Ведь оба парохода пошли ко дну, так что ни одна живая душа не спаслась!
Капитан Блэк оставался в Лондоне целых три месяца, и за все это время я ни на час не терял его из виду. Кроме того, просматривая тщательно все отчеты о судах и пароходах, я заметил, что за все эти три месяца не произошло ни одного непонятного, необъяснимого и беспричинного крушения или гибели судов.
Все это вместе взятое до того разжигало мое любопытство, что я оставил свою службу и всецело посвятил себя преследованию этого человека, этой воплощенной тайны. Я последовал за ним из Лондона в Париж, затем в Петербург, потом снова через всю Францию в Марсель, где он сел вместе с тремя из тех негодяев, которых я знавал в Специи, на свою яхту «La France», а месяц спустя эта яхта, но уже без него, была в гавани Коус и одновременно с этим большой пароход, шедший из Капштадта в Кадикс с очень ценным грузом, как это всем было известно, вдруг пропал без вести, как и те три парохода, о которых я говорил раньше. И вот тогда у меня появилась уверенность, что я один из всех людей на свете знаю тайну этого человека и его экипажа, знаю его страшную, ужасную тайну, от которой волосы становились дыбом.
Но хотя сам я был вполне убежден в этом, все же доказать связь между этим человеком и его золотым судном с его разбойничьим экипажем еще не имел возможности.
В течение нескольких месяцев все мои старания оставались безуспешными. Наконец в прошлом году я получил в Ливерпуле известие, что этот человек находится в городе. Я тотчас же явился к нему со своим товаром и на этот раз застал его не одного, а в компании всех этих разбойников, этого разбойничьего экипажа, которых видели и вы в Париже, и был свидетелем такой же дикой оргии. С неделю я следил за ним неотступно, но по прошествии этого времени потерял его из виду и, когда он снова появился на горизонте цивилизованного мира, это было уже в Париже, всего два дня тому назад, когда я просил вас сопровождать меня в его берлогу. Вы знаете, что я отправился с ним в Ливерпуль в надежде, что, проплавав двое суток в его обществе, мне удастся доказать, что он пользуется своей яхтой лишь как прикрытием и что, отплыв на несколько миль от берега на этой яхте, он пересаживается на свое безымянное судно. Я мог бы представить все эти данные любому правительству и предоставить ему действовать по своему усмотрению. Тогда цель моей жизни была бы достигнута!
Но, видно, это не суждено мне.
Эта задача ляжет теперь на других, главным образом на вас, Марк Стронг.
Вы молоды, имеете достаточные материальные средства и можете с успехом продолжить это дело. Вы не боитесь и черного таинственного мрака загробной жизни, который так пугает меня. Все сведения, какие получал я, будете получать и вы; имена моих друзей, помогавших мне в этом в вышеупомянутых городах, я записал для вас и, в память обо мне, они будут служить вам всем, чем смогут, как делали это для меня.
Но помните только одно: на море вам никогда не удастся осилить этого человека. Что же касается денежного вознаграждения, вполне заслуженного тем, кто избавит мир от этой страшной язвы, то обратитесь прямо в Лондонское Адмиралтейство и к торговым судоходным компаниям, потребуйте от них ту сумму, какую вы пожелаете, — и они выплатят ее вам.
Для начала советую вам отправиться к берегам Гудзона и там разузнать кое-какие подробности об этом человеке. Так предполагал сделать и я, но теперь пусть бессмертный дух мой содействует вашему успеху, а память обо мне укрепит в вас желание довести это дело до конца!
Писано на яхте «Сельзис», стоящей на якоре в Коусе, в августе текущего года, для Марка Стронга».

* * *
Когда я дочитал, глаза мои слезились от переутомления и лампа догорала, на дворе уже светало. Меня била лихорадка; в каюте я задыхался от смрада чадившей лампы и вышел наверх. Я увидел, что мы стоим на якоре в Соленте, и что на яхте все спят кроме Дэна, расхаживавшего взад и вперед по палубе.
— Вы не ложились, сэр?! — воскликнул старик. — Да на вас лица нет! Вам надо отдохнуть!
— Спасибо за добрый совет, Дэн, я посплю здесь часок, если ты принесешь мне сюда мое одеяло и подушку.
Минуту спустя я расположился в спокойном кресле-качалке, а старый матрос укрыл меня с чисто женской заботливостью; я заснул и видел во сне Холля, капитана Блэка, Четырехглазого и страшный костер на море.
Когда я проснулся, доктор прописывал мне какой-то рецепт, а Мэри возилась со льдом. Они сказали, что я проспал более тридцати часов и что все они опасались, что у меня воспаление мозга.
Но сон спас меня, и когда Мэри настаивала, чтобы я лежал еще неделю в кровати по предписанию доктора, я посоветовал ей передать это предписание Родрику, который был способен пролежать хоть месяц, я же сегодня еду в Лондон.
— Как?! — воскликнули они в один голос.
— Да, и если Мэри оставит нас одних на минуту, я скажу тебе, зачем я еду.
Мэри умоляющим взглядом посмотрела на меня, надеясь смягчить, но так как я оставался непреклонным, то она молча удалилась.
Родрик принялся было упрекать меня в безумии и диких фантазиях, но я прочел ему рукопись покойного Мартина Холля и когда кончил, то глаза его горели странным огнем, и он произнес одно только слово:
— Отправляемся теперь же!
VI. Новая яхта «Сельзис» и начало преследования.
Мы успели на первый поезд, отправлявшийся в Лондон, и к обеду были уже дома, в роскошном особняке Родрика и Мэри «Hotel Columbia». Мэри была с нами. Никто из нас не говорил об ужасной смерти Мартина Холля, но его призрак преследовал меня повсюду.
После обеда я написал два письма, одно — в Адмиралтейство, другое — в правление американской пароходной компании «Черный якорь».
Я сообщил об этом Родрику, но тот только усмехнулся, заметив, что предоставляет мне делать, что угодно, в течение двух суток совершенно не вмешиваясь в это дело, а по прошествии этого времени он выскажет свое мнение.
На следующий день утром я отправился в Адмиралтейство и после довольно продолжительного ожидания имел наконец счастье лицезреть одного из чиновников этого ведомства; чиновник этот отличался безукоризненной вежливостью и важностью и не менее удивительным тупоумием. Выслушав меня, он сказал, что адмиралтейство слышало кое-что об этом военном судне, но что в настоящее время у них так много дел и все они так заняты, что совершенно не имеют времени заняться этим делом, и предложил мне прийти через месяц.
— Через месяц! — воскликнул я. — Да через месяц все правительства Европы будут обвинять вас в непростительном невежестве и небрежности, и тогда вы пошлете за мной, будете звать меня, но я без вас обойдусь! Прощайте!
С этими словами я вышел из приемной и отправился прямо из адмиралтейства в управление пароходного общества «Черный якорь». Директор этого общества, человек серьезный и деловой, молча и внимательно выслушал все, что я имел ему сообщить, и так же молча отнесся к моему уверению, что у меня имеются несомненные доказательства того, что в руках этого человека находятся драгоценности, которые всеми считаются погибшими вместе с пароходом его компании «Каталония». Но когда я кончил говорить, директор позвал своего секретаря, и я по всему увидел, что он просто принял меня за помешанного. Только очутившись на улице, я вздохнул свободно и, вернувшись домой, рассказал о своих неудачах Родрику.
Последний, по-видимому, вовсе не был удивлен, и мне показалось даже, был доволен таким оборотом дела.
— Не говорил ли я тебе, — сказал он, спуская ноги с дивана, на котором лежал, — что никто не поверит такой сказке?
— Но я готов отдать жизнь, что каждое слово Мартина Холля — чистейшая правда, а что касается тебя, то я не вполне уверен, убежден ли и ты в истине всего этого.
Родрик не сразу ответил; он снова уже улегся на свой диван и теперь пускал в воздух кольца белого дыма.
— Вот что я скажу тебе, Марк, — промолвил он, наконец, — пусть меня повесят, если я знаю, верю ли я странной истории твоего покойного друга или нет. Во всяком случае я купил пароход.
— Ты сделал это? Но скажи, какое же отношение может иметь это к моему делу и к завещанию бедного Холля, и на что тебе вдруг понадобился пароход?
Родрик, раздосадованный моей непонятливостью, вынул изо рта сигару и заговорил с необычной для него быстротой:
— Ты знаешь, что я не терплю никаких разглагольствований, и думал, что все это само собой понятно, но, как видно, ошибся. Так слушай! Сегодня в твое отсутствие я приобрел паровую яхту «Рокэт», но прежде чем мы сядем на нее, она будет переименована в яхту «Сельзис»; экипаж ее будет состоять из нашего молчаливого друга, капитана Йорка и всего экипажа твоей яхты; кроме того, в качестве старшего помощника я пригласил брата капитана и, в помощь твоему экипажу, еще двенадцать человек матросов; еще нам нужны будут человек восемь артиллеристов и три инженера-механика. Всех этих людей я унаследовал от бывшего владельца «Рокэта», а в качестве кока мы возьмем твоего старого Кашалота, который хозяйствовал у тебя на «Сельзисе» и не откажется кормить нас в течение тех двух-трех недель, которые нам придется пробыть в море. Теперь нам еще требуются младший помощник и младший офицер, и так как эти люди будут постоянно находиться с нами, то выбор их следует делать осмотрительно. Я поручаю тебе сделать это: ты знаешь, что я терпеть не могу видеть посторонних людей и разговаривать с ними. Теперь, Марк, ты знаешь, что я никогда не чувствовал по отношению к кому-либо особенного чувства озлобления, но когда ты читал мне рукопись покойного Холля, я дал себе клятву предать этого негодяя, убийцу твоего несчастного приятеля, и многих других в руки правосудия, и пока я этого не сделаю, я чувствую, что не буду иметь ни минуты покоя. Ты говорил о нашем правительстве, о пароходных компаниях и рассчитывал на их содействие, но я знал, что из этого ничего не выйдет. Какое им в самом деле дело до нас? Тебе же, я знаю, нужны деньги, а у меня они есть, и все мое — твое, и все, что я имею, в твоем распоряжении. Итак, принимайся за дело, доведи его до успешного конца, выследи этого негодяя и передай его в руки правосудия, а тогда, не стесняясь, требуй себе надлежащего вознаграждения за свой риск и свою услугу. А пока помни, что по крайней мере в течение нескольких месяцев нам нечего рассчитывать на помощь со стороны, и все, что мы думаем сделать, должны делать сами и не только на словах, а и на деле. Мы должны, как советовал Холль, отправиться на берега Гудзона и там выследить этого негодяя.
Помолчав минутку, продолжил:
— Вот и отправимся туда, как только наша паровая яхта «Сельзис» будет надлежащим образом снаряжена и готова выйти в море. Все это будет сделано за мой счет, хотя я не более как пешка в этой игре, которую должен вести и разыграть ты; ведь покойный тебе завещал эту задачу. Именем его я и прошу тебя без возражений согласиться на мое предложение: ты должен сделать это ради него!
Что я мог ответить на это? Я только крепко пожал его руку, прочтя на лице друга то же чувство нетерпения и жажды возмездия, какие клокотали и во мне самом.
Вскоре явился ко мне некто Франциско Паоло, присланный агентами с предложением своих услуг в качестве младшего помощника; сначала на меня неприятно подействовала его итальянская физиономия, но затем, зная, что Италия дает нам прекрасных моряков, я отбросил этот предрассудок и, убедившись, что рекомендации у него прекрасные, и он, несомненно, очень приличный господин, предложил ему занять место младшего помощника на паровой яхте «Сельзис», причем просил его явиться на судно, стоявшее в Плимуте в ожидании отплытия. Но если бы я тогда знал этого человека, то дал бы тысячу фунтов за то, чтобы никогда не знать и не видеть его.
В последний день перед отъездом из Лондона мы с Родриком обедали одни. Мэри же еще с утра уехала, отправившись к одной своей старой родственнице, у которой должна была пробыть все время нашего отсутствия. Признаюсь, ее беспрекословная готовность расстаться с нами несколько огорчила меня.
— Вероятно, она теперь уже прибыла на место, — сказал я под впечатлением своих мыслей.
— Ты о ком, о моей старой собаке? — спросил Родрик. — Я отправил ее с охотником в деревню.
— Нет, я думал о Мэри, а не о собаке.
— Да, ты всегда думаешь о ней, а между нами говоря, я очень доволен, что она согласилась уехать; я боялся, что у нас с ней будет много возни. Девушки всегда как-то лишние, когда есть серьезное дело, но ты, очевидно, другого мнения.
Я действительно был другого мнения. Мне казалось, что ее присутствие внесло бы много светлых минут в нашу полную тревог и волнений жизнь, а ее ясный взгляд не раз поддержал бы во мне бодрость духа и светлую надежду на успех в минуту опасностей и неудач, но я, конечно, не сказал об этом ни слова.
Поезд отходил в девять часов, и у нас оставалось очень немного времени. Я поспешил в свою комнату, чтобы уложить необходимые вещи. Каково же было мое удивление, когда я нашел у себя весь свой чемодан разрытым, платье и вещи выкинутыми на пол; большой портфель, где у меня хранились бумаги покойного Мартина Холля, был раскрыт и разрытый валялся тут же. При осмотре оказалось, что сама его рукопись была не тронута, но его письма к нью-йоркской полиции, его чертежи, планы и наброски были украдены. Это открытие ошеломило меня, хотя в первый момент я и не сознавал всей важности этой пропажи.
Я приказал позвать к себе управляющего, который немедленно явился и был до крайности удивлен случившимся, причем ручался мне за полную благонадежность всех слуг в доме и за то, что никто из них не осмелился бы войти в мои комнаты.
Был призван привратник, но и тот уверял, что никто со вчерашнего дня, когда я принимал у себя итальянца, не приходил, но что сегодня он присылал сюда человека за какой-то вещью, которую он здесь оставил, а кроме него никто не приходил в дом.
Тогда мне все стало ясно. Я успокоил управляющего, сказав, что пропажа несущественная и что мне, в сущности, вовсе не следовало посылать за ним.
Когда управляющий удалился, я долго не мог успокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26