Она описала Кристоферу обычный рабочий день в цветочном магазине: ожидание клиентов, оформление букетов и композиций, избавление от негодного товара, мытье ведер, получение новых цветов, их обработка, перед тем как использовать в композициях. Она рассказала, что половину всех цветов они получают из Южной Америки, где пестициды используются более активно, чем в Штатах, и ее иногда беспокоит, сколько же этой гадости впитали ее руки. Оказывается, сказала она, руки гораздо чувствительней к химикатам, чем мы думаем. Он опять посмотрел на ее руки, но она так и не сняла до сих пор перчаток.Она описала коробки, которые приходят из Колумбии через Майами, где таможенники протыкают их металлическими прутьями в поисках кокаина, так что в конце концов коробки выглядят так, будто их изрешетили, пулями. Рассказала и о том, как интересно проходят коммерческие смотры; кстати, следующий состоится в январе в торговом центре Миннеаполиса. Она была очень довольна тем, как идут дела этой зимой: они только что получили твердый заказ от церкви, и теперь каждую субботу они должны будут поставлять на двадцать долларов свежих цветов. Такие заказы были очень выгодными, поскольку не отнимали времени и сил на составление композиции, а оплата всегда производилась в срок. Скоро им с Сильвией придется нанять нового дизайнера, сказала она, потому что Нэнси беременна и должна скоро от них уйти. Он спросил, как ей удается определить, хорош дизайнер или плох. Она ответила, что хорошего выдают руки: настоящий дизайнер никогда не работает в перчатках и использует только швейцарский армейский нож, а не ножницы. В рождественскую пору, сказала она, рукам особенно достается: хвойные ветки обычно в смоле, и отодрать ее потом бывает очень трудно.– Покажите мне ваши руки, – попросил он.– Нет, – ответила она.– Я понял, у вас проблемы с руками. Правда, я никогда не замечал ничего.– Они у меня вечно неухоженные.– Это что-то новое: Ли Рестон стыдится своих рук, – сказал он.– Да, так оно и есть, – сказала она.Больше он уже не просил показать руки.Во дворе «Уголка Густава» стояли выполненные в натуральную величину деревянные олени с ивовыми венками на шеях, украшенными красно-зелеными клетчатыми лентами.В доме пахло шелковицей. Повсюду мигали разноцветные лампочки. На все лады звучали рождественские гимны пели швейцарские колокольчики, играли карильоны, били куранты. Потолки, стены и полы были расписаны сценками из диснеевских мультфильмов. Здесь продавалось все: шары и колокольчики, игрушечные солдатики и мишура, елочные фонарики и украшения для деревьев. В миниатюрных креслицах сидели куклы с фарфоровыми личиками. Санта-Клаусы всех расцветок и размеров выстроились в ряд – розовощекие, с плутоватыми глазками. Продавец в костюме подручного Санта-Клауса с улыбкой подошел к ним.– Счастливого Рождества.– Счастливого Рождества, – в один голос ответили они.– Если вам понадобится помощь, я к вашим услугам.– Спасибо, обратимся обязательно.Они обошли все комнаты этого старинного сказочного дома.Кристофер отыскал бороду Санта-Клауса и нацепил ее.– Хо-хо-хо, – загудел он басом. – Ты была послушной девочкой?– Не совсем, – дерзко подыграла она. И уже потом поняла, что бессовестно кокетничает с ним.Он снял бороду и повесил ее обратно на стену. Она знала, что последует за этим: он коснется ее плеча и заговорит о том, что произошло между ними тогда, на кухне. Опередив его, она проскочила в другую комнату. Он поспешил за ней, настигнув ее в дверях, – она уже стояла в белом домашнем чепце и, прижав к щеке плюшевого медвежонка, напевала веселую песенку, в которой бедный мишка, шепелявя, просит подарить ему к Рождеству два передних зуба.В руках Криса оказался именной рождественский чулок длиной фута в два, и он, удивленно подняв брови, разглядывал его. На чулке было выведено имя: «Крис».Она отыскала пару безобразных красных наушников в форме рождественских фонариков и надела их.– Ты поверишь, что они и впрямь зажигаются?Они рассмеялись, и она вернула наушники на место.Обернувшись в очередной раз, она увидела, что он вытащил из деревянных саней белую омелу и хитро улыбается.– О нет, – с упреком сказала она. – Только не это. Только не здесь.– Что такое? – невинно спросил он. – Вам нужен кухонный стул?– Кристофер! – гневным шепотом обрушилась она на него.Он положил омелу обратно в деревянные сани и подошел к ней, встав так, что все пути к бегству были отрезаны.– Что, запретная тема? – спросил он.– Не совсем. А в общем, да. То есть я хочу сказать, что не знаю. Я и сама себе удивляюсь.– Жалеете?Она медленно покачала головой. Он стоял так близко, что достаточно было малейшего движения, и их губы опять слились бы в поцелуе – прямо здесь, в рождественском уголке Густава.Наконец они все-таки выбрали елочные украшения – разноцветные миниатюрные фонарики, блестящие гирлянды, позолоченные рождественские колокольчики, стеклянные шары, в которых, при подсветке, шел снегопад. Купили подставку для елки и толстую красную свечу, коробку затейливых леденцов – таких он в жизни никогда не видел и пришел от них в восторг.Они понесли свои трофеи к машине, и по пути он спросил:– Вы голодны?На часах было половина второго.– Как волк.Он окинул взглядом центральную улицу Линдстрема и сказал:– Давайте пройдемся… посмотрим, что тут есть.Они подошли к кафе «Рэйнбоу», где кофе подавали в массивных белых кружках, на столах лежали матерчатые салфетки, а сидевшие за стойкой бара местные жители обменивались анекдотами, потягивая свои напитки.Она заказала себе денверский сандвич, он же предпочел горячую говядину с картофелем и, конечно же, подливкой.Перекусив, они отправились искать елочный базар и вскоре нашли его возле здания банка. Здесь они купили две зеленые норвежские ели, закрепили их на крыше «эксплорера» и отправились в обратный путь.Ехали молча, пока автомобиль не прогрелся и в салоне не стало тепло и уютно. Он включил радио, и полилась тихая музыка. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья, упираясь коленом в приборную доску, скрестив на животе пальцы. Ногти у нее коротко подстрижены, а кожа на руках была пятнистой и шершавой. Но с этими натруженными руками она казалась ему еще более земной и родной.– Во сколько Джои возвращается?Она посмотрела на часы и сказала:– Уже должен прийти.Он спросил:– Вам обязательно надо ехать домой?Не поднимая головы, она повернулась к нему лицом. Они молчали. Он отметил про себя, что после ленча она подкрасила губы. От нее не ускользнуло, что волосы его, как и у нее, всегда хорошо лежали. Это после уличного снега и тепла машины. Да, ей определенно нравились его волосы.А нужно ли ей ехать домой?– Нет, – ответила она.И подумала, что если бы он уже никогда не отводил от нее взгляда…Он привез ее к своему дому, нажал кнопку автоматической двери в подземный гараж. Дверь закрылась за ними, он въехал на свое место на стоянке и сказал:– Если вы сможете донести все покупки, я займусь елкой.Когда он отвязал елку и снял ее с крыши, она сказала:– Будет лучше, если ты установишь ее на подставку прямо здесь, чтобы не мусорить в квартире.– О, – сказал он. – Что значит новичок. Вы правы.Ему понадобились кое-какие инструменты, он достал их из багажника. Через десять минут все было готово, и он понес елку к лифту. У двери в квартиру он передал Ли ключи:– Оба замка.Когда она открывала дверь, она думала о том, какие разные у них привычки. Она, которая держала гараж незапертым днем и ночью да и входную дверь зачастую не закрывала, и он – полицейский, – знавший не понаслышке, какую опасность таят в себе открытые замки.Войдя в квартиру, он поставил елку и сказал:– Заходите. Снимайте куртку и чувствуйте себя как дома.Он прошел в ванную, а когда вышел, застал ее на кухне. Она говорила по телефону с Джои.– Привет, милый, это мама… Фрикадельки в холодильнике в миске с желтой крышкой…Она подняла взгляд и увидела Кристофера, стоявшего в дверях. Он сосал леденец из купленной коробки, молча наблюдал за ней и слушал.– Я, скорее всего, буду к восьми. Их взгляды встретились.– Нет, не жди меня. Пойди разогрей фрикадельки. Если хочешь, возьми картофель. В холодильнике есть сметана… Что ж, тогда до вечера?.. Я надеюсь, вернетесь не позже десяти, сэр?.. Что ж, тогда пока.Когда она повесила трубку, Кристофер спросил:– Все в порядке?– Да. Правда, в школе ему дали какую-то дрянь на ленч, но он, кажется, выжил.Кристофер хмыкнул и сказал:– Пойдемте, поможете мне решить, где поставить эту вещицу.Они зажгли свет в гостиной – день был хмурый, включили радио и огляделись.– Где, по-вашему, будет лучше? – спросил он.Они освободили место перед стеклянной раздвижной дверью, а диван передвинули в самый центр комнаты, поставив его прямо напротив елки. Это выглядело нетрадиционно, но зато елка смотрелась великолепно, к тому же нисколько не нарушалось звучание стереосистемы, которая теперь оказалась позади дивана.Распаковывая елочные украшения, Кристофер спросил:– Что идет в первую очередь?– Лампочки, – ответила она и, пока он доставал их из коробок, спросила:– Кристофер, неужели ты никогда этим не занимался дома?– Нет, – сказал он, не отвлекаясь от дела.Она уловила нотку раздражения в его голосе и решила, что сейчас не время для горьких воспоминаний.– Ты сначала включи их в сеть, и тебе сразу будет видно, что получается. По-моему, лучше начать с верхушки, а потом постепенно спускаться. А как твои конфеты?– Превосходные. Попробуйте.Ель была высокая, и, пока он занимался верхним ярусом лампочек, она украшала нижние ветки. И оба сосали леденцы. Затем достали блестящую гирлянду, а в это время Конни Роджерс пела сентиментальную песенку о супружеской чете, готовящейся к Рождеству. Ли подала Кристоферу конец гирлянды и сказала:– Начни с верхушки.Он ловко перебрасывал гирлянду с ветки на ветку, а она делала то же самое внизу и вдруг каким-то образом запуталась в гирлянде. Попытавшись освободиться, она потянула ее на себя, и гирлянда соскочила с веток, на которые ее только что уложил Кристофер.– Боже, что я наделала. Извини.– Эй, да на вас ее теперь больше, чем на дереве.Она подняла на него взгляд, и он заметил прилипшую к ее губе золотистую блестку, которая мерцала, словно упавшая звездочка.– Не двигайтесь, – сказал он и потянулся к ней, чтобы снять блестку кончиком пальца. Она стояла ровно, как часовая стрелка, и, приоткрыв рот, смотрела на него снизу вверх.Этого мгновения они ждали целый день. Сознательно оттягивали его, не смея проявить свои чувства на людях. Они избегали пылких взглядов, прикосновений, интимных пожатий и прочих нежностей, которым вполне могли предаться, будучи людьми здоровыми, энергичными, привлекательными. Но сейчас ее губы были раскрыты… и он коснулся их пальцем… а в памяти до сих пор жили воспоминания о поцелуях, которые они дарили друг другу две недели назад… и по радио звучал неподражаемый голос, воспевавший бесценный дар любви.Он наклонился и коснулся губами ее губ – так нежно, что ни один волосок не шевельнулся на ее голове. Золотая гирлянда, которую он держал в руках, упала на пол. Они так и стояли – едва касаясь друг друга губами, чуть наклонившись друг к другу, пока она не подалась вперед, дотронувшись до его груди, чтобы удержать равновесие. Он открыл глаза, поймал ее руку и поднес к своим губам, нежно целуя покрасневшие шершавые пальцы.Глядя ей в глаза, он тихо произнес:– Давайте сначала закончим с этим.Они украсили елку, избегая касаться друг друга, осторожно и неспешно передавая друг другу гирлянды и шары, сознавая, что в их распоряжении еще много времени. На часах было шесть вечера.Когда все украшения были развешаны, она, опустившись на колени, принялась подбирать с пола мусор – осыпавшуюся хвою, картонные коробки, целлофан. Он погасил свет и подошел к ней, встав сзади, коснулся руками ее волос.– Завтра я уберу. Идите сюда.Она медлила, и он, наклонившись, взял из ее рук картонную коробку, полную елочных игл.– Идите сюда, – вновь прошептал он и, поставив ее на ноги, повел к дивану, Он усадил ее рядом с собой. Она слегка придвинулась к нему. Он обнял ее за талию, наклонил голову и сделал им обоим рождественский подарок, о котором они мечтали. Он вернул ее пересохшим губам долгожданную влагу, заставил забыть о мучительном томлении сегодняшнего дня, о бессонных ночах, когда они, каждый в своей постели, мечтали о том, чтобы вновь повторилось это… И сейчас они с упоением предавались счастью, и сладкий поцелуй, пропитанный ароматом леденцов, длился бесконечно…Когда они открыли глаза, на стенах, мебели, их одежде и в волосах плясали разноцветные блики рождественских лампочек.– Можем мы теперь поговорить? – спросил он, все еще обнимая ее одной рукой за талию.– Поговорить о чем? – прошептала она.– О том, что каждый из нас чувствовал в эти дни. О том, что мы чувствовали весь сегодняшний день. О том, что минуту назад мешало вам подняться с колен и подойти сюда.Она ответила не сразу.– Чувство вины.– В чем же ваша вина?– В том, что я позволила себе тогда, на кухне.– Но вы же не сделали ничего плохого.– Правда?– Мне не надо было шутить сегодня по этому поводу. Я виноват. Я не думал, что это вас так заденет.– Я пыталась представить, как бы на это отреагировали другие – моя мать, дочь, сестра. Наверное, они назвали бы это обольщением.– Оно было взаимным.– Я на пятнадцать лет старше тебя.– Так что, значит, вам нельзя проявлять свои чувства?– Я сама была шокирована своей выходкой.– Меня это тоже шокировало, но очень понравилось.– Знаешь, прошло так много времени… и желание поцеловать тебя стало непреодолимым. И то, что я сейчас сижу здесь… это тоже непреодолимо. Ты был прав: это противоестественно так долго жить… без физической близости. Прошло две недели с того вечера, когда мы целовались на кухне. С тех пор я ни о чем другом не могу думать.– И поэтому вас мучает сознание вины?– Конечно, а ты разве не испытываешь того же?– Нет. Вы – женщина. Я – мужчина. А в чем же вина?– Ну, во-первых, разница в возрасте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52