Не хочешь же ты сказать, что она отдает тебе объедки со своего стола?
– Это потому, что она осознает, какую нищенскую зарплату мне выплачивает, – пробормотал Лютер, покраснев. – Возможно, тут она преследует свою выгоду: она хочет, чтобы у меня хватало сил шевелить пальцами.
– Но, может быть, она подкармливает тебя совсем с иной целью, – пошутила Фэнси. – Возможно, она кормит тебя каждый вечер хорошим ужином, чтобы чаще тебя видеть.
Лютер покачал головой, но глаза его повеселели.
– Ты слишком романтична, девочка.
– Совсем нет. Просто я говорю о том, что вижу.
– Ха! – фыркнул Лютер. – Ты даже не видишь, что Чанс Доусен не сводит с тебя глаз, танцуя с другими.
– Ты с ума сошел! Он не подходит ко мне с тех пор, как я дала ему пощечину.
– Это не значит, что он не хочет подходить. Ты сделала больно его лицу, но думаю, что от этого пострадала его мужская гордость.
Фэнси промолчала.
– Никто из этих мужланов тебя не интересует, не так ли? – осторожно поинтересовался пианист.
Она покачала головой.
– Боюсь, что да. Я не собираюсь здесь искать для себя мужчину. Я приехала сюда, чтобы заработать денег и отправиться в Калифорнию, где живет моя сестра. Как только у меня будет достаточно денег, я уеду.
– Мне жаль, что ты хочешь уехать, – искренне заметил Лютер. – Я впервые встретил здесь приличную женщину. В салунах и танцевальных залах редко можно встретить таких. Ты напомнила мне о моих молодых годах.
– Спасибо, Лютер.
Фэнси ласково похлопала старого пианиста по руке.
– А ты, в свою очередь, единственный джентльмен в этом поселке.
Громкий звонок прервал их разговор, извещая, что перерыв закончился. Лютер криво улыбнулся, встал и направился к пианино. А девушка поспешно сунула ноги в туфли, увидев, что к ней направляется бородатый лесоруб с билетом в руке. Тяжело вздохнув, она позволила повести себя в круг танцующих пар, которые прыгали и кружились под музыку, исполняемую Лютером.
Фэнси потеряла счет своим партнерам, с которыми ей пришлось кружиться на неровном полу танцзала, и кожаный кошелек, прикрепленный к поясу, был полон билетов. Когда она вернет их Большой Мирте, то получит взамен неплохую сумму, которую добавит к деньгам, лежащим в коробке из-под печенья в ее маленьком доме.
Через несколько часов, когда она все еще кружилась по залу с мужчиной, в лицо которому даже не удосужилась посмотреть, взгляд ее упал на темное окно, и вздох облегчения вырвался из ее груди: небо на востоке порозовело. Вот-вот должен был зазвенеть звонок, возвещающий об окончании танцев и о том, что всем пора отправляться по домам.
Фэнси подумала о своем двоюродном брате, который должен был ждать ее у выхода, чтобы проводить домой. А там, дома, будет тепло и прибрано. Ленни нагреет воды, чтобы она смогла помыть свои усталые ноги.
Легкая улыбка тронула губы девушки, когда она подумала об этом большом ребенке. Ленни было восемь лет, когда он заболел корью в тяжелой форме, из-за чего едва не умер. И хотя он выжил, его умственное развитие остановилось. Болезнь также повлияла и на половые органы мальчика, что, на взгляд Фэнси, было даже к лучшему: если ему суждено было всегда оставаться ребенком, то это даже хорошо, что у него не будет возникать влечение к женщине.
Сейчас, в возрасте двадцати одного года, он был высоким и сильным юношей, но очень мягким по характеру. Глядя на его красивое лицо, никто бы даже не подумал, что Ленни был поражен таким тяжелым недугом. Однако он никогда ни с кем не говорил на серьезные темы, скорее, мог попросить кого-нибудь поиграть с ним.
Но этот большой ребенок обожал Фэнси и готов был защищать ее, рискуя собственной жизнью. Выражая свою любовь, он иногда так сильно обнимал ее, что у нее трещали ребра.
Девушка с легкой грустью вспомнила день, когда Ленни приехал жить к ее отцу Баку. Мальчику было тогда шестнадцать лет, а разум имел восьмилетнего ребенка. Он был очень грустный и редко улыбался, чувствуя себя никому ненужным и очень одиноким: его мать сбежала, оставив мужа и четырехлетнего сына, а отец, который воспитывал мальчика, погиб на лесоповале, когда огромная ель упала не в том направлении, куда предполагалось.
Наконец прозвенел звонок и прервал грустные воспоминания Фэнси. Оставив своего партнера, она встала в очередь вместе с остальными девушками, чтобы сдать билеты и получить деньги.
Крупная, угловатая Мирта, с размалеванным лицом и выкрашенными в рыжий цвет волосами, была грубовата на язык в обращении, но с девушками, работающими у нее, рассчитывалась со скрупулезной честностью. Она никогда не пыталась обмануть их и не разрешала лесорубам лапать танцорш, если те того не хотели. Мирта поддерживала с девушками только деловые отношения, но это не означало, что у нее не было своих симпатий и антипатий. Фэнси понравилась ей с самого начала. Эта новенькая занималась только работой и не лезла в чужие дела; она была трудолюбива, добросовестна и очень привязана к своему большому двоюродному брату.
А Пилар Мирте не нравилась. Эта злобная, сластолюбивая и ленивая женщина постоянно доставляла много хлопот, и хозяйка танцзала хотела избавиться от этой мексиканки еще до наступления зимы.
Вдыхая запахи опилок и сосновой коры, доносившиеся с лесопилки у реки, Фэнси на мгновение остановилась в дверях. Она вдруг вспомнила об отце, и глаза ее увлажнились. Но, встряхнув головой, девушка решительно отбросила грустные мысли и вышла из танцевального зала на улицу. На углу этого грубо сколоченного дома виднелся темный силуэт Ленни, ожидавшего сестру. Фэнси помахала ему рукой, и он, подбежав к ней, как послушный ребенок, сразу спросил, обнимая ее за плечи, очень ли болят у нее ноги.
– Они просто отваливаются, Ленни. Ты нагрел мне воды для ног?
– Да, конечно же, Фэнси, – заверил ее юноша, и они повернули на тропинку, ведущую к дому, спрятавшемуся среди высоких елей. – И я добавил в воду немного соли, как это делал всегда дядя Бак. Помнишь, он постоянно говорил, что это снимает усталость. Я очень скучаю по нему, Фэнси.
Опираясь на сильную руку брата, она устало шла по тропинке.
– Я тоже очень скучаю, – ответила девушка дрожащим голосом.
– Не плачь, Фэнси, – начал успокаивать ее Ленни и, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, добавил: – Я приготовил кофе, яйца и бекон.
– Ты очень хороший парень, Ленни Крэнсон, – сказала она с улыбкой.
Парень удовлетворенно рассмеялся, и, войдя в свой дом, они заперли за собой дверь.
Чанс Доусен, направляясь на лесопилку, задержался ненароком у высоких елей, надеясь увидеть, как Фэнси будет выходить из танцевального зала. Он проклинал себя, что вел себя, словно зеленый юнец, который не решается приблизиться к понравившейся девушке из-за боязни получить отказ.
В свои тридцать лет он мог похвастаться, что знал много женщин, но ни к одной из них он еще не испытывал подобных чувств. Впрочем, Чанс был не единственным в поселке, кому приглянулась эта девушка. Добрая половина всех его лесорубов кружили вокруг нее, словно пчелы возле меда. Каждый раз, когда Доусен видел, как кто-то из мужчин танцует с нею, ему хотелось наброситься на соперника с кулаками, не желая допустить, чтобы другие испытывали такое же волнение, как и он сам, когда танцевал с Фэнси. Правда, танцевал только раз. Ее тело было таким мягким и податливым, и так льнуло к нему, Чансу. И веяло от нее такой свежестью и чистотой, а от волос ее исходил едва уловимый запах розовых духов. В отличие от других девушек, которые пользовались дешевыми духами и поливали себя ими слишком обильно, чтобы подавить запах немытого тела.
Теперь-то Доусен понял, что ему не следовало так спешить с откровенным предложением. Нужно было дать ей время узнать его, и вполне вероятно, что уже сейчас она была бы в его постели. Но его торопливость объяснялась тем, что он опасался, как бы не опередили его другие мужчины. Слишком многим она нравилась.
Наконец, его долгое ожидание было вознаграждено: на пороге танцевального зала появилась Фэнси. На миг она задержалась в дверях, и тогда Чанс решился подойти к ней, чтобы извиниться за свое глупое поведение во время их первой встречи и попросить у нее разрешения начать их знакомство заново. Как только она вышла на улицу, он направился к ней, но внезапно остановился, и презрительная ухмылка исказила его лицо. Из тени вышел какой-то мужчина и поспешил навстречу девушке. От Чанса до них было довольно большое расстояние, чтобы расслышать о чем они говорили, но зато было отлично видно, как встречавший обнял Фэнси за плечи.
Доусен невольно выругался, увидев это:
– Итак, она не хочет зависеть ни от одного мужчины, не так ли?!
«Но уж от этого-то типа она точно зависит! И кто он такой? – спрашивал себя Чанс, глядя, как эта пара отправилась восвояси в обнимочку. – Где он работает? Он явно не из числа здешних лесорубов, а ближайший лесной поселок находится почти в двадцати милях отсюда!»
Но вдруг ему в голову пришла нелепая мысль, заставившая выругаться еще раз: а что, если этот тип вообще нигде не работает? Нет. Неужели эта тоненькая нежная девушка содержит этого бугая? Но ведь существуют же женщины, которые так сильно влюблены в своих мужчин, что готовы даже на такое!
Его руки невольно сжались в кулаки. Чанс понял, что пара, за которой он наблюдал, направилась к дому Фэнси. Она склонила голову на плечо своему спутнику, а тот смотрел на нее сверху вниз. Они разговаривали о чем-то и улыбались друг другу. Перед тем, как войти в дом, мужчина рассмеялся, запрокинув голову. Наверное, Фэнси сказала ему что-то приятное. Доусен так хотел в этот момент поколотить этого типа, а ее готов был придушить.
Через час после возвращения из танцзала Фэнси уже лежала в постели. Плотно поев и омыв ноги, которые теперь уже меньше болели, она блаженно прислушивалась к далекому пению пилы, доносившемуся с пилорамы. Эти звуки ей были знакомы с детства, и по всему были любимы ею.
Скучает ли Мэри по жизни в поселке лесорубов? Интересно, почему она не приехала на похороны отца?
Незаметно веки девушки отяжелели и сами собой закрылись. И вскоре, убаюканная тихим пением Ленни, который убирал кухню и мурлыкал песню «Мой дом родной в Кентукки», она погрузилась в сон.
ГЛАВА 2
Утро выдалось прохладным и ясным. Холодный ветер продувал куртку Чанса, стоявшего на берегу и смотревшего на затор из бревен, который образовался на реке. Разбивать такие заторы было занятием непростым и довольно опасным. Как раз при подобных обстоятельствах в 1853 году и погиб его отец.
Похоронив своего отца, горячо любимого и бесконечно уважаемого, рядом с его второй женой, умершей двумя годами раньше от пневмонии, Чанс пожил еще год в округе Плейсер, а затем покинул те места.
В день, похожий на сегодняшний, он погрузил в лодку провизию на несколько недель и отправился вверх по реке, подыскивая подходящее место для стоянки лесорубов. Через неделю нашел хорошее местечко и отправился за своими работниками.
В начале 1800-х лесорубы, подобно скотоводам, мало придавали значения тому обстоятельству, что земля может кому-то принадлежать. Тем более земля, на которой росли огромные ели и сосны. В те суровые времена считалось, что земля принадлежит тому, кто первым занял ее, не говоря уже о лесе.
До зимы оставалось совсем недолго, когда Чанс прибыл в облюбованные места с четырьмя работниками. Они сразу принялись за постройку надежного укрытия для всех остальных работяг, которые должны были прибыть сюда попозже: рубильщиков, обдирщиков, пильщиков, возниц. Потребовалась неделя, чтобы возвести длинный барак. И хотя это здание выглядело довольно неказистым, но зато отличалось прочностью, так как бревна были плотно подогнаны друг к другу, и крыша не протекала.
В центре барака рабочие соорудили огромную печь, чтобы помещение обогревалось равномерно но всех направлениях. Над печью в крыше сделали грубу для выхода дыма. Вдоль стен располагались нары. В конце длинной комнаты были установлены три грубо сколоченных стола, соединенные вместе, и возле них стояли скамейки. В другом углу комнаты положили точильный камень, где пильщики и рубилыцики могли поточить свои топоры и пилы. Напротив точильного колеса поставили бочку с водой, из которой лесорубы черпали воду для умывания.
В тот день, когда было закончено строительство первого жилища, по реке Пьюджет-Саунд прибыла шхуна, которая доставила тяжелое оборудование для лесопилки, а также вместе с гигантской пилой на берег выгрузились мулы, быки и любимый жеребец Чанса. Кто-то благоразумный привез также и корову. Большинство работников были женаты и имели детей, так что матери могли порадоваться молоку для своих детишек.
Топоры застучали с удвоенной энергией, а упряжки быков подтаскивали к лесопилке огромные деревья. Бревна быстро распиливали на доски. Благо, что ели и сосны были такими огромными, что из одного дерева можно было построить небольшой четырехкомнатный дом.
Затем возвели столовую, которая по размерам не уступала спальному бараку. Там находилась кухня с огромной печью-плитой и комната для повара. На кухне, кроме печи, располагался большой кухонный стол и полки для тарелок, чашек, ложек и вилок. Вся кухонная посуда висела на стене над печью.
Следующим построили дом для Чанса. Это был самый большой дом среди всех остальных домов, возведенных для семейных лесорубов. В этом здании также располагалась и контора, куда лесорубы приходили с разными спорными вопросами и жалобами, которых всегда было предостаточно, и здесь же получали зарплату в конце каждого месяца.
Но прежде чем приступить к строительству отдельных домов для семейных людей, было возведено еще одно большое здание – владение Большой Мирты, давнишнего друга Чанса. В этом доме были комнаты, предназначенные для самой Мирты, а также ряд небольших комнатушек для девушек, работавших у нее. Остальную часть здания занимал большой танцевальный зал, где лесорубы могли за плату встречаться с молодыми женщинами.
И вот теперь, по прошествии года, Чанс Доусен окидывал взглядом свой поселок, наблюдая за дымом, поднимавшимся из труб всех домов, и горестно вздыхал, думая о своем собственном холодном жилище, где ему даже печь топить не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38