А вдруг начнется заражение крови?
— Такую возможность нельзя исключать. — Лукас уткнулся в подушку. — Но я думаю, лучше Татьяна просто смажет там, где следует, какой-нибудь обеззараживающей мазью или бальзамом.
— И не один раз, — сказала Татьяна.
— Ммм. Жду не дождусь, когда ты начнешь.
— Он пьянеет, — заявила Далси. — Думаю, надо все-таки позвать врача.
— Это правда?
— Спусти с меня штаны и увидишь, что я трезв как стеклышко.
Она усмехнулась и извлекла из плеча еще один камешек. На этот раз Лукас даже не поморщился.
— Насколько я понимаю, вы оба до крайности легкомысленны, — резюмировала графиня. — Как-никак сегодня было совершено еще одно покушение на жизнь Татьяны.
— Последнее, — с удовлетворением произнес Лукас. — Давайте выпьем за это.
Каррутерс принесла бокалы, и они отпили по глотку, после чего Далси передернула плечами.
— Не забудь, что тебе потребуется твердая рука, Татьяна.
— Она непоколебима, как скала, — заявил Лукас. — Мой сверкающий бриллиант.
У Далси округлились глаза.
— Нет, я посылаю за доктором.
— Миледи, — обратилась к ней Каррутерс, — не могли бы вы спуститься со мной в кухню, чтобы посмотреть, правильно ли готовят мазь?
— Об этом позаботится кухарка; а я хотела бы знать, почему вы так уверены в том, что это последнее покушение?
— Прошу прощения, миледи, но сейчас третий час ночи. Кухарка давно спит.
— В таком случае разбуди ее.
— Ох, что вы, этого нельзя делать. Завтра у нас будут гости, а вы знаете, что если она недоспит, то непременно испортит соус.
Далси помедлила. Служанка, несомненно, права.
— Ну, ладно, ладно, — раздраженно сказала она. — Какая мазь тебе нужна, Татьяна? Из пижмы? Из семян пионов с уксусом?
— Всего понемногу, — сказала Татьяна.
— Только не на уксусной основе, — вздрогнув всем телом, попросил Лукас.
— Пощиплет всего одно мгновение, — Татьяна наклонилась к его уху, — зато на ее приготовление требуется уйма времени.
— Ну что ж, в таком случае приготовь побольше мази на уксусной основе, мама.
Далси поднялась со скамейки.
— Я не такая глупая и отлично понимаю, когда мое присутствие нежелательно. Пойдем, Каррутерс.
— Эта горничная — настоящая жемчужина! — восхищенно сказал Лукас. — Пойди, любовь моя, запри дверь изнутри.
Татьяна подчинилась, потом вернулась к его постели.
— Пора тебе спускать штаны.
— Успеется. — Он перекатился на спину и, поймав ее за запястья, притянул к себе.
— Но мне действительно нужно извлечь эти камешки, — запротестовала она не слишком убедительно.
— Сами вывалятся, — ухмыльнулся Лукас.
— Неужели они тебе не мешают?
— Не так сильно, как это… — Он указал кивком головы на утолщение под штанами.
— Понятно. Как только выяснилось, что я королевских кровей, ты сразу решил, что со мной можно и согрешить, — лукаво заметила Татьяна.
— Очень боюсь, что теперь, когда выяснилось, что ты королевских кровей, я уже не смогу тебя удовлетворить.
Вытянувшись на постели рядом с ним, она улыбнулась:
— На кого же мне променять тебя? На одного из принцев крови? Так они приходятся мне родными дядюшками.
— Не щеголяй передо мной своим происхождением и не забудь, что я знал тебя, когда ты была всего-навсего деревенской девчонкой из Мишакова.
Татьяна нахмурила лоб.
— Мне кажется, это было так давно…
— Думаю, ты не ошиблась.
— Что, если бы ты не приехал за мной, Лукас? Просто смял бы бумажку, которую тебе дал Казимир, и выбросил ее? Что, если бы ты не был таким, какой есть?
— На такие вопросы ответит разве что Господь, любовь моя, — сказал Лукас, давая Татьяне возможность уютно устроиться у него под боком.
— Повтори еще разок, что она ответила, когда ты рассказал ей обо мне.
Лукас почувствовал большое искушение солгать, сказать, например: «Она любит тебя и просит прощения». Но он понимал, что лучше всего не скрывать правду:
— Русские не какие-то чудовища… — вот ее слова.
Как ни странно, Татьяну удовлетворила эта реплика.
— У моей матери не было выбора, — прошептала она. — Я не могу ее винить. А ты и впрямь принял ее за меня, обнял за талию?
— Видела бы ты ее реакцию…
— Могу себе представить! Она такая царственная.
— Ты тоже, — сказал Лукас, целуя ее.
Поцелуй был теплым, зовущим. Татьяна вздохнула, чувствуя себя в его объятиях защищенной от всех бед.
— Я часто мечтала… — сказала она и замолчала.
— О чем?
— Это было давно, еще в детстве. Я мечтала, что моя мать — принцесса; когда-нибудь она придет и возьмет меня к себе…
— Как видишь, мечты сбываются. — Лукас вновь поцеловал ее. — По крайней мере моя мечта, — он погладил грудь Татьяны, прикрытую тонким шелком, — сбудется, если ты перестанешь болтать и позволишь мне заняться с тобой любовью.
— А что случилось с твоим намерением воздержаться до брачной ночи? — лукаво спросила она.
— Не тяни время, Татьяна! Насколько я понимаю, сюда с минуты на минуту может ворваться отряд казаков, которые потребуют, чтобы ты вернулась в Россию и стала их верховной правительницей.
— Вздор! Во мне нет казацкой крови.
— Ну, тогда может прийти моя матушка с приготовленным снадобьем.
— Это более вероятно, — согласилась она и вздрогнула, когда он расстегнул застежку платья.
— Моя Белая Леди, — пробормотал Лукас, прикасаясь губами к ее соскам.
Запустив пальцы в его густые волнистые волосы, она застонала от наслаждения.
Его руки с мучительной неторопливостью скользнули по изгибам ее бедер вниз и ухватились за край юбок.
В этот момент на улице раздался топот копыт, и они замерли от неожиданности.
— Тысяча чертей! — выругался Лукас, вскакивая с кровати. — Ну, что я тебе говорил?
— Эй, дружище! — раздался снизу знакомый голос. — Я приехал, чтобы исполнить серенаду для твоей красавицы матери!
Снаружи раздались звуки балалаек.
Лукас подошел к окну.
— Отправляйся домой, Матвей, иначе…
— Я написал оду в ее честь. В ней тридцать семь строф.
Татьяна тихо помирала со смеху.
— Тридцать семь строф? Думаю, Далси будет польщена!
— Спокойной ночи, Матвей! — Лукас закрыл ставни и опустил оконную раму. — Если он не образумится, я запущу в него ночным горшком.
Татьяна приподнялась и села в постели.
— Я люблю тебя.
— И я тебя, мое сокровище.
Едва он произнес эти слова, как в дверь постучали.
— Как это понимать! — услышали они возмущенный голос графини. — Этот сумасшедший казак стоит под окнами с мандолиной!
— С балалайкой, — поправил ее Лукас, присаживаясь рядом с Татьяной.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что это не мандолина, а балалайка. Платов поет серенаду, которую сочинил в твою честь. — Он поцеловал Татьяну в губы — нежные и свежие, словно роза.
— Мне безразлично, как это называется; просто я хочу, чтобы этот человек перестал шуметь — он перебудит всю округу! Сделай же что-нибудь!
— Непременно, — пообещал Лукас, чувствуя, как Татьяна медленно, осторожно спускает с него штаны. Он прикоснулся губами к ее груди и замер от наслаждения, когда ее пальцы плотно обхватили его готовое к бою орудие любви.
— Начнем, милорд? — шепнула Татьяна.
Еще бы! Что за вопрос!
Эпилог
Сомерли-Хаус
Июнь 1815 года
— Полюбуйся! — сказал Лукас, передавая Татьяне свежий номер «Пост». — Герцог Камберлендский только что в очередной раз внес ощутимый вклад в Русский фонд помощи.
— Сколько? — спросила она, пробегая глазами заметку. — Всего тысячу фунтов? Ах он сукин сын!
— В целом он внес почти десять тысяч…
— И поэтому газеты его превозносят как великого филантропа! Когда его спросили о причинах особого расположения к русским, объяснение было следующее: как христианин он рад помочь народу, на долю которого выпало столько страданий. Взять бы этого проклятого лицемера и своими руками…
Лукас приложил палец к ее губам.
— Пока он держит слово, ты в безопасности, а все остальное не столь уж важно.
В дверь постучали, затем Каррутерс внесла кофейник со свежим кофе. Ее взгляд на мгновение задержался на подносе с завтраком, и она неодобрительно поцокала языком.
— Так дело не пойдет, миледи: вы обязательно должны доесть овсянку!
— Почему мое состояние, — уныло пробормотала Татьяна, — дает всем право разговаривать со мной как с ребенком?
Каррутерс возмущенно всплеснула руками.
— Заставьте ее, милорд!
— Ешь немедленно! — притворно нахмурился Лукас, но глаза его искрились от смеха.
— Терпеть не могу овсянку. Я предпочла бы яйца, немножко бекона и…
— Ну нет, миледи, так не пойдет! От такой калорийной еды у вас начнется рвота!
— У меня никогда не бывает рвоты, — с вызовом заявила Татьяна и незаметно стащила кусочек бекона с подноса Лукаса. — Немедленно принеси мне два яйца всмятку… или я уволю тебя без рекомендаций!
— Гм! Попробуйте, если хотите, — презрительно парировала Каррутерс и, поставив кофейник, ушла из комнаты.
— Одно яйцо всмятку! — заискивающим тоном крикнула ей вслед Татьяна.
Лукас фыркнул и получил локтем под ребра.
— Что тебя так развеселило?
— Трудно поверить, что совсем недавно она была такой робкой и послушной. Наверное, ее испортило то, что она теперь стала горничной графини… — Лукас ласково погладил едва заметно округлившийся живот Татьяны и ее налившиеся груди.
— Но я действительно ненавижу овсянку!
— Тогда можешь взять у меня яйца и бекон. Только не забудь поделиться со мной, — добавил он.
— Ладно уж, доедай, — с набитым ртом сказала Татьяна, подтолкнув к нему тарелку с овсянкой.
— Я не это имел в виду.
— Нет? — удивилась она и проглотила то, что было во рту.
— Нет. — Он отставил поднос в сторону и принялся развязывать ленточки на ее ночной сорочке. — Я имел в виду нечто совсем другое.
— Только если отдашь мне еще и гренок, — заявила она.
— Жадина! — проворчал Лукас, но вожделенный гренок отдал.
Едва Татьяна успела покончить с гренком и повернуться к нему с соблазнительной улыбкой, как в дверь снова постучали.
— Убирайтесь! — в бешенстве выкрикнул Лукас, но Татьяна заставила его замолчать.
— Это, должно быть, Каррутерс, принесла яйца. Входи! — с довольным видом крикнула она, и Лукас расхохотался, наблюдая, как вытянулось у нее лицо, когда на пороге показался Тимкинс.
— Прошу прощения, милорд, миледи, — растерянно пробормотал садовник, заметив разочарованное выражение на лице Татьяны.
— Ничего, ты тут ни при чем, — заверил его Лукас. — Просто се милость обрадовалась бы твоему приходу только в том случае, если бы ты принес в кармане кусок ветчины.
— Но ведь у тебя, наверное, ее нет, — вздохнула Татьяна.
Единственный глаз Тимкинса блеснул.
— Нет. Зато у меня имеется кое-что получше.
— Неужели пирог со свининой? — с надеждой спросила она.
Садовник потоптался на месте, затем достал из-за спины серебряную вазу, в которой красовался цветок розы — белоснежный, махровый, с тугой бледно-зеленой серединкой.
— Позвольте представить «Леди Татьяну Стратмир». Вы просили, милорд, принести вам первый распустившийся цветок.
Татьяна тихо охнула от изумления.
— О, Лукас! Тимкинс! Какая красота!
— Да, она восхитительна, — сказал Лукас, целуя жену. — Я знал, что эта роза будет необыкновенной.
Татьяна зарылась носом в лепестки, вдохнула аромат и передала вазу Лукасу, с нетерпением ожидая его реакции. Он понюхал цветок, поднял голову, еще раз понюхал…
— Невероятно соблазнительный запах, как я и предсказывал, — наконец сказал он. — Пахнет ветчиной.
Ему едва удалось увернуться от ее кулачка.
— Нет, правда, Лукас, как она тебе?
— Мне кажется, в ее аромате есть терпкость и нечто волшебное, — торжественно произнес он. — Как в тебе! — Его длинные сильные пальцы с профессиональной уверенностью осторожно раскрыли лепестки. — И она такая же зеленоглазая, как ты.
— Вы отправите ее описание в Общество любителей роз, милорд? — спросил Тимкинс.
Лукас вставил цветок в густые белокурые волосы Татьяны.
— Нет, мы лучше сохраним за семьей исключительное право на разведение этого сорта. Хотя, возможно, Татьяна пожелает воспользоваться шансом и увековечить свое имя в истории.
— Лучше уж я увековечу себя в нем. — Она приложила руку к животу.
— В ней, — поправил ее Лукас.
— В нем, — упрямо сказала Татьяна.
Тимкинс, ухмыляясь, наблюдал за ними, как заботливая наседка за цыплятами. От его острого взгляда не укрылось, что на ночной сорочке хозяйки развязаны ленточки.
— Пожалуй, теперь я оставлю вас, а вы продолжайте то, чем занимались.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась Татьяна.
Садовник поклонился.
— Разумеется, ваш завтрак, миледи, — смиренно произнес он и, поворачиваясь к двери, подмигнул Лукасу.
— Какой наглец! — проворчала Татьяна, когда за садовником закрылась дверь.
— Именно за это я его люблю. Тимкинс не витает в облаках, а стоит обеими ногами на земле. В нем нет притворства. В этом он похож на тебя. — Лукаво подмигнув, Лукас возобновил свое занятие с того, на чем его прервали: принялся поглаживать груди Татьяны. Она легла на спину, и он обвел кончиком языка ее ушную раковину. У нее участилось дыхание.
— Любимый…
— Муж, — с гордостью поправил он.
— Любимый, — настойчиво повторила Татьяна. — В наши дни очень редко случается, что эти слова означают одно и то же. Тебе не на что жаловаться. — Она сунула руку под одеяло, и он задрожал от предвкушения…
Именно в этот момент в дверь снова постучали.
— Убирайтесь! — простонал Лукас, погрузившийся в захватывающее ощущение ее нежного прикосновения, ее сладкого, теплого запаха…
— Прошу прощения, милорд, — раздался голос Смитерса, — но только что прибыла вдовствующая графиня. Вы приказали сразу же доложить вам об этом.
— Я запру дверь, — прошептал Лукас, но не успел он встать с кровати, как дверь распахнулась и на пороге появилась Далси в сопровождении целой своры тявкающих спаниелей.
— Дорогие мои! — воскликнула она, торопливо подходя к кровати. — Я приехала сразу же, как только услышала новость.
— На этот раз она действительно не теряла времени, — пробормотал Лукас, рассмешив Татьяну. Это была сущая правда. Сообщение о ее беременности не могло прийти в Лондон раньше, чем три дня назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35