«Кстати, — сказал я, — какое поразительное военное судно стоит в вашем втором заднем доке, нечто совершенно необычное!»
Говоря эти слова, я не спускал с него глаз. Он вдруг заметно съежился и ушел в себя, и в тоне разговора его слышалась гроза. «Дьявол!» — пробормотал он себе под нос, затем отвечал с необычайной поспешностью:
«Да-да, очень любопытное судно, совершенно необычное, заказанное для одной из южно-американских республик. Это такая их фантазия, знаете ли, но извините меня, ради Бога, я страшно занят!» — и в сильном волнении он то снимал, то надевал очки, затем крикнул слугу и приказал меня проводить, извинившись передо мной еще раз.
Потерпев еще раз неудачу, я отправился на тот холм, откуда было видно диковинное судно, и просидел там несколько часов кряду, глядя на него.
Было ясно, что здесь крылась тайна, что синьор Вецца лгал, и я решил тут же посвятить себя и телом, и душой разоблачению этой тайны, рискуя даже потерять свою службу, которой я жил.
Вдруг я заметил темную струйку дыма, выходившую из трубы этого безымянного судна; значит, оно готовилось к отплытию и, быть может, уже через несколько часов уйдет в море! Тогда все погибло! Но что мог я сделать?! У меня не было никакого ключа к этой тайне, ни малейшей зацепки. Мне оставалось только выслать агентов во все концы земного шара, чтобы караулить это сказочное судно, что, конечно, было совершенно невозможно. Между тем рассудок твердил мне: «Плюнь ты на все это дело, пусть это золотое судно со своим разбойничьим экипажем отправляется ко всем чертям и занимайся своим делом». Это был, конечно, разумный совет, тем более, что я не имел в этом деле ни малейшей точки опоры, ни малейшей зацепки или исходного пункта.
Но, несмотря на все эти резоны, дело это не давало мне покоя; напрасно я ломал себе голову, надеясь придумать какое-нибудь средство, чтобы раскрыть тайну этого судна, — все было безуспешно. Несколько раз в течение этого дня я поднимался на вершину холма и смотрел на судно, несколько раз возвращался в свою гостиницу, чтобы подумать, заходил в несколько кафе, чтобы выкурить сигару и подслушать какой-нибудь разговор, который мог бы навести меня на мысль относительно этого судна — все было напрасно. Наконец я сказал себе: «Черт с ним!» — и усталый и разбитый вернулся в свою комнату, где и лег в постель. Но заснуть я, конечно, не мог и, вероятно, промучился бы до утра, то гася, то зажигая свечу, то принимаясь читать рассказы По, которые я очень люблю, то отбрасывая книгу и снова принимаясь размышлять все на ту же тему, если бы мой сосед по комнате не заговорил с кем-то сначала шепотом, напоминавшим жужжанье комара или мухи, запутавшихся в паутине, и я стал прислушиваться к этому жужжанию просто от скуки, затем голос стал громким и отчетливым, так что я мог уловить отдельные слова. Голос этот мне почему-то нравился, но зато другой голос, отвечавший ему, положительно бил меня по нервам. Я узнал в нем голос Ревущего Джона, который собирался прирезать меня, как собаку.
Два слова, сказанные этим человеком, заставили меня вскочить на ноги, и я очутился у тонкой деревянной перегородки, разделявшей эти две комнаты; в перегородке была проделана дверь, как это часто бывает в дешевых номерах итальянских гостиниц. Опустившись на колени, я приложил сперва глаз к замочной скважине, но та была заткнута бумажкой, тогда я приложил к ней ухо и более часа простоял так, жадно ловя каждый звук. Я узнал, что судно еще не ушло, так как здесь, в смежной комнате, находился негодяй, приставленный сторожить и охранять его; он беседовал, очевидно, с тем, кто платил ему за это дело. Наконец голоса смолкли, но в комнате продолжалась возня. Вскоре, однако, и это прекратилось, и я полагал, что мой сосед улегся спать. Но любопытство не давало мне покоя.
Я достал из своего чемодана некоторые запрещенные инструменты и с помощью их в несколько секунд без малейшего шума проделал отверстие в перегородке, сквозь которое теперь мог заглянуть внутрь соседней комнаты. С минуту я опасался, что мои соседи оба ушли из комнаты; но когда я заглянул в нее, то увидел рослого чернобородого мужчину, сидевшего у стола, а на столе перед ним лежала громаднейшая груда драгоценных камней огромной ценности. Подле него на столе лежал еще большой «бульдог» — револьвер; сам же он, казалось, погрузился в задумчивость или задремал, перебирая пальцами драгоценности, представлявшие собой несметное богатство.
Вглядевшись пристальнее в этого человека, я убедился, что он спит. Этот грубый, рослый детина, очевидно, заснул, перебирая сокровища. Он находился здесь в связи с таинственным золотым судном. Кто же был этот человек и почему он, обладатель такого несметного богатства, сидел в этой скромной итальянской гостинице и назначал ночное свидание здесь какому-то негодяю, рабочему дока? Честным ли путем приобрел он эти драгоценности? Или же все это было награбленное добро? Все эти вопросы разом нахлынули на меня и я решил во что бы то ни стало разузнать кое-что об этом бородатом человеке.
Более часа простоял я у проделанного мною отверстия, выжидая, когда этот человек проснется. Приближался рассвет, когда он очнулся и с нервной поспешностью принялся сгребать драгоценные камни в большой кожаный ларец, который закрыл и, поставив в тяжелый железный сундук, закрыл и его большим, странного вида ключом, положив этот ключ себе под подушку. Затем он нетерпеливо сбросил с себя платье и, не загасив лампы, упал на постель.
Тогда я осторожно вырезал замок из двери, разделявшей наши комнаты, надел мягкие войлочные туфли, захватил с собой склянку с хлороформом и мягкую тряпку и, засунув револьвер за пояс, осторожно отворил дверь и вошел к соседу. Приблизившись неслышно к его постели, я дал ему вдыхать в течение нескольких минут принесенный мною хлороформ, затем, убедившись, что он стал для меня вполне безопасен, достал ключ из-под подушки, раскрыл железный сундук и кожаный ларец и стал перебирать его драгоценные камни. Но не они интересовали меня, не они прельщали меня, несмотря на свою необычайную красоту: я надеялся найти здесь что-нибудь иное, какой-нибудь предмет, могущий мне служить зацепкой. И действительно, в руки мне попалось чудное ожерелье из опалов и бриллиантов самой чистейшей воды ожерелье тонкой работы и прекрасного рисунка. Это были первые попавшиеся мне камни в оправе, и теперь, когда я глядел на них, колье это мне показалось знакомо. Да, я, несомненно, видел уже это ожерелье, это самое, но где? На ком? Этого я в данный момент никак не мог припомнить. Но тем не менее я был уверен, что теперь у меня находится в руках ключ к этой загадке. Оглянувшись кругом и не видя в комнате ничего, что могло бы быть для меня интересным, я положил все драгоценности на прежнее место, замкнул ларец и сундук и ключ сунул под подушку спящего. Затем я принялся внимательно изучать черты, фигуру и, главное, форму рук и ногтей этого человека, изучал до тех пор, пока не мог сказать с уверенностью, что узнаю его из тысячи человек.
Покончив с этим делом, я вернулся в свою комнату и, растянувшись на постели, стал строить разные предположения относительно виденного мною ожерелья. Битый час я блуждал впотьмах, наконец умственное переутомление навеяло на меня сон, и во сне у меня разом воскресла в памяти вся эта история с ожерельем, которую я столько времени тщетно старался припомнить. Я вдруг увидел главную пристань в Ливерпуле, увидел пароход компании «Стар» «City of St. Petersburg», отходящий в Нью-Йорк; вспомнил происшедшее при этом задержание знаменитого вора, прославившегося кражами драгоценностей, Карла Рейхемана, на котором и было найдено это самое опаловое ожерелье, которое было потом возвращено его законной владелице леди Хардон, Беркелей сквер, д. 202, Лондон.
С этим живым воспоминанием я проснулся, торжествующий и счастливый, как ребенок, получивший в руки страстно желанную игрушку.
Имя леди Хардон не выходило у меня из головы все время, пока я одевался, умывался и причесывался. Вдруг точно электрический ток прошел по всем моим членам: это имя воскресило в памяти моей историю печальной кончины этой леди. Я вдруг вспомнил, что эта женщина покинула Англию на большом трансатлантическом пароходе «Александрия», погибшем в водах Бискайского залива с год тому назад; вспомнил, что в газетах говорилось о том, что она имела при себе все свои драгоценности, известные всему лондонскому высшему свету, в том числе и знаменитое ожерелье из опалов и бриллиантов. И никто, ни одна живая душа не могла сказать, как погибла эта несчастная женщина, никто не мог рассказать о ее последних минутах. Как же это могло случиться, что этот человек, грубый простолюдин, как это было видно по всему, теперь является обладателем этого знаменитого ожерелья, которое, по мнению всех, лежало на дне Голубого залива?
Забыв позавтракать, я вышел из дома и направился на вершину того холма, откуда был виден док, но теперь золотого судна там уже не было, и то место, где оно стояло, было пусто.
Это нимало не удивило меня, так как я ожидал такого поворота дел. Удостоверившись в том, что золотое судно снялось с якоря, я отправился в порт, навел справки, какие суда ушли из Специи за последние двадцать четыре часа, и узнал, что бразильское военное судно, построенное синьором Вецца, ушло сегодня в три часа утра. Больше я ничего не мог добиться от служащих, которые, очевидно, были щедро задобрены и потому были на этот счет немы, как рыбы. Из порта я поспешил к себе в гостиницу, желая узнать, уехал ли мой сосед, обладатель драгоценных камней, и, к великому моему удивлению, застал его завтракающим в общем зале. Из этого я заключил, что так как он не отплыл вместе с остальными разбойниками, то, вероятно, не находится в прямых и тесных отношениях с золотым судном. Но в таком случае что же это был за человек? Кто он был такой? Это я решил выведать, как только мне представится удобный случай.
Около года спустя я покинул Специю и вернулся в Лондон, где в одном из отелей в Cesil Street Strand случайно оказался еще раз соседом того самого человека, обладателя драгоценных камней, с которым я имел случай так хорошо познакомиться в Италии и которого я затем постоянно встречал под именем капитана Блэка.
Теперь я сообщу вам, Стронг, то, что произошло в промежутке этого времени. В тот самый день, когда безымянное судно вышло из дока и ушло в море, человек этот покинул Специю и отправился в Париж, куда последовал за ним и я. Пробыв здесь всего одни сутки, он и я с ним направились в Шербург, где он сел на маленькую частную яхту, и я потерял его в водах Па-де-Кале. Тогда я немедленно вернулся в Италию, отсюда телеграфировал знакомым мне полицейским агентам в Нью-Йорк, в Лондон, Сан-Франциско и три других порта Южной Америки, прося сообщить мне сведения о новом военном судне, недавно вышедшем из Специи и построенном по заказу бразильского правительства, и о некоем человеке, именующем себя капитаном Блэком, покинувшем Шербург на яхте-катере «La France» в утро 30-го октября. Но в течение почти целого года я напрасно ожидал ответа на мои вопросы. Я узнал только, что необычное судно за все это время никем не было встречено в открытом море и что о нем нигде ни в одних отчетах или морских ведомостях различных стран не упоминалось. Это показалось мне чрезвычайно странным, так как такое необычное судно не могло остаться незамеченным, а между тем о его существовании знали только его экипаж да я. Но, изучая все английские и иностранные морские ведомости и списки судов, я увидел, что три больших океанских парохода с ценным грузом, превышавшим по страховке сумму в сто тысяч фунтов стерлингов, погибли в тихую погоду, отправившись на дно со всем своим грузом один за другим в течение того месяца, когда таинственное судно вышло из доков Специи.
Не имея никаких сведений ни о безымянном судне, ни о капитане Блэке, я, однако, не терял надежны.
Пользуясь месячным отпуском, который я провел в Лондоне, я составил список всех драгоценностей, какие имели при себе пассажиры трех затонувших пароходов. Это были обыкновенные часы, кольца, браслеты, словом, такие вещи, каких много везде и всюду, но в числе этих незначительных вещей находилась принадлежащая одному нью-йоркскому торговцу, увозившему ее из Парижа в Бостон, редкостная историческая шкатулка с дорогим миниатюрным портретом работы Жана Петито, окруженном кольцом из редкой яшмы, и бывшая некогда собственностью французского финансиста Неккера. Редкостная шкатулка эта, как гласили официальные сведения, пропала при гибели парохода «Каталония», пошедшего ко дну со всем своим экипажем близ берегов Ньюфаундленда спустя шестнадцать дней после того, как безымянное судно ушло из Специи в море.
Спустя несколько месяцев я получил сообщение частного характера от одного агента нью-йоркской тайной полиции о том, что человек, именующий себя капитаном Блэком, — миллионер, американец, владелец громадного поместья на берегу Гудзона, пользующийся большим влиянием во многих городах и часто бывающий в Европе, куда он ездит скупать драгоценные камни и редкие миниатюры, человек, который слывет чрезвычайно эксцентричным и взбалмошным, — в настоящее время находится в Лондоне.
Я тотчас же поспешил в Англию, так как находился тогда в Женеве, и, прибыв в Лондон, поселился в той же гостинице, где остановился мнимый капитан Блэк. Три дня спустя я явился к нему в том самом виде, в каком вы видели меня в Париже, предлагая ему купить у меня весьма ценные миниатюры.
При этом мне посчастливилось увидеть собственными глазами в руках этого человека ту знаменитую шкатулку с миниатюрой, которая принадлежала Неккеру и которая, согласно газетным отчетам, погибла вместе с пароходом «Каталония». Шкатулка эта находилась, однако, у капитана Блэка, который при мне достал ее из своего шифоньера, затем снова запер ее в нем в своей спальне.
Не могу вам сказать, как меня взволновало это открытие. Какими судьбами историческая шкатулка, которая, по мнению всех, лежала на дне океана так же, как и опаловое ожерелье леди Хардон, находилась в руках этого человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26