— Всегда рад служить достойному гостю. Только БОТ с комнатой...— Что с комнатой? — нетерпеливо рявкнул Сабин. — Там у тебя так чисто, что ты боишься впустить римского всадника?— Нет, господин, совсем нет, — испуганно затряс щеками Квинт Аррунций. — Как раз наоборот. Боюсь, что у меня не найдется подходящего номера для такого уважаемого гостя.— Это как понять? — нахмурился трибун. — У тебя тут гостиница или эргастул?— Шутишь... — вяло улыбнулся Аррунций и тут же спохватился. — Да понимаете, какая беда — вот прямо перед вами сюда заявились лугдунские купцы, их такая прорва, что пришлось отдать им все мои комнаты. А домик-то у меня небольшой, сами видите... Так что, для раба еще место найдется, но римскому всаднику мне просто стыдно предлагать то, что осталось.— Сам ты раб, — буркнул Корникс, который с явным неудовольствием слушал эти переговоры. — Я свободный человек.Сабин жестом приказал ему замолчать и долгим тяжелым взглядом пригвоздил Аррунция к стене.— Значит, все занято?Тот нервно облизал губы, косясь на меч трибуна и судорожно моргая веками.— Ну, вы же не захотите спать на соломе в сарае?— Конечно, не захочу, — резко ответил римлянин. — Далеко до следующей гостиницы?— Пять миль, господин, — с готовностью воскликнул хозяин. — Клянусь Меркурием, я бы ни за что на свете не променял такого благородного человека на каких-то купцов, но...— Ладно, — Сабин со злостью махнул рукой. — Дай нам пока поесть и вина. Там посмотрим.— Сию секунду, — засуетился Аррунций. — Проходите в дом, пожалуйста. Лошадью сейчас займутся. Паллас! — закричал он в темноту. — Иди сюда, собака ленивая, быстро!Из-за угла снова показался заспанный лысый мужчина.Трибун окинул его критическим взглядом и кивнул Корниксу.— Пойдем.Мрачноватый длинный зал был где-то наполовину заполнен людьми. Мутно-желтое пламя светильников, развешанных по стенам, прыгало и металось из стороны в сторону под протяжным дыханием сквозняков. Пахло жареным мясом, подгоревшим жиром, чесноком, прокисшим вином и потом.Сабин, окинув помещение брезгливым взглядом, прошел в угол и уселся за массивный дубовый стол. Корникс расположился рядом, с облегчением опустив свою многострадальную задницу на табурет, который, конечно, не отличался мягкостью, но зато и не подпрыгивал, как этот проклятый мул.Напротив, сдвинув два стола, пировала веселая компания. Наверное, те самые лугдунские купцы. Было их человек двенадцать. Справа сидели еще несколько не очень чистых и неряшливо одетых мужчин — видимо, местные жители из деревни. Отдельно расположился грузный бородатый старик в рваной серой хламиде, судя по всему — бродячий философ или кто-то в этом роде.Небритый лупоглазый слуга принес и поставил перед Сабином и Корниксом две миски с кусками жареного мяса, высыпал на стол несколько зубчиков чеснока и ушел. Другой притащил кувшин вина и две глиняные кружки. Потом вернулся первый с караваем твердого хлеба и тарелкой оливок.Все, можно было приступать к трапезе. Сам хозяин, Квинт Аррунций, тем временем занял место за стойкой и завел разговор со смуглым резколицым темноволосым крестьянином — тягучий, как смола, беспредметный разговор о видах на урожай и болезнях овец.Сабин с натугой ворочал челюстями, пережевывая сыроватое мясо, не забывая забрасывать в рот оливки и прихлебывать вино из кружки.Напиток, на удивление, оказался довольно неплохим и даже чем-то напоминал знаменитое аминейское. Зато все остальное...Корникса это не смущало. Помогая себе острым ножом, он лихо расправился со своей порцией и, похоже, не отказался бы от добавки. Его голубые глаза сонно моргали.Монотонный гул трактира и на Сабина действовал усыпляюще. Что делать? Трибуна трудно было назвать изнеженным аристократом — в германских походах Тиберия, в которых Гай Валерий принимал деятельное участие, ему приходилось спать в таких местах, что солома Квинта Аррунция показалась бы роскошным ложем в Палатинском дворце, и только врожденное упрямство и болезненная гордость не давали Сабину согласиться с условиями, предложенными хозяином. Чтобы римский офицер валялся в сарае, а наглые купцы покоились на мягкой постели? Нет, лучше сделать вид, что он спешит, и проехать еще эти несчастные пять миль. Но уж если и в следующей гостинице не окажется мест, то тогда они с Корниксом разозлятся всерьез и повышвыривают на улицу всех, кто попытается помешать заслуженному сну трибуна Первого Италийского легиона.Мясо он кое-как дожевал, вино еще оставалось. Сабин вытянул ноги, облокотился на стол и неторопясь прихлебывал из кружки, чувствуя, как приятно расслабляются задеревеневшие за день мышцы.А Корникс внезапно проснулся: в зал вошла стройная рыжеволосая девушка, наверное, служанка, и принялась собирать со столов опорожненную посуду. Узкие глазки галла заблестели, ощупывая соблазнительную фигурку."Тебя надо было назвать не Корниксом Корникс (Kornix) — ворон (лат.).

, а кроликом, — подумал, перехватив взгляд слуги, Сабин, — Хлебом не корми, только дай зацепить какую-нибудь девчонку".На улице вдруг простучали лошадиные копыта, дверь взвизгнула, и в зал вошли — один за другим — трое мужчин. Все в длинных темных плащах, одного роста, пропыленные, в сбитых сандалиях. Двое остались у двери, упершись спинами в стену, а третий усталым размашистым шагом двинулся к стойке, маня к себе хозяина, который услужливо вытянул шею.Сабин мог бы поклясться, что под плащами у новоприбывших висят мечи, да и осанка их выдавала людей военных.Мужчина у стойки заговорил с хозяином. Тот с готовностью и некоторым испугом отвечал на вопросы; слов Сабин не мог различить. Наконец допрос окончился, мужчина откинул с головы капюшон плаща и махнул рукой своим спутникам. Те приблизились. Квинт Аррунций торопливо выставил на каменную стойку три кружки и принялся наполнять их вином из большого кувшина.Сабин, от нечего делать, разглядывал закутанную в плащи троицу. Тот, который разговаривал с Аррунцием, оказался мужчиной лет тридцати, смуглым, темноволосым, с резким неприятным лицом; длинный нос воинственно нависал над тонкой, гладко выбритой верхней губой, чуть скошенный подбородок тоже был безукоризненно выбрит. Справа на лбу изящно изогнулся тонкий белый шрам.Двое других походили друг на друга, как братья, — рослые, стройные, широкоплечие. Молодые — лет по двадцать — с одинаково туповатыми лицами людей, которые привыкли, что за них все решает кто-то другой, и приучились беспрекословно выполнять приказы.Человек со шрамом сделал несколько глотков и что-то тихо сказал хозяину. Тот кивнул и через заднюю дверь выскочил из комнаты.Спустя пару минут трое в плащах допили вино и тоже вышли. Вскоре на улице опять послышался топот копыт.— Ну, пора. — Сабин очнулся от приятной полудремы и толкнул Корникса ногой под столом. — Потом поспишь.Девушка-служанка исчезла уже некоторое время назад, и глаза галла снова потухли. Он выбрался из-за стола, подхватив стоявший на полу мешок, и тяжело двинулся к выходу. Хозяин снова возник за стойкой. Сабин подошел к нему.— Сколько с меня?Квинт Аррунций наморщил лоб и возвел глаза к потолку, задумчиво шевеля губами. Как бы тут и на скандал не нарваться, и выгоду соблюсти...— Двадцать ассов, — наконец решил он.В другой обстановке Сабин, конечно, спросил бы его, что тут может стоить двадцать ассов — сырая баранина или прогорклые оливки, но сейчас, когда за ним наблюдала вся дюжина лугдунских купцов...Он нашарил висевший на шее тощий кожаный кошелек и высыпал на стойку требуемую сумму. Хозяин жадно, но, одновременно, и с некоторым опасением сгреб монеты.— А что это за люди сейчас заходили? — равнодушно спросил Сабин.— Кто его знает? — ответил хозяин. — Спрашивали дорогу на Таврин. Лошадей поменяли.«Врет, — подумал трибун. — Дорогу спрашивали? Да она тут только одна и есть. Ну, ладно, мне-то какое дело?»Сабин еще раз неприязненно оглядел Квинта Аррунция и вышел на улицу.Корникс как раз подвел к крыльцу своего мула и лошадь трибуна, которые тоже успели подкрепиться в гостиничной конюшне. Сабин устало взобрался в седло и принял из рук слуги повод. Галл вяло вскарабкался на хребет мула. Всадники застучали пятками по бокам животных и снова выехали на дорогу.Темно уже было, как в Подземном царстве. На небе слабо перемигивались немногочисленные желтые звезды. Чуть шевелился легкий прохладный ветерок.Копыта глухо постукивали по каменистой дороге; слева от всадников теперь высилась уходящая во мрак отвесная стена, срубленная когда-то поколениями римских рабов; справа обрывалось вниз бездонное черное ущелье. Альпы во всей своей красе.Они ехали уже минут сорок, проскакали сквозь беззубый рот пробитого в скале короткого тоннеля и приближались к резкому повороту у Сорок третьего камня. За нависшим над дорогой огромным валуном вдруг послышался пронзительный крик человека и испуганное ржание лошади. Затем снова крик.— Ого! — сказал Корникс."Вот тебе и шестнадцатое июля, — со злостью подумал Сабин, придерживая лошадь, чтобы прислушаться. — Я так и знал... "— Вперед, — негромко бросил он в следующий миг, проверив, легко ли меч выходит из ножен. — Это, наверное, бандиты напали на кого-то.Оба всадника пригнулись к шеям верных животных я рванули по дороге к темневшему на фоне более светлого неба повороту.Сабин преодолел его первым и еще с десяток футов проскакал, ничего не различая во мраке. Впереди снова послышался крик, лязг металла и топот копыт.— А-а-а! — заорал сзади Корникс, воинственно размахивая своим ножом.А во тьме продолжали стучать, удаляясь, копыта.Сабин вдруг заметил на дороге, прямо перед собой, темное пятно, дернул повод, останавливая коня, и соскочил на землю, с мечом в руке.— Кто здесь? — хрипло спросил он.— Сюда, — глухо произнес чей-то голос. — Помоги, если ты честный человек.Темное пятно на дороге пошевелилось. Сабин склонился над лежавшим на спине мужчиной.— Что случилось?Глаза незнакомца лихорадочно блестели в свете звезд. Его грубо вытесанное, словно у заготовки в скульптурной мастерской, лицо было покрыто крупными каплями пота. Светлые волосы прилипли ко лбу. Из раны на плече медленно текла густая кровь.— Нога, — простонал он. — Что у меня с ногой?Сабин сдвинулся в сторону и тронул его за колено. Мужчина скрипнул зубами и выругался. Мышца на правом бедре была сильно рассечена; тут крови вытекло гораздо больше.Рядом появился Корникс.— Господин, я посмотрел дальше. Там два трупа...— Один, наверное, мой товарищ, — с трудом сказал раненый мужчина.Он с каждой секундой слабел от потери крови.— Что у меня с ногой? Я смогу ехать дальше?— С такой раной ты заедешь прямо к Плутону, — хмуро сказал Сабин. — Корникс, давай там мою тогу, надо перевязать.Галл бросился к мулу и принялся лихорадочно рыться в мешке, ругаясь сквозь зубы.— Бандиты? — спросил Сабин. — Вас ограбили?— Ограбили... — протянул мужчина, корча лицо то ли от боли, то ли от злости. — Еще как ограбили.Вернулся Корникс с разрезанными полосками материи, в которые он с помощью ножа превратил праздничную тогу Сабина.— Паутина нужна, — озабоченно сказал галл. — И уксус. Чтобы остановить кровь.— А цезарский хирург тебе не нужен? — рявкнул Сабин, — давай, перевязывай. Поски плесни.Корникс обиженно хмыкнул и взялся за работу. Трибун, все еще сжимая меч, прошел по дороге вперед.Через несколько шагов он наткнулся на неподвижное тело. Сабин опустился на колено и пощупал шею. Пульса нет. Это был молодой парень с выступавшим вперед квадратным подбородком и длинной сильной шеей. Именно шея была разрублена ударом острого оружия. Тело буквально плавало в луже крови. В руке человек сжимал боевой меч легионера.Чуть дальше лежал еще один труп. Распахнувшийся длинный темный плащ полностью накрыл его. Сабин отбросил ткань. Мужчина был убит ударом под сердце. Крови вытекло немного. Трибун повернул его голову и внимательно посмотрел на бледное лицо, лицо человека, привыкшего, что за него думает кто-то другой, и приученного повиноваться приказам. Он сразу узнал одного из тех троих, которые заходили в трактир Квинта Аррунция выпить вина.Что-то здесь было не так. На бандитов с большой дороги те люди уж никак не походили.Невдалеке фыркнула лошадь. Сабин прошел, еще немного и поймал за повод красивого серого коня с мешком у седла. Откуда-то из темноты на фырканье ответило приглушенным ржанием еще одно животное.Трибун потянул лошадь за собой и вернулся к месту, где Корникс заканчивал перевязывать раненого. Мужчина лежал с закрытыми глазами, его лицо сильно побледнело; время от времени он вздрагивал.— Ну, как? — спросил Сабин.— Не знаю, — пожал плечами галл и покосился на лежавшего. Потом добавил шепотом: — Вряд ли выживет, я думаю.— А ты меньше думай.Сабин присел рядом и тронул мужчину за плечо. Тот открыл полные боли плаза.— Мы отвезем тебя в деревню, в гостиницу. Там найдем врача.Раненый скрипнул зубами.— Мне надо ехать дальше, — упрямо повторил он.Сабин пожал плечами и встал.— Ну, как хочешь. Далеко ты не уедешь. Лучше подумай. Ты римлянин?Тот утвердительно шевельнул веками. А потом вдруг судорожным движением приподнял голову.— Эй, прикажи своему рабу отойти. Я должен тебе сказать...— Я не раб, — обиделся Корникс.— Отойди, — бросил ему Сабин, снова опускаясь на колено возле раненого. — Там дальше ходит еще лошадь. Поймай ее.Корникс укоризненно покачал головой и растаял во тьме.— Слушаю тебя. — Трибун осмотрел перевязку — ткань задерживала кровь, но все равно темные пятна быстро расползались по белому полотну.— Кто ты? — спросил мужчина прерывисто. — Мне надо знать. Это дело государственной важности.— Я — Гай Валерий Сабин, трибун Первого Италийского легиона..— Хорошо. — Мужчина облизал пересохшие губы. — Хорошо. Надеюсь, ты честный солдат и верен присяге.— А что тебе еще остается? — с некоторым вызовом ответил Сабин. — Только надеяться.— Меня зовут Кассий Херея, я трибун Пятого легиона Алода. — Мужчина не обратил внимания на язвительную реплику Сабина.— Я сразу подумал, что ты офицер, — заметил тот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64