Не чувствовал он также, что может полностью доверять наемникам, которых он завербовал на золото, полученное от персов.
Он покинул Византий и маршем двинулся в Троаду, останавливаясь в местечке, расположенном недалеко от Даскилея, где Клейдемос и встретился с ним.
Его положение уже было поставлено под серьезную угрозу, и даже персы относились к нему с отчуждением. У него был единственный выход из создавшегося положения: совершить попытку осуществить свой план в Спарте.
Пришло время и Клейдемосу покинуть Азию и вернуться в Лаконию. Официальной причиной послужило то, что он не предполагает оставаться в подчинении командующего, которого не признает свое собственное правительство, и что он намерен сделать доклад непосредственно эфорам и старейшинам.
— Прощай, Клейдемос, — сказал царь, беря его руку, — все наши надежды теперь в твоих руках. Не падай духом: я вернусь, и ты увидишь, что еще все не потеряно.
— Прощай, мой царь, — ответил Клейдемос. — Когда ты вернешься, я буду ждать тебя в доме Клеоменидов. Там мы и встретимся снова, если боги так захотят.
Он сел верхом на коня и поскакал в сторону Кизика.
Павсаний пошел обратно к своей штаб-квартире, ведя лошадь за повод. Был прекрасный день. Дул освежающий легкий ветерок, огромные белые облака плыли по чистейшему небу.
— Если ветер дует с суши на море, то день подходит грекам, чтобы выйти в море… По крайней мере, так гласит пословица, — думал царь Спарты, поворачиваясь назад, чтобы взглянуть на Эгейское море, сияющее вдали как зеркало, которое выпало из руки богини.
Облако закрыло солнце, и царь медленно пошел по дороге.
***
Клейдемос высадился в Гифеуме. Лошадь спустили с судна на берег, и он отправился в Спарту.
Было раннее утро, и он рассчитывал попасть в окрестности города до заката солнца, чтобы дать эфорам согласованный с Павсанием отчет.
Вскоре он добрался до правого берега Еврота и следовал по его руслу целый день. Рано утром, приближаясь к городу Фар, он увидел горы Тайгета. На расстоянии он попытался пристально рассмотреть вид, открывающийся перед ним, жадными глазами исследуя вершины, расщелины и леса, пока ему не удалось найти то место, где, как он надеялся, его ждала женщина, которую он не прекращал называть матерью.
Он съел кусок хлеба с большим куском сыра, доставая все из заплечного мешка, и запил речной водой. Затем стал готовиться, чтобы войти в Спарту.
Он надел кирасу и наголенники. Достал большой щит, украшенный изображением дракона из кожаного мешка, и повесил его у седла. Затем натянул шлем с тремя темно-красными гребнями и верхом на коне поехал к городу.
Стражник, который увидел его с наблюдательной башни, был потрясен: воин, торжественно приближающийся на своем нисейском боевом коне, закованный в сверкающие доспехи, казался самим величественным Аристархом, возвращающимся из загробного мира.
Только тогда, когда всадник приблизился к нему, он стал понимать, кто это может быть на самом деле. Он внимательно наблюдал за ним, пока тот пробирался среди домов и затем исчез в лабиринте улиц.
Клейдемос направился к площади, где стоял Дом Совета и попросил одного из охранников сообщить о нем.
— Скажи, что Клейдемос, сын Аристарха, Клеоменид, командующий четвертым отрядом Фракии, просит приема.
Вскоре он предстал перед эфором Эписфеном, который встретил его с улыбкой.
— Для меня большая честь приветствовать на твоей родной земле сына великого Аристарха, благородного Клейдемоса, чьи старания во Фракии не остались незамеченными. Почтенные отцы Совета старейшин будут рады принять тебя по возможности быстрее и выслушать полный отчет о событиях, которые произошли в Византии… И по поводу положения царя Павсания, поведение которого за последнее время доставило нам слишком много беспокойства. Я лично дам тебе знать, когда они будут готовы выслушать тебя. Сейчас тебя проводят в казармы твоего батальона, где ты сможешь отдохнуть и набраться сил. Я все устрою так, чтобы ты смог вступить во владение своим домом, который оставался покинутым в течение стольких лет. За собственностью присматривал только один старый слуга; он расскажет все, что ты захочешь узнать о твоем имуществе и об илотах, которые возделывают твои земли.
— Благодарю тебя, господин, я буду ждать твоего вызова, — сказал Клейдемос.
Отдав честь по-военному, он последовал за охранником, который повел его в сисситии.
Он пешком прошагал через весь город, ведя коня за уздечку. Прошел через районы, известные как Питана и Киносура, и подошел к акрополю. Повернулся, чтобы взглянуть на фасад храма Афины, Дом Бронзы. Снова увидел себя мальчиком, одетым в плащ Пелиаса, наблюдающим, как Бритос подвергается бичеванию. Какой ненавистью было переполнено его сердце! Вновь он услышал щелканье бича, словно время остановилось в прошлом…
Клейдемос прошел пешком по улицам города, поглощенный своими мыслями, и голос охранника испугал его:
— Мы здесь, командир. Если ты хочешь отдать мне своего коня, я отведу его к тебе домой, чтобы за ним поухаживали.
Клейдемос снял щит с седла, взял кожаный мешок и свой заплечный мешок и вошел в казармы, к которым он был приписан. Длинное простое помещение с тридцатью двумя койками, в головах которых было ровно столько же сундуков. У стен, прислоненные к ним, стояли стойки для копий и мечей, на стенах были крюки для шлемов и доспехов. В этом огромном пространстве, таком печальном и ничем не украшенном, сверкающее оружие было скорее похоже на украшения, чем на орудия смерти.
Илот помог ему снять доспехи и положил несколько вещей, которые он принес с собой, в сундук. Он сообщил, что в соседней комнате скоро будет раздаваться пища. Клейдемос прилег на небольшую койку, которую илот указал ему. Ему было тревожно, беспокойно… ему хотелось забрать коня из дома Клеоменидов и умчаться в горы, добраться до полянки, найти свой маленький дом и закричать:
— Мама! — так громко, чтобы все услышали его, даже Критолаос, похороненный на краю леса.
Он хотел пойти к верхнему ручью, в лачугу Караса, чтобы почувствовать, как его кости трещат в мощных объятиях великана. О всемогущие боги, ждет ли еще его там Карас? Пойдут ли они вместе на охоту, снова взяв с собой лук царя? Карас… Карас должен знать, где найти Антинею. Он хотел бы пойти прямо к ней.
— Я сошел с ума! — подумал он, хлопая себя по лбу. — Безумный! Чего я могу ждать от нее? Конечно, она стала женой какого-нибудь пастуха или крестьянина, я даже могу и не узнать ее. Ее тело, изношенное тяжким трудом и беременностью… Или ее душу, озлобленную и разочарованную бесконечным ожиданием, затем укрощенную и закаленную годами многолетнего рабства…
Но все равно ему нужно было увидеть ее. Возможно, что-то и сохранилось от их совместной жизни, хотя бы частичка ее души, которая, никогда, никогда и не покидала высокогорные пастбища горы Тайгет. Нужно обязательно найти Караса; Карас отведет его к ней.
Хор громких голосов прервал его размышления, тридцать обнаженных юношей ворвались в большую комнату, смеясь и шутя. Это оказались члены сисситии, к которой он также был приписан.
Как только первый из них заметил вновь прибывшего, они все замерли на месте. Громко крича, чтобы его было слышно на фоне общего смятения и сумятицы, один юноша приказал своим товарищам утихомириться:
— Становись! Перед вами командующий фракийского батальона. Разве вы не видите щит? Он сын великого Аристарха! Вы слышите меня, мужчины?
Он повернулся к Клейдемосу, который поднялся на ноги:
— Командующий! Я Айнкиас, сын Онесикрита, командующий сисситии Добро пожаловать, господин, прости меня, что я не приказал отдать честь по-военному. Так как мы все обнажены, как ты можешь легко заметить, это запрещается уставом. Через минуту мои люди будут одеты в полные доспехи, и ты сможешь провести смотр во дворе, если желаешь.
— Благодарю, — ответил Клейдемос, — но я уверен, что вы устали и голодны. Разойдитесь и готовьтесь к обеду. Встретимся за общим столом.
Сразу же после заката солнца подали еду. Клейдемос принимал участие в трапезе, но не чувствовал себя компанейски. Его поведение должно соответствовать ожидаемому; Клейдемос не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Он был убежден, что план Павсания уже находится под серьезной угрозой, но в любом случае, лучше было продолжить ту линию, о которой они условились. Если план станет осуществимым, то только к лучшему. Если Павсаний, как он подозревал, связал ему руки, задерживая его возвращение в Спарту, то, безусловно, он не захочет возбуждать ярость илотов, подталкивая их к напрасной бойне.
Важно было установить хорошие отношения с воинами. Солдаты из батальона во Фракии почти все уже вернулись, они будут распространять молву о нем и его славу как безупречного командира и неутомимого борца.
Пока все ели, он понял, что фраза, которую он произнес два года тому назад во Фракии, облетела все казармы в городе. Когда из Византия для инспектирования войск прибыл офицер, который сделал ироническое замечание по поводу хромой ноги Клейдемоса, тот ответил, «Я здесь для того, чтобы сражаться, а не пятиться на пятках».
О нем ходила молва повсюду, сотни историй рассказывали о нем, и людям было любопытно услышать еще больше. Самые молодые хотели услышать о сражении при Фермопилах: ведь он — последний из спартанцев, кто остался живым, кто был свидетелем этой битвы.
Другие хотели узнать, правда ли то, что Павсаний пристрастился к роскоши и жил, как персы, что он собирает личную армию и готов вернуться в Спарту.
Но больше всего их интересовало его невероятное прошлое, и то, о чем они даже не могли и заикнуться: как он выжил среди волков горы Тайгет, как ему удалось найти своего брата Бритоса и сражаться бок о бок с ним при Платеях, а затем восстановить свое место среди равных. Он ведь начал жизнь хромым калекой и без какого-либо наследства…
Он предпочел не замечать намеки в их вопросах, которые появлялись во время разговора, давая им понять, что у него была сложная жизнь, но он не считает себя лучше других или отличающимся от них по этой причине.
Это повысило оценку, которую давали ему эти люди. Люди, которые привыкли видеть, как их цари едят с ними одну и ту же пищу, спят на тех же самых жестких подстилках, цари, которые занимают первые места только во времена опасностей и бедствий…
И тогда разговор снова возвращался к Павсанию.
— Я не могу понять, командующий, — сказал один из солдат, которого звали Бойскос, — как победитель при Платеях может быть замешан в связях с персами. Я начинаю думать, что кто-то хочет опорочить его репутацию и славу, чтобы отстранить его от власти. Что ты думаешь?
Клейдемос отреагировал на этот вопрос, тщательно взвешивая каждое свое слово:
— Мой друг, никто и никогда не доказал, что эти слухи основаны на фактах. Но эти слухи упорно распространяются… ну, мне тоже все это кажется невероятным. Лично я могу сказать, что царь Павсаний всегда помогал мне и показывал, что высоко ценит меня, и я благодарен ему за это.
— Ты все-таки покинул его. У тебя должна быть причина.
— Когда я услышал, что эфоры и старейшины отозвали его, отстранив от командования, я понял, что мой долг как гражданина — не подчиниться покорно личному чувству благодарности, потому я и вернулся.
— А что царь намерен делать сейчас? — спросил другой солдат.
— Не знаю, — ответил Клейдемос. — Я полагаю, что он должен вернуться, если и не по каким-то другим причинам, то хотя бы ради того, чтобы защитить себя, объяснить свои действия.
***
Клейдемос даже и представить себе не мог, что в темницах Дома Совета тот же самый вопрос, но в значительно более угрожающей форме задает офицер криптии.
Человека, от которого ждали ответа, жестоко пытали, заковав в цепи. Он был весь покрыт кровью и синяками. Это был Карас.
— Нам известно, что ты тайно встречался с Павсанием. Царь Спарты не мог бы встречаться с жалким рабом, не имея на то особых причин!
— Я скажу вам, что царь передал мне известие о человеке, которого мы называем Талосом, а вы Клейдемосом, — ответил Карас измученным голосом из последних сил.
— Прячась в полуразвалившейся лачуге, удаленной от любопытных глаз? — настаивал офицер, насмешливо улыбаясь, жестоко избивая его бичом.
Карас стонал от боли, сжав зубы.
— Сжальтесь надо мной, — сказал он, как только смог заговорить снова. — Я не делал ничего плохого. Слуга царя пришел в мою хижину, чтобы сообщить, что Павсаний хочет поговорить со мной, что у него есть новости о Талосе. Не знаю, почему он захотел встретиться со мной в том месте; может быть, он стеснялся встретиться с человеком, находящемся в таком жалком состоянии, в общественном месте или в своем доме. Он сказал только, что Талос просил его найти меня, чтобы я мог передать о нем хоть что-нибудь женщине, которая вырастила его.
— И ты ждешь, чтобы я поверил, что это все, что вы сказали друг другу? О чем Павсаний спрашивал тебя? — кричал офицер. — Говори, ты жалкий негодяй, или ты никогда не выйдешь отсюда живым!
Карас поднял голову, лоб его был покрыт потом.
— Господин, — сказал он, задыхаясь, — тебе известно, что я никогда раньше, до того дня не видел царя. Почему меня должны пытать за него? Я скажу все, чтобы убедить тебя отпустить меня на свободу.
Офицер бросил вопросительный взгляд на эфора Мнесикла, который слушал допрос; тот вышел из темного угла, где скрывался до сих пор.
— В этом что-то есть, — сказал он тоном, который заставил Караса вздрогнуть. — Почему он должен смириться с болью и рисковать своей жизнью за спартанского царя, которого он едва знает и, безусловно, не любит? Однако нам известно, — добавил он, выхватывая бич из руки офицера и подходя к заключенному, — что твой друг Талос пользовался полным доверием Павсания в течение всех этих лет. И ты должен сделать все, чтобы защитить его, разве не так?
Карас поднял свою руку в цепях, чтобы смахнуть пот со лба и выиграть немного времени. Он не попадет в приготовленную для него ловушку, не выдаст себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48