— Это ошибка, — махнул рукой Сабин с деланным равнодушием. — В моем доме нет и не было государственных изменников.— Он лжет, — раздался вдруг полный злобы голос.Из-за спин солдат появился шкипер Никомед. На его лице была написана ненависть, смешанная со страхом. Дрожащий от нервного напряжения палец указывал на Сабина.— Он лжет, — снова повторил грек, уже чуть более уверенно. — И я готов поклясться в этом всеми богами Рима. Немедленно арестуйте его как сообщника государственного преступника. Выполняй приказ, центурион. Не забывай, кто его тебе отдал.Преторианец подобрался и виновато кашлянул.— Да, господин, — сказал он. — Придется тебе пойти с нами на Палатин. Так мне приказали.В этот момент в коридоре послышался какой-то шум и топот, через несколько секунд в комнату вбежал молодой солдат. С его рассеченного лба стекала струйка крови, в руке он сжимал меч.— Какой-то человек выскочил в окно и скрылся! — доложил он взволнованным голосом. — Наверное, это тот, кого мы искали.— Идиот! — заорал центурион, моментально вновь превращаясь в строгого командира. — Конечно, тот! Куда вы смотрели, растяпы? Да я вас...— Он был не один, — оправдывался преторианец. — Какие-то люди пришли к нему на помощь. Они были вооружены, а нас там оказалось всего двое. Фронтин ранен...— Еще и Фронтин ранен! — взвыл центурион. — Час от часу не легче.Потом он опять повернулся к Сабину и сказал уже более твердо и решительно.— Сам видишь, господин. Тебе придется пройти с нами. Именем цезаря Тиберия Августа ты задержан. Я доставлю тебя во дворец, а там уже не мое дело.Сабин поднялся на ноги и кивнул Корниксу, который как ни в чем не бывало появился на пороге.— Подай мой плащ. Я уверен, что это недоразумение скоро выяснится.Галл исчез. Преторианцы пропустили Сабина вперед и двинулись за ним, держась в полушаге позади. Центурион стянул с шеи серебряный свисток на цепочке и начал резкими трелями созывать своих людей.Так был арестован трибун Гай Валерий Сабин. Глава VIIIDivide et Impera Divide et impera (лат.) — Разделяй и властвуй.

Когда Друз, наконец, высадился в Иллирии и прибыл в летний лагерь трех паннонских легионов, он сразу увидел, что слухи о бунте отнюдь не были преувеличены.Солдаты успели уже полностью позабыть о дисциплине; они бесцельно шлялись между палаток, вели считавшиеся ранее крамольными разговоры, многие целыми днями играли в кости и попивали дешевое местное вино. Естественно, в кредит, в расчете на будущую прибавку к жалованию.Легионеры прекрасно понимали, что подняли руку на самое святое в Империи — на воинский устав — незыблемый камень, на котором и держалась всесокрушающая мощь римской армии.Но теперь у них не оставалось другого выхода, как только бороться до конца — ведь бунт, да еще и в приграничной провинции, автоматически ставил вне закона всех солдат без разбора — и зачинщиков, и исполнителей, и тех, кто оставался просто наблюдателем.И если бы теперь они вдруг решили подчиниться и разойтись по своим палаткам, то таким образом полностью вверили бы свои судьбы Сенату и командирам без всякой надежды выторговать что-либо. Поэтому — с тревогой ожидающие ответа правительства на свои требования, но и упоенные давно забытым духом свободы — легионеры упрямо стояли на своем, и лишь поглядывали на дорогу из Нароны — не покажется ли посланец из Рима.И вот появился Друз. Он был трезв и настроен очень решительно, ибо при сообщении о бунте немедленно ввел в своей свите сухой закон и запретил всякие развлечения.Избалованный разгильдяй превратился в государственного мужа, представителя великого Рима.В сопровождении своих спутников Друз молча, не глядя по сторонам и не отвечая на вопросы окруживших его солдат, прошел в палатку командующего Данувийским корпусом.Легат Юний Блез и несколько его офицеров безвылазно сидели в большом командирском шатре под охраной караульной сотни, сформированной из местных жителей — далматов. Если бы не эти свирепые полуварвары, то как знать, не постигла бы легата и его трибунов судьба других офицеров, безжалостно зарубленных взбунтовавшимися легионерами в самом начале бунта.Их неприбранные трупы Друз видел, когда проходил через плац, но ничего не сказал, лишь сурово сдвинул на переносице свои густые брови.Юний Блез с радостью встретил Друза, но радость эта несколько спала, когда выяснилось, что сын Тиберия узнал о бунте лишь по дороге, а потому не имеет полномочий от цезаря и сената на переговоры с солдатами.— Что же нам делать? — с несчастным лицом вопросил командующий. — Они совсем озверели. Если мы немедленно не пообещаем им каких-нибудь уступок, то ситуация совершенно выйдет из-под контроля и станет необратимой.— Ты так говоришь, легат, словно сейчас еще ее контролируешь, — со свойственной ему наглостью бросил Друз и задумался.В палатке повисла напряженная тишина, лишь снаружи раздавались возбужденные выкрики солдат, постепенно заполнявших площадь для собраний рядом с трибуналом.— Ладно, — сказал, наконец, Друз. — Я выступлю перед ними и попытаюсь успокоить. Силой мы тут, конечно, ничего не сделаем. А пока надо послать курьера в Рим. И не простого центуриона, а старшего офицера. Пусть он официально представит требования легионеров Сенату и цезарю, а те уже решают, как поступить.— Слушаюсь, — кивнул Блез. — Я отправлю своего сына, он поедет немедленно.— Эх, — Друз ударил себя кулаком по колену, — мне бы сейчас хоть пару надежных когорт, поговорил бы я тогда с этими негодяями. А так — придется ублажать их.Легат приказал одному из своих адъютантов выйти к солдатам и объявить, что сейчас к ним обратится сын цезаря Тиберия Августа. Пусть соберутся все и ведут себя, как положено перед лицом посланника Рима.Друз отказался от предложенного ему кубка вина, поправил меч на боку, вздохнул и решительно вышел из палатки командующего. Свита двинулась за ним.Медленным, тяжелым шагом сын Тиберия поднялся на трибунал и оглядел солдатское море, со всех сторон окружавшее его. Легионеры глухо волновались, тихо перешептывались, но порядка пока никто не нарушал.Друз набрал в легкие побольше воздуха и гаркнул изо всех сил, грозно сверкая глазами:— Ну, что, сукины дети? Как мне к вам обращаться? Как к подлым бунтовщикам, нарушившим священную присягу и свой долг? Или, все-таки, как к защитникам Империи, у которых просто временно помутилось в голове? А?Солдаты, не ожидавшие столь резкого вступления, несколько смешались. Дерзость Друза поколебала их воинственное настроение. Они вдруг поняли, что этот парень, совершенно не боится их, что он глубоко уверен в своем превосходстве, и эта уверенность начала постепенно менять настроение толпы, которая поначалу пришла сюда не каяться и даже не просить — но требовать.— Да, мы солдаты! — крикнул кто-то нерешительно. — Но мы хотим, чтобы с нами обращались, как с людьми!— Как с людьми? — фыркнул Друз. — Тоже мне, люди! С вами будут обращаться так, как вы того заслуживаете!И тут он перегнул палку. Перед ним, все же, стояли не вольноотпущенники и не бывшие гладиаторы, а свободные римские граждане, с молоком матери впитавшие в себя такие понятия, как любовь к родине, гордость и чувство собственного достоинства. Слова Друза — произнесенные, впрочем, скорее в запале — больно резанули их по сердцу. Настроение собравшихся вновь резко изменилось.Теперь площадь громыхала гневными криками, раздавался свист и топот, словно в амфитеатре.— Да кто ты такой, чтоб нас оскорблять?— Вы там прохлаждаетесь в Риме, а мы сторожим границу!— По тридцать лет служим!— А жалованье — смех один!— Почему эти расфуфыренные преторианцы получают столько денег, а мы гнием тут за гроши?Друз еще попытался исправить ситуацию.— Да потому, что преторианцы не бунтуют против своего цезаря! — крикнул он.Толпа снова взвыла.— Ах, не бунтуют?! Конечно — их же засыпают подарками!— Смотри, как бы мы не выбрали себе нового цезаря, если этот не хочет к нам прислушаться!— Правильно, ребята! И рейнские легионы нас поддержат!Положение становилось просто угрожающим. Вместо того, чтобы успокоить солдат, призвать их к порядку и заставить разойтись по своим местам, Друз необдуманными словами только еще больше разъярил их.Легат Юний Блез взбежал по ступенькам трибунала и наклонился к уху Друза.— Не надо так резко, прошу тебя, — шепнул он, — Потом мы им все припомним, но сейчас воздержись от угроз. Иначе мы вообще ноги отсюда не унесем.Друз окинул его презрительным взглядом, но не мог не признать, что совет дельный и уместный — толпа заводилась все больше и больше, кое-где уже начали звенеть мечи.— Ладно! — крикнул сын Тиберия. — Не будем обвинять друг друга. Давайте спокойно во всем разберемся. Итак, скажите мне ваши пожелания, и посмотрим, что я смогу сделать.Люди загомонили еще громче, некоторое время на площади царила полная сумятица.— Хорошо! — крикнул, наконец, один из легионеров, видимо, кто-то из зачинщиков бунта. — Мы представим тебе наши требования, но только поклянись всеми богами, что не накажешь потом тех, которые будут говорить.— Не требования, а пожелания, — подчеркнул Друз. — Только так я буду с вами разговаривать. Ладно, клянусь, что никто не пострадает. Слушаю!Толпа немного расступилась, и перед трибуной стали трое солдат-ветеранов, с лицами, покрытыми шрамами, с многочисленными знаками отличия за проявленную в боях храбрость.— Мы просим, чтобы срок службы был сокращен до шестнадцати лет, — громко и отчетливо начал говорить один из них. — Это справедливо. Ведь преторианцы...— Дальше, — резко приказал Друз. — Оставим преторианцев. Это другой вопрос.— Мы хотим, чтобы жалованье было увеличено до серебряного денария в день, — продолжал легионер.— В казне нет денег, — заметил Друз. — Вы же знаете обстановку в стране.— А завещание Августа! — заорали вокруг. — По три аурея на человека — это же смешно!— Цезарь Август, — с достоинством ответил Друз, — Божественный Август, сам принял такое решение, и никто не вправе оспаривать его. Однако если мой отец изыщет такую возможность, то обещаю, что выплата вам будет увеличена.— Ура! — крикнул кто-то, но большинство продолжало грозно гудеть.— Что еще? — спросил Друз у представителей солдат, которые по-прежнему стояли перед трибуналом.— Пусть с нами обращаются получше! — не выдержал второй делегат. — Офицеры только и знают, что лупят нас своими прутьями. За любую мелочь!— А от работы и учений просто не продохнуть! — добавил третий. — Мы не рабы в эргастуле!— Дисциплина должна быть крепкой, — безапелляционно заявил Друз. — Об этом и разговора нет.— Да мы же не против дисциплины! — закричали кругом. — Но над нами просто издеваются!— Хорошо, этот вопрос будет рассмотрен, — согласился Друз. — Все уже?— Это главное, — ответили делегаты и поспешно скрылись в толпе, которая расступилась и вновь сомкнулась.Люди затихли, ожидая, что же ответит посланник Рима, цезаря и сената.— Послушайте теперь меня, — медленно начал Друз. — Я не сомневаюсь, что многие ваши претензии справедливы, и обещаю лично сделать все возможное, чтобы их объективно рассмотрели в столице.Но согласитесь — не имея особых полномочий, я не могу сам решить такие важные вопросы, как сокращение срока службы и дополнительные выплаты. Это находится в компетенции сената и цезаря.— Так что ты тогда тут делаешь? — снова загудела толпа.— Разговорами мы уже сыты по горло!— Зачем ты приехал, если не имеешь полномочий!— Тихо! — рявкнул Друз, поднимая обе руки вверх. — Когда я ехал сюда, то еще не знал о том, что вы нарушили присягу. Поэтому мой отец, цезарь Тиберий, не наделил меня правом что-либо вам обещать. Но я предлагаю вам сейчас следующий выход: мы немедленно отправим в Рим курьера, который отвезет ваше прошение. К нему я добавлю свое собственное письмо, в котором буду умолять отца прислушаться к вашей просьбе. Уверен, что он не откажет своим верным солдатам, защитникам родины.Ну, а пока вы должны разойтись по своим подразделениям и вновь приступить к службе. Помните — рядом граница, рядом варвары. Мы не можем бросить Империю без охраны.— Ну, уж нет! — раздались голоса. — Эти обещания мы уже слышали не раз, особенно от Тиберия!— Мы не верим вам!— Сначала выполните наши условия, а потом мы будем служить, как раньше!— Это что, опять идти под палки офицеров? Нет!— Как хотите, — холодно заявил Друз, терпение которого истощилось. — Я сделал все, что мог. Если вы немедленно не подчинитесь, я буду считать вас закоренелыми бунтовщиками. И тогда уж ни о каких уступках и речи быть не может.Толпа снова всколыхнулась, но теперь это уже не был единый организм. Глядя с трибуны, Друз мог отчетливо различить три группы солдат: одни с яростью продолжали выкрикивать угрозы, другие молча стояли, опустив головы, а третьи — правда, самые немногочисленные — начали даже робко призывать к спокойствию.— Ну, хватит вам уже! — раздавались голоса.— Надо договориться, сопротивление ничего не даст!— Он же пообещал нам выполнить наши условия! Чего еще надо?— Давайте расходиться!— Будем ждать ответа из Рима!Эти возгласы несколько ободрили Друза и собравшихся вокруг него офицеров, но возвращаться к служебным обязанностям легионеры пока не собирались. Они стали выяснять отношения между собой.День уже клонился к вечеру.Друз устало спустился с трибуны и оглядел свою свиту.— Ладно, идемте. Посмотрим, что будет завтра. А сейчас неплохо бы подкрепиться. Мы с утра ничего не ели.Поскольку занятые собой солдаты не проявляли больше той явной враждебности к офицерам, которая царила в лагере до сего дня, те могли спокойно пройти через площадь и вновь занять палатку командующего.Вскоре был приготовлен и подан скромный ужин. Этим занялись слуги Друза, ибо офицеры Данувийской армии уже давно были вынуждены довольствоваться сухим пайком — повара отказывались обслуживать их, да и с продуктами в лагере было неважно.После невеселой трапезы все в молчании расселись вдоль полотняных стен. Никто не осмеливался первым нарушить тишину. Друз о чем-то глубоко задумался, запустив в густые волосы пальцы обеих рук и хмуря брови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64