло довольно много времени, наконец дверь растворилась и вышел Николай. Он обнял Ростовцева, предложил ему дружбу, спросил, какой награды желает.
Но время неумолимо идет. Николай не имеет возможности для пространных сентиментальных разговоров. Он спешит скорее написать манифест о своем восшествии на престол. Необходимо созвать заседание Государственного совета. Необходимо огласить манифест и подписать его перед членами Государственного совета.
В воспоминаниях будущего императора читаем об этом: «Я приблизился к столу, сел на главное место и сказал: „Я выполняю волю брата Константина Павловича“. И вслед затем начал читать манифест о моем восшествии на престол. Все встали со своих мест, и я также. Все слушали с глубоким вниманием и, когда я закончил читать, глубоко мне поклонились, при этом отличился Н. С. Мордвинов, который стоял прямо против меня. Он первым встал и ниже всех стал кланяться, что мне показалось довольно странным».
Но вернемся к предыдущим событиям и вновь взглянем на записку Ростовцева, который предупреждал Николая, что можно ожидать недовольства и брожения в войсках… 22-летний подпоручик дружен с поручиком князем Е. П. Оболенским, также адъютантом в штабе гвардейской пехоты при генерале Бистроме. Несколько вечеров подряд Ростовцев встречал у князя Оболенского в гостях Трубецкого и поэта Рылеева. И всякий раз
Оболенский просил его покинуть дом, так как предстояли частные разговоры по важным делам.
«Хорошо зная безмерное честолюбие и сильную ненависть князя Оболенского и Рылеева к великому князю и, в конце концов, видя их беспокойство, смущение и непрерывные совещания, которые не предвещали ничего хорошего, я откровенно не знал, что делать, — пишет в своих воспоминаниях Ростовцев. — Никогда не было более подходящего случая к недовольству. Мысль о несчастье, которое может ожидать Россию, не давала мне покоя: я забыл еду и сон. Наконец 9 декабря отправился к Оболенскому и сказал ему: “Великодушный князь, нынешнее положение России меня пугает. Прости меня, но я подозреваю тебя, что имеете злые намерения против правительства. Дай бог, если я ошибаюсь”».
Князь Оболенский попытался было продолжать разговор, отвечая уклончиво, но неожиданно его вызвал генерал Бистром, и разговор прервался. На следующий день Оболенский сам нашел Ростовцева и сказал ему:
— Любезный друг, не воспринимай слова за дела. Все это пустое. Бог милостив. Ничего не может случиться.
— Ну, а все-таки, расскажи мне о ваших планах, — продолжал настаивать Ростовцев.
— Я не имею права тебе что-нибудь рассказывать.
— Что-то недоброе тебя угнетает, Евгений, но я тебя спасу даже вопреки твоей воле. Исполню свой долг добропорядочного подданного и еще сегодня сообщу Николаю Павловичу о недовольстве. Случится ли что-нибудь или нет, но я сделаю это.
Два дня спустя после этого разговора Ростовцев снова пошел в гости к Оболенскому, где застал более двадцати человек офицеров, среди которых единственным гражданским лицом был Рылеев. Эта встреча такого множества офицеров, которые с приходом Ростовцева стали перешептываться друг с другом, окончательно рассеяла все его колебания. В тот же вечер он написал письмо Николаю.
Но Ростовцев имел свои понятия о чести. Он сделал копию со своего письма к Николаю и на другое утро, 13 декабря, вновь отправился к Оболенскому. Там опять был Рылеев.
С некоторой торжественностью Ростовцев остановился в дверях и произнес чуть ли не речь. Он сообщил, что уже вручил в руки Николаю предупреждение о готовящемся бунте. Присутствовавшие слушали его внимательно, но ничего не говорили. Он подал им копию письма. Рылеев его взял и стал громко читать… Оба декабриста сильно побледнели.
Оболенский возмущенно спросил:
— Откуда и как ты решил, что мы готовим бунт? Ты злоупотребил моим доверием и изменил дружбе. Великий князь знает о либералах и один по одному всех переловит. Ты же должен умереть прежде других и, таким образом, станешь первой жертвой.
Рылеев же бросился к Ростовцеву, горячо его обнял и сказал:
— Нет, Оболенский! Ростовцев не виноват, что думает не так, как мы! Не спорю, что он злоупотребил твоим доверием. Но какое ты имел право быть излишне откровенным? Он поступил так, как ему подсказывала совесть, жертвовал своей жизнью, когда шел к великому князю, а теперь вновь рискует своей жизнью, придя к нам. Ты должен его обнять как одного из благороднейших людей.
Оболенский подошел к Ростовцеву, обнял его и прошептал побледневшими устами:
— Да, я его обнимаю. Но хотел бы задушить в своих объятиях.
Перед молодыми революционерами стояла страшная дилемма: дворец знал, что готовится бунт. В руках декабристов было и доказательство — письмо Ростовцева к Николаю.
Н. А. Бестужев выслушал тревожный рассказ Рылеева и Оболенского и сказал:
— Это письмо никому не показывайте. Нужно действовать! Лучше будет, если нас арестуют на площади, чем дома в постели. Лучше пусть узнают люди, за что мы погибли, чем будут удивляться нашим незаметным исчезновениям из общества и если никто не узнает, где мы и за что погибли.
Рылеев с восторгом одобрил эти слова.
— Наша судьба уже решена! — воскликнул он. — Я уверен, что погибнем, но наш пример будет жить. Принесем же себя в жертву во имя будущей свободы Отечества.

Итак, решено: восстание!
Штабом предстоящего восстания стал дом Кондратия Рылеева. Целыми днями здесь толпятся офицеры. Приходят декабристы с последними новостями из дворца, из полков, морских экипажей.
Сергей Трубецкой тих и задумчив. Правда, он никогда не отличался пылкостью характера. Зато Рылеев прямо горит от восторга; он простужен, у него болит горло, но он не может оставаться в постели.
С лихорадочно горящими глазами он спрашивает у своих товарищей:
— Решим же?! Решим вопрос с императором?!
Выдвигаются различные предложения:
— Арестуем его и продержим в заключении до опубликования Манифеста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61