Вдруг доктор коснулся моего плеча и указал в сторону первой пещеры, где я увидел пришвартованное к боковой скале знаменитое безымянное судно.
— Вот она, наша гордость, орудие нашей власти и могущества! — восторженно воскликнул он. — Разве оно не великолепно?! Не лучше всякого другого когда-либо существовавшего судна?! Есть ли где-либо в мире другое ему подобное? Без него мы были бы жалки и беспомощны, как дети, были бы жертвой нищеты, законов и общества, а с ним мы смело попираем их и гордо шлем вызов целому свету! Что же тут удивительного, что мы любим это судно, как дорогое, живое существо?!
Он говорил так искренне, так горячо, словно фанатик или влюбленный. И действительно, ничего более прекрасного, как по красоте линий, так и по блеску драгоценного металла, я никогда не видел. Даже на меня это судно производило чарующее впечатление.
— Оно сделано из высшего качества фосфористой бронзы, — продолжал между тем доктор, — лучшего материала для постройки судна не существует и не может существовать. Но зато оно стоит миллионы, и только Блэк мог осуществить такой сказочный сон, как наше судно!
Я слушал, а между тем мой взор устремился на синевший вдали Атлантический океан и мысли мои уносились далеко-далеко, к Родрику и Мэри, напоминая о том, как мало у меня надежды когда-либо увидеть их. А доктор все не спускал глаз с золотого судна.
— Смотрите, — говорил он, — видите, мы нагружаем его углем, хотя оно может обходиться и без него, — оно отапливается газом. Капитан Блэк избрал своим убежищем Гренландию именно потому, что это единственная почти не населенная страна, где можно добывать уголь. Правда, он несколько низшего качества, чем антрацит, который мы привыкли употреблять, тем не менее и он является весьма драгоценным, когда другого добыть нельзя. Мы загружаем судно на всякий случай, если вдруг капитан решит выйти в море до окончания этой зимы. Это, конечно, будет главным образом зависеть от наших друзей в Европе: мы их попугали, пусть же поуспокоятся немного!
— А кто у вас работает в угольных шахтах? — спросил я.
— Наши гости, — усмехнулся доктор, — честные английские моряки, суда которых погибали на полпути до места назначения. Мы предложили им на выбор — работать в рудниках или же жить свободно среди льдов и снегов.
— Но как они могут жить при таких условиях?
— Жить? — усмехнулся доктор. — Да они и мрут, как мухи!
— Я, как вижу, попал в шайку самых отъявленных мерзавцев и негодяев! — воскликнул я, возмущенный до глубины души.
— Почему не сказать «в содом настоящих дьяволов»? — спокойно, с прежней усмешкой заметил доктор. — Это было бы приличнее. Но вы все забываете, что сами явились сюда непрошенным, и теперь вам волей-неволей приходится оставаться с нами.
При этом он рассмеялся так цинично, что я не выдержал и с нескрываемым презрением отвернулся от него.
Осбарт как будто прочел мою мысль на лице, когда я, глядя на далекий океан, всей душой призывал свободу, зная, что только оттуда и могла она прийти ко мне. Он ласково взял меня под руку и сказал мягким, успокаивающим тоном:
— Не будем разбирать нравственность друг друга. Нам надо еще многое осмотреть, а вы, вероятно, скоро проголодаетесь и нам надо будет вернуться домой. Я хочу показать вам теперь только одно место, наше кладбище.
Это не особенно улыбалось мне, тем не менее я последовал за ним к той части маленького залива или бухты, на которую выходил скалистый дворец. Это была сторона, противоположная той, куда выходили окна моей спальни. Мы поднялись на самую вершину скалы, затем по большим, грубо высеченным в скале уступам стали спускаться по лицевому скату. Достигнув одного из ходов, мы вошли в него и очутились в узком, темном проходе, освещенном судовыми фонарями. Ход этот вел к одному из ледников, обращенных лицом к морю.
Перед нами вставала громадная стена из чистого светлого льда, замыкавшая небольшую полужелезную пещеру, которой оканчивался ход и в которой мы стояли. Взглянув на встававшую перед нами в полумраке ледяную стену, я невольно вскрикнул от ужаса: во льду были вырублены углубления и все они были заняты трупами. Это были в основном матросы, в том виде, в каком их застала смерть. Лица их были обращены к нам, некоторые сохранили печать мирной кончины и спокойствия смерти на лице, другие, напротив, возбуждали ужас своими искаженными лицами. У некоторых выкатились глаза, другие оскалили зубы или простирали вперед сжатые кулаки. Ничего более ужасного, более страшного и потрясающего я не видел в своей жизни. Я боялся взглянуть на этих мертвецов, и вместе с тем что-то тянуло, что-то заставляло меня смотреть на них, точно какой-то магнит тянул к этой страшной ледяной стене. И эти мертвые лица, эти мертвые глаза, казалось, смотрели на меня со зловещей усмешкой. Мне начинало казаться, что это уже не мертвецы, а живые люди, страшные привидения. Очнувшись, наконец, я заметил, что доктор Осбарт внимательно наблюдает за мной.
— Странное место, не правда ли? — сказал он. — Осмотрите же его хорошенько: как знать, может быть, когда-нибудь и вы будете здесь лежать!
— Боже упаси! — воскликнул я с ужасом.
— Почему же! Я лично предпочел бы лежать во льду, чем быть зарытым в землю. И заметьте, этот лед не составляет части того ледника, что громоздится позади: он отделен от главной массы стеной скал.
— Ужасное зрелище! — повторил я.
— Ужасное?.. Нет, почему же. Все это были наши друзья, наши товарищи. Я даже люблю навещать их, с ними как будто можно говорить, и в сущности, как знать, быть может, они действительно слышат нас!
Эти слова доктора положительно поразили меня. Я с недоумением посмотрел на него. И только собирался было задать ему один вопрос, но он вдруг пришел в такое возбужденное состояние, стал выкрикивать какие-то несвязные слова, плакать и хохотать, что я начал опасаться за его рассудок.
— Да, они слышат нас! Слышат! Все! Все! Дик, негодяй ты этакий, ведь ты же слышишь меня? Старый Джэк, проснись! Проснись, говорю тебе! Грим, ты убил многих на своем веку, ну-ка шевелись! Его работка! Его работка! — в иступлении кричал доктор, и лицо его было бледно и искажено до неузнаваемости, а голос раздавался под сводами пещеры, повторяясь глухим эхом по нескольку раз.
Не сомневаясь более, что доктор Осбарт — помешанный, я, в ужасе от этого открытия, потащил его за собой из пещеры на солнце и свежий воздух. Но когда мы очутились на берегу озера, силы оставили меня и я готов был заплакать, как дитя, безотчетно, беспричинно. Мои нервы были слишком возбуждены и теперь наступила реакция. Однако вскоре свежий живительный воздух успокоительно подействовал и на меня, и на доктора, который теперь совершенно пришел в себя, но оставался рассеянным и молчаливым и расстался со мной у дверей моей комнаты, не сказав ни слова, кроме короткого: «Прощайте, всего хорошего!».
XVII. Страшные минуты.
В продолжение нескольких последующих дней я не видел ни доктора Осбарта, ни капитана Блэка. Они как будто забыли обо мне. Но негр, по-прежнему прислуживавший мне, продолжал неустанно заботиться, чтобы я ни в чем не нуждался. Книг у меня тоже было много; гулять можно было, где угодно. Пользуясь этим, я часами бродил по скалам и по зеленым луговинам, причем имел случай убедиться, что наш оазис был окружен со всех сторон непрерывным кольцом снежных гор, за которыми тянулись бесконечные снежные равнины, так что бежать по суше было совершенно немыслимо. За это время я раза два видел Четырехглазого и от него сумел получить несколько ответов на интересовавшие меня вопросы. Так, я узнал, что капитан поддерживает отношения с Европой посредством двух небольших винтовых пароходов, которые выдает за китобойные, что один из них отправлен в Англию за сведениями, а другой находится в данный момент у американских берегов, где забирает запасы для пиратской колонии.
— Беда, как мы теперь нуждаемся в них, — добавил старик, — ведь здесь без съестных припасов прямо собачьей смертью умрешь! Ребята и то уже ропщут, говорят: «Что он здесь сидит? Чего он ждет, когда за нами пришлют из Европы и всех нас перевешают?» Да и относительно вас тоже большая смута: ребята у нас непокорные, в каждом из них по бесу сидит, да еще по какому!
— Да, зимовать здесь, должно быть, скучновато, — заметил я со вздохом.
— То-то и оно! Вы попали в самую точку, сэр! Делать здесь совсем нечего, и будь я капитаном, я не стал бы сидеть здесь, поджавши ноги, а вскочил бы, да и убежал отсюда, что есть мочи. Ведь нам и теперь уже припасов не хватает, так что завтра мы высадим пятьдесят человек рабочих на берег!
— Каких рабочих? На какой берег?
— Да вот тех, что работают в шахтах. Мы их просто выгоним на свободу, но бедняги все перемрут от голода и холода в этих снегах!
Я поспешил прервать под каким-то предлогом этот разговор, не будучи в силах совладать с охватившим меня волнением при мысли, что пятидесяти пленникам возвращена будет свобода, что я могу рассчитывать на пятьдесят союзников. Что, если бы удалось их вооружить и захватить врагов врасплох... — мелькнула у меня мысль. — Конечно, необходимо достать оружие и стать во главе этой обездоленной толпы!
Это была безумная попытка, но утопающий хватается и за соломинку. Мы могли потребовать себе запасной маленький пароход, приказать снарядить его и уйти на нем отсюда, истребив этих негодяев.
Весь остаток дня я употребил на то, чтобы изучать весь берег и все строения в надежде отыскать склад оружия. Но, увы, все склады и кладовые были снабжены тяжелыми, обитыми железом дверями, да еще заперты железными болтами и тяжелыми замками. Остальные строения были жилыми помещениями.
Большой зал, где мы присутствовали на страшном поединке, я избегал, зная, что для меня это небезопасно и что дикая орда настроена против меня. Усталый и обескураженный вернулся я в свою комнату. Рассудок шептал мне, что всего лучше отказаться от безумного замысла, на удачу которого при таких условиях нельзя было рассчитывать, так как в нашем распоряжении не было ни одного револьвера или ружья. Вдруг мне вспомнилось, что я видел в кабинете капитана Блэка, в углу, козлы с десятком ружей. Если бы мне удалось завладеть ими да прихватить хоть несколько револьверов! Эта мысль преследовала меня весь день. Под вечер же, когда я уже совершенно истомился и сел за вечерний чай, принесенный мне, по обыкновению, старым негром, я спросил его, не знает ли он чего-нибудь о том, что должно произойти сегодня вечером. На это черный слуга ответил, широко оскалив свои большие белые зубы:
— О, господин, сегодня много будет крови; большая будет потеха!
— Что, они перережут или перебьют всех этих несчастных?
— Зачем, господин? Нет, их не будут резать. Но крови прольется много в отчаянной борьбе. Вот уже и началось! — добавил он.
Действительно, внизу прогремел первый ружейный выстрел. Негр вышел из комнаты, а я подошел к своему окну и стал смотреть вниз. Возмутительное зрелище представилось моим глазам: двадцать человек работавших в рудниках черных углекопов высадились на берег, другая шлюпка подвозила с безымянного судна еще партию, тоже человек двадцать. Но целая толпа пиратов, окружив несчастных, стала гнать их в направлении снежных холмов, где тех ожидала страшная смерть. В открытое окно моей комнаты доносились их крики и проклятия: я видел, как на них беспощадно сыпались удары и как побоище превратилось в настоящую битву. Пираты действовали рукоятками своих пистолетов, а бедняги углекопы отбивались пустыми руками и один за другим падали на землю. Исход такого побоища нетрудно было предвидеть: безоружные и сравнительно малочисленные рудокопы отступали шаг за шагом в глубь беспредельной снежной равнины. Но теперь уже рассвирепевшие пираты стали стрелять по несчастным. Труп за трупом катился со скалистого берега вниз к воде. Уцелевшие же углекопы, охваченные паническим ужасом, бежали вверх по ледяному скату снеговых холмов на верную гибель и смерть.
Когда все стихло, я закрыл свое окно и упал в кресло, не зная, что мне теперь делать. За все время ни доктор, ни капитан Блэк не показывались на берегу озера или залива. В скалистом дворце тоже ничто не шелохнулось, так что я начинал думать, что хозяин дома, вероятно, находился в отсутствии. Когда стемнело, я вышел в коридор и увидел, что дверь его комнаты открыта настежь и в комнате совершенно темно. Но я боялся решиться на попытку завладеть оружием, прежде чем успею убедиться, что все кругом спят. Я боялся только одного, что капитан, ложась спать, запирает дверь своей комнаты. Тогда, конечно, всякая надежда овладеть его коллекцией ружей и переправить их через залив несчастным была бы безвозвратно потеряна.
В семь часов вечера я пообедал, как всегда, а в восемь старый негр собрал со стола и пожелал мне спокойной ночи. Часа три я ходил взад и вперед по комнате, создавая в голове сотни планов атаки и выжидая удобного момента. Наконец часов в одиннадцать я осторожно открыл дверь своей комнаты и стал прислушиваться. В коридоре было все тихо. Большинство дверей было заперто, но дверь комнаты доктора была открыта и в ней было темно. У меня родилось опасение, что он сидит у Блэка и они вместе совещаются о чем-нибудь. Оставив сапоги в своей комнате, я осторожно прокрался к дверям кабинета капитана, но и там царила темнота. Было ясно, что оба, и доктор, и капитан, ушли куда-нибудь и их не было дома. Я был вне себя от радости. Не долго думая, я вошел в кабинет и стал ощупью пробираться к тому месту, где заметил коллекцию ружей.
Сначала я наткнулся на какой-то столик или этажерку с мелкими вещицами и впотьмах опрокинул его — безделушки с шумом попадали на пол. Я остановился, как вкопанный, ожидая, что будет. Но ничего не шелохнулось. Тогда, выждав некоторое время, я продолжал пробираться ощупью дальше. Дважды я обошел всю комнату, не найдя того, что мне было надо, но на третий раз совершенно неожиданно для себя набрел прямо на ружья и вздохнул с облегчением. «Наконец-то!» — подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26