Как впоследствии рассказывала кухарка, она в тот момент чуть не забыла, что им всем было приказано держать это в тайне, но быстро взяла себя в руки и ответила ему, как учили, что, мол, мисс Гримальди находится в Италии у родственницы. «У какой родственницы?» — спросил незнакомец. Кухарка сказала, что ей больше ничего не известно. Что-то в этом человеке показалось ей подозрительным, объяснила она слугам, собравшимся за кухонным столом к ужину.
В тот вечер Татьяна, раздеваясь, услышала за дверью тяжелые шаги. Выглянув из двери, она увидела садовника, сидевшего на стуле; рядом стоял прислоненный к стене мушкет.
— Тимкинс! Что вы здесь делаете?
— Хозяин приказал нам присматривать за вами, — бесстрастным голосом объяснил старый моряк. — Вот я и присматриваю.
— Прошу вас, ложитесь спать! — Татьяна была крайне сконфужена. — Нет никакой необходимости принимать такие чрезмерные меры предосторожности.
— Мне лучше знать, — заявил Тимкинс. Затем он рассказал Татьяне о том, что узнал от кухарки.
— Это, несомненно, был какой-нибудь друг — Фредди Уитлз или кто-нибудь еще, кто приехал в эти места по делам.
Однако ее слова не убедили Тимкинса. Постепенно она привыкла к его присутствию, но такая безграничная преданность Лукасу не переставала поражать ее.
— Надеюсь, Тимкинс, — сказала однажды Татьяна, когда слуга заступил на свое ночное дежурство, — что, когда хозяин женится, вы будете так же хорошо служить его супруге, как служите мне.
Старый моряк выбил трубку и пристально взглянул на нее здоровым глазом.
— Думаю, это будет зависеть от того, какую женщину он выберет.
Однажды ночью Татьяна никак не могла заснуть, несмотря на помощь сочинений Гиббона в качестве снотворного. Ее тревожили мысли о будущем. Если Лукас женится, то едва ли можно ожидать, что его супруге понравится ее присутствие в поместье, а Далси не станет вывозить ее в свет ни в Лондоне, ни в Брайтоне. Куда ей податься, если новая леди Стратмир вышвырнет ее вон? При мысли о Фредди Уитлзе девушка поежилась. Но теперь даже для Фредди она недостаточно хороша. Она никто — такая, какой была три года назад.
Услышав топот копыт по покрытой щебнем дорожке внизу, Татьяна села в постели. Может, это Костнер возвращается домой? Но нет — у него был свободным вчерашний вечер. Кто бы это мог быть?
Она подошла к маленькому оконцу, но оттуда не было видно главного входа.
Сама не зная почему, Татьяна накинула пеньюар. Бслле-рофон, насторожившись, застыл между окном и дверью. Посмотрев на него, она постучала в дверь и тихо спросила:
— Тимкинс? Вы не спите?
Никто не ответил, и его похрапывания, к которому она успела привыкнуть, тоже не было слышно. Она отодвинула задвижку, чуть приоткрыла дверь и испуганно отскочила в сторону, потому что дог неожиданно вырвался наружу. Стул и трубка Тимкинса остались на месте, но его самого нигде не было видно. Пес прыжками мчался по коридору к лестнице.
Татьяна побежала за ним следом и начала спускаться по лестнице.
— Беллерофон! — негромко позвала она, В доме было темно и тихо, даже с кухни не доносилось ни звука. Куда, черт возьми, подевался Тимкинс? Она спустилась еще на несколько ступенек и остановилась как вкопанная, услышав пронзительный женский крик.
Кричали в западном крыле, где находились ее бывшие комнаты. Теперь там спала только Каррутерс. И куда умчался Беллерофон? Если в дом проник кто-то посторонний, то почему дог не лает?
Татьяна обогнула угол, спустилась на лестничную площадку и испуганно охнула, наткнувшись босой ногой на тело человека. Она заставила себя нагнуться и ощупать лежащего: грубый сюртук, вьющиеся волосы, крючковатый нос… Человек пошевелился.
— Тимкинс! — прошептала она и услышала его стон.
— Кто-то… я слышал, как он вошел…
Снова раздался женский вопль.
— Каррутерс! — воскликнула Татьяна.
— Никуда не ходите, мисс. Возвращайтесь в постель — так он вас не найдет.
— Я не могу бросить Каррутерс!
— Он пришел за вами, миледи.
Татьяна тоже была уверена в этом.
— Он вас ударил?
— Нет, во всем виновата эта проклятая собака, это она столкнула меня с лестницы — мчалась, словно в доме пожар, и сбила меня с ног.
— А где же ваши матросы?
— Мне показалось, что будут поздние заморозки, и я послал их укрыть розовые кусты.
Татьяна почувствовала, как Тимкинс вложил ей в руки свой мушкет.
— Вы умеете стрелять, миледи?
— Если потребуется, сумею, — ответила она, взяв мушкет под мышку. — Вы идете?
— Если не ошибаюсь, у меня сильно вывихнута нога.
Со стороны западного крыла послышался громкий плач, и Татьяна, поднявшись, направилась в коридор.
— Возвращайтесь в постель! — крикнул Тимкинс.
Не обращая внимания на его слова, девушка пошла по темному коридору к комнате Каррутерс.
Плач прекратился, и Татьяна, потрогав дверь рукой, убедилась, что она закрыта; однако из-под двери, ведущей в ее бывшие апартаменты, пробивался свет. Татьяна на цыпочках подкралась к двери. Мушкет лежал на ее плече. Она солгала Тимкинсу: как им пользоваться, она не имела ни малейшего понятия, однако оружие придавало ей храбрости.
Потоптавшись возле двери и приложив к ней ухо, Татьяна услышала медленное тяжелое дыхание. Беллерофон? Но нет, он, должно быть, мертв, иначе лаял бы как сумасшедший.
Нащупав дверную ручку, девушка бесшумно открыла дверь. Ослепленная светом, она поморгала глазами, потом увидела свой шкаф, письменный стол, кровать… и что-то громоздкое, темное, что лежало поперек кровати. Это не могла быть Каррутерс. То, что лежало на кровати, было слишком велико, имело слишком много конечностей и — силы небесные — две головы!
— Что это? — в ужасе прошептала она и чуть не лишилась сознания, когда одна голова поднялась с белого покрывала и повернулась к ней, раскрыв пасть, из которой свешивался язык. Услышав знакомое поскуливание, Татьяна воскликнула:
— Беллерофон!
Дог снова заскулил и обнюхал распростертое под ним тело человека. Приблизившись, Татьяна увидела густые волнистые черные волосы, широкие плечи, высокие сапоги, покрытые грязью. И еще она увидела, как по белому покрывалу медленно расплывается красное пятно.
— Лукас! — Бросив на пол мушкет, Татьяна кинулась к кровати.
Глава 21
Лукас лежал лицом вниз — очевидно, от потери крови он потерял сознание. Татьяна сначала даже решила, что он мертв, и с трудом перевернула его на спину.
— Лукас! — громко произнесла она. — Лукас, ты меня слышишь?
Он медленно открыл глаза. Взгляд его был каким-то отсутствующим.
Большая голова Беллерофона поворачивалась от его лица к ее лицу. Татьяна собралась с духом и сдвинула край одежды. Под ним, рядом с тем местом, где расположено сердце, оказалась открытая глубокая рана с рваными краями.
Прежде всего надо было остановить кровотечение. Девушка взяла кружевное покрывало и прижала его к ране. Лукас поежился, пробормотав что-то нечленораздельное. Сначала его тело казалось холодным на ощупь, теперь же оно горело, как огонь. Татьяна сходила в комнату Каррутерс, принесла графин с водой и стала смачивать его лоб, пользуясь вместо губки вышитой подушечкой. Холодное обтирание, кажется, успокоило раненого, но дышал он хрипло, прерывисто.
В коридоре послышались возбужденные голоса и торопливые шаги. В комнату вбежала Каррутерс, за которой следовали Смитерс и его жена.
— Вот он! Я же говорила!
— Боже мой! — воскликнул Смитерс.
Миссис Смитерс, нетерпеливо оттолкнув мужа, вышла вперед.
— Значит, она сказала правду? Хозяин действительно мертв?
— Нет, он пока еще жив, но истекает кровью… Ему немедленно нужен доктор.
— Пойду пошлю Костнера за доктором Суортли, — сказал Смитерс, пятясь к двери.
— Это далеко? — спросила Татьяна.
— В получасе езды, не больше, — ответила миссис Смитерс.
Полчаса туда, полчаса обратно. А что, если его не окажется дома?
Смитерс с позеленевшей физиономией все еще топтался на пороге комнаты.
— Каррутерс! — крикнула Татьяна. — Отправь Костнера за доктором и скажи, чтобы поторапливался!
Девушка выскочила в коридор и испуганно охнула:
— Пресвятая Дева Мария, спаси и сохрани нас!
— Ну-ка посторонись, дорогуша! — Тимкинс ползком двигался по коридору, волоча ногу. От боли он был бледен, как привидение, но тем не менее явно намеревался взять на себя руководство ситуацией. Упираясь руками в пол, он подполз к кровати. — Посмотрим, что у нас тут.
Татьяна помогла ему приподняться возле постели хозяина и отодвинула подушку, прикрывавшую рану.
— Это от ножа, — коротко изрек он. — Рана старая, я бы сказал, недельной давности, и изрядно нагноилась. — Тимкинс взглянул на экономку. — Принесите кипяченой воды, бинты и накалите щипцы. Для припарки потребуются горчичное семя, уксус и «робертова трава». Надеюсь, все это найдется в доме?
Экономка молча кивнула.
— И еще что-нибудь обезболивающее.
— Лауданум, — услужливо подсказала миссис Смитерс.
— Да, и еще вино — настоящее красное вино, а не какое-нибудь слабенькое пойло. — Заметив, что экономка продолжает стоять на месте, Тимкинс прикрикнул: — Пошевеливайся, женщина, если не хочешь, чтобы его смерть была на твоей совести!
Миссис Смитерс вылетела из комнаты.
— А ты, — обратился Тимкинс к дворецкому, — будешь помогать мне держать его, когда я стану прижигать рану.
— Я? Но… Боюсь, я не смогу.
— Ох, пропади все пропадом! — Садовник обернулся к Татьяне. — Беги позови кого-нибудь из матросов, лучше всего Большого Джона. Уж он-то наверняка с этим справится.
— Я могу сама сделать это, — предложила она.
— Нет, это зрелище не из приятных; к тому же от запаха ты можешь потерять сознание.
— Я выдержу.
— Ладно. Возможно, ты права. Но мне нужны руки посильнее твоих.
— Я сейчас схожу за ним, — пробормотал Смитерс и торопливо выскользнул в коридор.
— Хоть какой-то прок от этого болвана, — проворчал Тимкинс и вновь сосредоточил внимание на ране.
— Вы думаете, его удастся спасти? — спросила Татьяна. В глазах у нее стояли слезы.
— Клянусь, мне приходилось видеть раны и пострашнее. — Тимкинс искоса взглянул на ее испуганное лицо. — А если я его спасу, то отбросите ли вы оба наконец свою нерешительность? Вы должны сделать то, чего вам безумно хотелось все эти три года.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Татьяна.
— Сама знаешь. — Тимкинс снова повернулся к раненому.
Мгновение спустя в комнату вбежала Каррутерс и сообщила, что Костнер уже отправился за доктором. Следом за ней вошел Большой Джон, само присутствие которого подействовало на Татьяну успокаивающе.
— Он до смерти напугал меня, — сказала Каррутерс, поглядывая на Лукаса. — Я услышала какой-то шум и встала с постели, чтобы посмотреть, в чем дело. Только я открыла дверь, как он повалился на меня — весь в крови, бормочет что-то бессвязное, хватается за меня руками. Вот взгляните, даже следы от пальцев остались. — Она указала на свою ночную сорочку. — Когда хозяин кое-как добрался до кровати, в комнату ворвалась эта ненормальная собака — должно быть, почуяла его запах. Она прыгнула на него и опрокинула на кровать. Я чуть с ума не сошла и сразу побежала звать Смитерса.
— Смитерса? — удивился Большой Джон. — Да какой от него толк?
— Если что-нибудь неладно в доме, я обязана сразу же сообщать ему об этом, — с достоинством заявила Каррутерс.
В комнату торопливо вошла миссис Смитерс с подносом.
— Я принесла все, что вы просили, сэр…
— Поставьте поднос сюда, — скомандовал Тимкинс. — Щипцы накалили?
— Они достаточно горячие, чтобы завивать волосы. — В подтверждение своих слов она прикоснулась к щипцам смоченным слюной пальцем.
— Держи его крепче, Джон. А вам, леди, придется уйти.
Миссис Смитерс и Каррутерс попятились к двери, а Татьяна осталась на месте, наблюдая, как Тимкинс промокнул рану и прижал к ней раскаленные щипцы. Тело Лукаса напряглось, он глухо застонал.
— Придется потерпеть, — сказал Тимкинс, снова прижимая щипцы к ране.
В комнате тошнотворно запахло горелым мясом. Каррутерс бросилась к окнам и, распахнув их, впустила в комнату свежий ночной воздух.
— А теперь поставим припарку. Подержите бинты, мисс, — обратился Тимкинс к Татьяне. Обрадовавшись тому, что может быть хоть чем-то полезной, Татьяна стала расправлять бинты, а Тимкинс смазывал их снадобьем и бинтовал рану. — Приподнимите голову выше, Джон, — надо влить ему в глотку немного вина. Вот так. А теперь пусть поспит.
Лукас, забеспокоившись, приподнялся на локте, но Джон решительно уложил его.
— Спать! — рявкнул он. — Вы слышали, что сказал доктор?
— Спи, — шепотом добавила Татьяна. — Тебе нужно заснуть, любовь моя.
Беллерофон, все еще озадаченный происходящим, лизнул хозяина в лицо и, повертевшись, устроился рядом с ним, а Тимкинс тяжело сполз на пол.
— Боже мой! — воскликнула Татьяна. — Мы должны заняться вашей ногой!
Старый моряк потянулся к подносу.
— Не осталось ли там лауданума? Думаю, мне не помешало бы его принять, — пробормотал он и в тот же миг потерял сознание.
К тому времени как они услышали звук подъезжающего экипажа, Большой Джон уже уложил Тимкинса на койку Каррутерс и дал ему выпить лауданум с вином.
Доктор Суортли, приземистый энергичный мужчина в очках, осмотрев Лукаса, одобрил произведенное прижигание и, спросив, чем смазывали бинт, согласился, что вреда от этого не будет, а затем прописал настойку опиума, которая действовала сильнее, чем лауданум.
— Он будет жить? — дрожащим голосом спросила Татьяна.
— Он сделал все, чтобы лишить себя этого шанса, — заявил доктор, сдвигая очки на нос. — Человек, который приехал за мной, говорил, что Лукас прискакал домой верхом. Откуда, интересно?
— Последняя весточка от него пришла из Парижа.
Доктор хмыкнул.
— Не может быть, чтобы он приехал из Парижа с такой глубокой дырой в груди, иначе я бы сейчас подписывал свидетельство о его смерти. На всякий случай я останусь здесь на ночь. А теперь позвольте мне подойти к другому пациенту.
Тщательно осмотрев Тимкинса, доктор объявил, что его нога действительно вывихнута в щиколотке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35