В этом доме у меня есть слуга, его зовут Алес…
— Я хорошо его знаю, можешь полностью доверять ему, без опасений. Именно он предупредил нас, чтобы мы были настороже, когда криптии нанесли нам визит той ужасной ночью. Карасу никогда бы не удалось принести Бритосу доспехи его отца без помощи Алеса. Он один из старейшин нашего народа, и люди прислушиваются к его словам.
— Он рассказал мне, как верно служил моему отцу Аристарху, что он был преданно и искренне привязан к моей спартанской семье.
— Можешь поверить ему. Он мудрый человек, он любит храбрость и правду везде, где бы они ни встречались. Возможно, он сможет понять тебя лучше кого-либо, потому что он знал и Критолаоса, и Аристарха.
— А как же ты, мама? Ты можешь понять меня?
— Боги пожелали, чтобы у меня не было своих детей, — ответила она, поднимая седую голову, — но, мой сын — ты… ты — мой сын…
Ее серые глаза наполнились слезами.
Короткий зимний день подходил концу, тень горы опустилась на дом Клеоменидов, как гигантская лапа. Она протянулась по равнине, над домами, над ледяными водами Еврота. Она невидимкой прокралась между домами Спарты, пока не поглотила акрополь и гордые стены Дома Бронзы.
***
В лунном свете офицер криптии инспектировал свой отряд: пятьдесят человек верхом на конях, легко вооруженные для быстрых, решительных действий.
Все главные илоты, представляющие народ гор и народ равнин, встречались на заброшенной мельнице около мыса Тенар.
Он хотел найти среди них человека, которого он пытал и лишил глаза в подземном застенке Дома Совета.
У них были приказы истребить всех вместе; говорили, что рабы готовили бунт. Ни один из них не должен уйти живым, чтобы, наконец, илоты поняли, что нет никакой надежды на получение свободы. Они обречены на вечное рабство.
Он подал сигнал и пронесся галопом по темным улицам Киносуры, и далее поскакал к дороге на Амиклы, и отряд всадников следовал за ним.
Была почти полночь, когда он остановил своих людей у подножья холма, на котором стояла заброшенная мельница.
Операция проходила удачно, луны не было видно, в темноте его людям удалось успешно подкрасться к строению. Они могли бы окружить его, оставаясь незамеченными. Но когда он подал команду спешиться, залаяла собака, за ней другая, и так, пока вся местность не огласилась собачьим лаем, эхом разносившимся по округе.
У илотов с собой были пастушьи собаки, они тревожно залаяли, подавая сигнал опасности. Лошади заартачились, забили копытами по земле и заржали.
Их всадники от неожиданности почти потеряли возможность управлять скакунами.
— Пусть идут! — закричал офицер. — Мы окружим их позднее. А сейчас — вперед, не дайте им улизнуть!
В это время уже предупрежденные шумом илоты уходили из строения в противоположном направлении, ища в темноте убежища, но место, выбранное ими, было покинутое и бесплодное, — скалистая южная оконечность Пелопоннеса, выступающая в море и обдуваемая со всех сторон ветрами.
Совсем не далеко от них, на самом конце мыса возвышался храм Посейдона Эносигея, морского божества, призванного охранять мореплавателей, когда они огибали мыс Тенар, увенчанный огромными скалами.
Беглецы кинулись в священное строение, чтобы найти там убежище, но их мечты на спасение оказались тщетными: подошли солдаты криптии и быстро окружили священную колоннаду.
Илоты отошли к алтарю и оставались там, как просители, вверяющие свои жизни в руки бога, умоляющие о защите. Спартанцы колебались, глядя на них, и повернулись к офицеру, ожидая приказа.
Но он вытащил свой меч и приказал наступать. Воины ринулись на невооруженных людей и жестоко убили их. Мечи неумолимо опускались, безжалостно погружаясь в клубок тел, ломая кости, пронзая обнаженные груди.
Кровь струилась и растекалась по священному камню алтаря. Колоннада храма огласилась отчаянными воплями и проклятиями, смешанными с бешеным лаем собак и ржанием лошадей, которые в ужасе убегали в ночь.
Офицер вошел в храм и вышел с двумя горящими факелами, чтобы осветить участок земли. Картина, представшая перед ним, была настолько ужасной, что, хотя он был и приучен к виду крови, он почувствовал, что у него начинается рвота. В темноте, его люди убивали не с точностью воинов, а с жестокостью мясников.
Он повернулся, отворачиваясь от кровавой бойни, и приказал своим людям уходить. Эспланада храма снова погрузилась в великое безмолвие. Два факела, брошенные на землю, шипели и испускали неровное сияние.
В кровавом ореоле появилась черная фигура. Угасающее пламя осветило бородатое лицо, плотно сжатые челюсти, бычий лоб с глубокими морщинами. Ниже лба сверкал единственный глаз, бросая зловещие взгляды, подобные не совсем угасшим тлеющим красным уголькам.
В ту ночь в горах волки выли и выли, и люди Тайгета недоумевали, ведь время гона еще не пришло. Но старики просыпались от этого траурного хора, чувствуя, как их сердца превращаются в камень. Они знали, что на их народ обрушилась катастрофа, и в темноте вытирали горькие слезы.
ГЛАВА 8
Антинея
Алес вернулся, совершенно опустошенный, чтобы предупредить своего хозяина о массовой резне, преступлении, совершенном спартанцами в Тенаре, но не мог его найти: Клейдемос уехал рано, еще до рассвета, направляясь в Мессению. Гнедой конь, тот, которого он привез с собой из Азии, исчез из конюшни.
К этому времени Клейдемос уже проехал через Селласию, пересек северные отроги горного кряжа Тайгет и спускался по западному склону горы, чтобы выехать на дорогу, ведущую в поселок Фурия.
Он ехал верхом целый день, то и дело спешиваясь, чтобы вытянуть ноги и немного согреться, пройдя пешком небольшое расстояние. Небо было хмурое. Ветер уносил огромные серые тучи к заливу Мессения.
Клейдемос проезжал по местности, разделенной холмистыми гребнями, иногда покрытых лесом, иногда просто в виде бесплодных скальных пород, на небольшие долины.
То и дело ему встречались пастухи, которых он расспрашивал о дороге, обмениваясь несколькими словами. Диалект, на котором они говорили, был очень похож на диалект илотов горы Тайгет.
Он присел в тень скалы, чтобы проглотить кусок хлеба и несколько сушеных фиг, пока его лошадь паслась на слегка пожелтевшей траве, затем снова отправился в путь в западном направлении.
Ближе к вечеру небо потемнело, угрожая дождем, он начал искать убежище на ночь.
В центре поляны, около небольшого ручья, он видел скромную, деревянную хижину с забором, явно жилище пастуха-илота. Он повернул лошадь в этом направлении.
При его приближении залаяла собака. Он спешился и ждал у края двора, уверенный в том, что кто-нибудь выйдет к нему. Дым колечками шел из трубы, — знак того, что хозяева вернулись после своей дневной работы.
Дверь открылась, появился пожилой, но крепкий, одетый в длинный серый шерстяной хитон мужчина, напряженно вглядывающийся в ночь.
Клейдемос вышел вперед со словами:
— Приветствую тебя, мой друг. Меня зовут Клейдемос. Я странник, ночь застала меня в пути в ваших краях. Боюсь, что может пойти дождь. Мне нужен ночлег для меня и укрытие и немного сена для моей лошади.
— Ты прав, — сказал мужчина. — Конечно, пойдет дождь, а может даже снег сегодня вечером. Входи, путник.
Клейдемос протянул руку и заметил, что глаза мужчины остановились на его копье.
— Откуда ты приехал? — спросил мужчина, провожая его в дом.
— Из Мегары. Я направляюсь в сторону Фурии, нужно купить немного шерсти.
Мужчина предложил ему сесть.
— Не могу предложить тебе многое, — сказал он, — но если ты согласишься отведать мой обед, мне будет приятно.
— Я с удовольствием пообедаю с тобой, — ответил Клейдемос. — Но в моем заплечном мешке тоже кое-что припасено, — сказал он, вынимая хлеб, оливки и сыр и выкладывая все на стол.
— Прекрасно, — сказал хозяин. — Устраивайся поудобнее и согрейся около огня. Пойду похлопочу о твоем коне, он, наверное, тоже устал и проголодался.
Клейдемос осмотрелся вокруг: убранство лачуги было убогое; из мебели — лишь стол, да пара скамеек. В углу разместились мотыга, грабли и мешок с ячменем. На деревянной тарелке на столе лежали какие-то корешки, заправленные уксусом и солью, пара яиц и глиняный кувшин воды. Хозяин дома, наверняка, был очень беден.
Было слышно, как он пошумел и посуетился немного на сеновале, затем дверь открылась, и он вошел, потирая руки.
— Я был прав, — сказал он. — Пошел снег. Лучше подброшу-ка я дровишек в огонь.
Он взял охапку веток и бросил их в очаг. Вспыхнувшее потрескивающее пламя стало немного согревать помещение. Лампы не было, очевидно, пастух не мог позволить себе жечь масло, если им не была даже приправлена еда.
Они приступили к трапезе; Клейдемос взял несколько корешков, чтобы отдать должное гостеприимству, и предложил свою еду, которую хозяин съел с большим удовольствием.
— Можно ли узнать, как тебя зовут? — спросил Клейдемос.
— Меня зовут Басиас, — ответил пастух. — Пожалуйста, прости меня за то, что я сразу ничего не сказал о себе. Понимаешь, по этой дороге вообще никто не ходит, поэтому я не привык принимать гостей.
— Ты не боишься жить здесь один? — спросил Клейдемос.
— Из-за чего? Грабителям нечего взять. Стадо принадлежит моему хозяину, он спартанец, а никто не решится воровать у спартанца. Расскажи мне о себе. У тебя конь и копье; ты должен быть богатым человеком.
— Разве тебе кажется странным, что торговец путешествует с копьем? Хорошо, позволь мне сказать тебе, что мое копье и конь давали мне возможность заработать на хлеб насущный в течение долгого времени. Очень долго я сражался в Азии, как наемник, пока однажды не ранил ногу, упал с седла. Я решил бросить службу и зарабатывать на жизнь, ведя небольшое дело.
— Не слишком ли неподходящее время года, — спросил Басиас — чтобы покупать шерсть? Овец не будут стричь еще пару месяцев, а может быть и три месяца, если сохранится такая же плохая погода.
— Это правда, — ответил Клейдемос, — но я думал, что, прибыв так рано, смогу договориться о лучшей цене. Есть и человек, с которым мне нужно увидеться… крестьянин, которого зовут Пелиас. Ты вообще-то его не знаешь?
Мужчина оторвал лицо от тарелки, глядя на гостя с явным удивлением.
— Пелиас? Я знаю крестьянина-илота, который живет на расстоянии приблизительно одного дня пути отсюда.
— Одного дня пути? — Повторил Клейдемос. — Это должен быть он. Если сохранится плохая погода, возможно, я смогу договориться с ним о ночлеге на завтра… Я могу заплатить.
— Да, — кивнув, одобрил Басиас, запуская пальцы в бороду и собирая крошки со стола, — я думаю, все будет в порядке. Ты увидишь его дом на этой же дороге завтра… я бы сказал после того, как наступят сумерки. По снегу лошадь не сможет идти быстрее. Если не заблудишься, то доберешься часа через два после заката. Передай ему, что тебя послал Басиас, пастух, что ты был моим гостем: он с радостью устроит тебя. Но дай ему что-нибудь, если можешь, он очень беден.
— Он живет один, как и ты?
— Нет, с ним живет дочь, если я хорошо помню. Но у него наступили слишком тяжелые времена… помоги ему, если можешь. — Пастух подбросил в огонь еще дров, затем ушел за соломой, чтобы устроить гостя на ночь.
— Больше у меня нет ничего, — сказал Басиас, расстилая солому на полу. — Тебе придется смириться с этой бедной постелью.
— Не беспокойся обо мне, — сказал Клейдемос. — Я был солдатом, мне приходилось часто спать на голой земле. А эта солома сухая и приятная. Я очень хорошо высплюсь здесь. Но куда ты пойдешь?
— В загон к овцам.
— О, нет. Я не хочу занимать твое место. Я буду спать в загоне.
— Нет, дело не в этом; здесь достаточно места для нас двоих. Мне лучше спать в загоне, я боюсь, что ночью появятся волки.
— Ну, если это так, то ладно, — согласился Клейдемос. — Но разбуди меня, если услышишь вой волков; я помогу тебе своим копьем.
— Благодарю тебя, мой гость, — сказал Басиас. — Конечно, я так и сделаю. Да будет спокойной твоя ночь.
— И тебе доброй ночи, также, — ответил Клейдемос.
Он проводил Басиаса до дверей и увидел, что все вокруг покрыто снегом, который продолжал валить крупными хлопьями. В его слабом свечений были хорошо видны двор и деревянный загон с соломенной крышей, в котором укрылись овцы.
Басиас пошел к загону, оставляя глубокие следы в снежном покрове. Он открыл дверь, его приветствовали мычанием и блеянием, сразу же он захлопнул за собой дверь.
Клейдемос остался во дворе, наблюдая, как падает снег. Снегопад напомнил ему те долгие зимы во Фракии, бесконечную тоску одиночества, долгие марши по снегу в ледяных оковах доспехов. Набеги на спящие поселки, женские крики, пожары, грязь, кровь….
Сейчас снег закружил мягко, накидывая на землю белую вуаль, словно предвещая мир; казалось, что он также мягко кружит и у него внутри, успокаивая глубокие раны, панику, страх, заглушая крики… все белым-бело…
Только тихое блеяние доносилось из загона: наверное, крошечные ягнята, прижимаясь к шерсти своей матери, мечтают о цветущих полях. В стойле огромный баран с загнутыми рогами поднял ноздри, из которых шел пар, стараясь унюхать раздражающий запах хищника: волка.
Клейдемос плотнее закутался в плащ, собираясь вернуться в дом, когда мягкий хруст ломающихся веточек заставил его обернуться на пороге. Он посмотрел перед собой в темноту: ничего, должно быть ему померещилось…
Но, совершенно неожиданно, блеснули два желтых глаза, и огромный волк ринулся вперед, — самец с серебристой шкурой.
Клейдемос хотел положить руку на копье, но ничего не сделал, когда заглянул в глубину этих сверкающих глаз. Зверь подошел ближе, останавливаясь буквально в нескольких шагах от него. Он поднял морду, словно обнюхивая человека, и опустил хвост, который доходил почти до земли, затем развернулся и исчез в вихре белых хлопьев падающего снега.
Но ни собака не залаяла, ни одно животное в загоне не проявило никаких признаков испуга…
Клейдемос закрыл за собой дверь. Он лег рядом с очагом, наблюдая, как пламя мерцает голубыми огоньками среди догоравших красных угольков, слегка покрытых золой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48