– Конечно, тридцать три века назад, – сказал Али. – И в те времена сфинкс уже был древним.
Внезапно они возникли на горизонте, у начала бескрайних желто-коричневых песков Ливийской пустыни, величественно, немыслимо возносясь к пустому небу, – великие пирамиды и их древний страж!
Элизабет не могла больше говорить, она не смела даже дышать.
Ей вспомнились слова лорда Джонатана, которые он произнес утром, когда они ехали в экипаже: «Считаю долгом предупредить вас, леди Элизабет, что никакие рассказы и иллюстрации не могут подготовить человека к первой встрече с пирамидами Гизы – последним, что осталось от семи чудес древнего мира».
Он сказал правду.
Элизабет считала, что готова к этой минуте, что не будет потрясена величием этих древних каменных гробниц, устремленных в небо. Усыпальниц, построенных из тысяч, нет, миллионов огромных известняковых блоков.
Она ошибалась.
– Mon Dieu! C'est magnifique! C'est merveilleux! – прошептала Колетт, ослик которой затрусил рядом с Зизинией. Лорд Джонатан тоже подъехал ближе.
Он вдохновенно прочитал из сонета Шелли:
Я – Озимандия , я – мощный царь царей!
Взгляните с завистью на плод моих деяний ,
Владыки всех времен , всех стран и всех морей!
Однако Элизабет испытывала не зависть. Ее переполняли изумление, благоговение и радость. Такая радость, какой она еще никогда не испытывала.
Девушка сморгнула с глаз слезы. Сердце ее отчаянно колотилось. Невольно она крикнула своему ослику:
– Быстрее, Зизиния! Теперь – быстрее!
Ей не терпелось увидеть вблизи великие пирамиды и охраняющего их сфинкса.
Глава 7
– Дайте мне руку, Элизабет.
Джек знал, что ей хотелось бы отказаться. Элизабет все эти дни старалась не видеть его, избегала, словно зачумленного. Но на этот раз ей требовалась помощь, чтобы подняться по огромным известняковым ступеням: иначе нельзя было попасть к входу в пирамиду Хеопса – они оба это понимали.
Девушка подняла голову, посмотрела на него, секунду поколебалась – ив конце концов вложила свою затянутую перчаткой руку в его ладонь.
Он широко ей улыбнулся. Это была победа – небольшая, но все-таки победа.
– Теперь не так трудно, правда?
– Да, милорд, – настороженно ответила она.
Он едва не потерял терпение.
– Как разумно, что вы надели тонкое платье, миледи. Жаль, что другие дамы, приезжающие в Египет, не столь практичны в своем выборе нарядов.
– Спасибо, – сказала она, и, продолжая подниматься, повернула к нему лицо, иронично выгибая изящную бровь.
Они ненадолго задержались на следующей площадке, и Джек прислонился к стене гигантского сооружения, уходившей вверх. Подниматься на пирамиду было действительно трудно. Да еще такая жара – даже в ноябре. Ему хотелось сбросить нелепый сюртук, который требовалось носить в европейском обществе, и облачиться в одежды пустыни. В них было удобно и не так жарко. Но он не мог себе этого позволить. И без того было трудно – приходилось сдерживаться и вести себя, как положено английскому джентльмену.
Стараясь отвлечься, он сказал Элизабет:
– Мы немного передохнем и подождем здесь Али и вашу француженку. Они от нас немного отстали.
Элизабет посмотрела, где находятся их спутники, и сочувственно сказала:
– Боюсь, подъем слишком труден для бедняжки Колетт.
Он улыбнулся ей:
– Но не слишком труден для вас?
– Да, – честно ответила она, – для меня – нет.
– И почему же?
Джек видел, как Элизабет задумчиво поджала свои прелестные губки. Лицо ее затеняла соломенная шляпка.
– Возможно, потому, что я очень много хожу пешком, милорд.
– Много ходите пешком?
– Дома. В Стенхоуп-Холле. Гуляю каждый день. Прохожу несколько миль и даже больше. Вверх и вниз по холмам.
Он был озадачен.
– Почему?
Она пожала плечами:
– Я очень люблю прогулки и обожаю сады, так что я гуляю по садам.
Джек решил, что, наверное, есть какая-то прелесть в пеших прогулках без всякой цели. Он уже давно забыл, что можно заниматься чем-то просто так, без цели, себе в удовольствие. Жизнь в пустыне требовала другого, здесь все сводилось к выживанию.
Вынув из кармана серебряную фляжку, он предложил Элизабет:
– Не желаете сделать глоток прохладной воды?
Она отрицательно покачала головой.
Он поднес фляжку к губам и смочил их, проглотив только чуть-чуть воды – ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы прочистить горло от пыли. Еще одна привычка, порожденная пустыней, где вода была такой же ценной, как жизнь. Где вода и была жизнью.
А потом он, скрестив руки на груди, смотрел на профиль Элизабет – она в это время обозревала пустыню.
– Вы на меня уставились, милорд, – проговорила Элизабет, не поворачивая головы.
– Да, – признался он.
– Глазеть считается невежливо.
– Конечно, – подтвердил он, приблизившись к ней на шаг.
Джек заметил, что она замерла.
Он остановился.
– Вы избегали меня с той ночи, когда мы встретились на палубе, Элизабет.
Ее лицо залила краска.
– Мне бы не хотелось, чтобы вы говорили со мной о той ночи.
Это его озадачило.
– Почему?
– Это нехорошо.
– Нет, хорошо.
– Вы не должны…
– Я должен.
– Пожалуйста!..
Джек был вынужден признать, что порой леди Элизабет, несмотря на свою красоту и юность, чертовски раздражает его.
– Я просто высказываю вслух то, о чем мы оба подумали, – сказал он ей напрямик.
Она посмотрела на него и сразу же отвела взгляд в сторону.
– Можете говорить за себя, милорд, но не пытайтесь определить, какие мысли в моей голове.
Он чуть слышно чертыхнулся.
– Прошу прощения, сэр! – сказала она, не скрывая глубокого возмущения.
Джек протяжно выдохнул и пробормотал:
– Покажите мне мужчину, который понимает, что происходит в голове женщины, и я увижу чертова гения.
– Вы нарочно ведете себя вызывающе, милорд.
– Вовсе нет, миледи. – Все шло совсем не так, как он планировал. Больше того, Джек сейчас и не смог бы вспомнить, что именно он планировал. – Элизабет, Элизабет… – Он несколько раз повторил ее имя, тихо и многозначительно. – Неужели вы не наслаждались той ночью на палубе?
Она продолжала смотреть прямо перед собой.
Он не хотел сдаваться. Решительно не хотел.
– Я могу поклясться, что вам были приятны мои поцелуи, вкус моих губ, прикосновения моего языка… А как ваше тело прижалось тогда к моему… видит Бог, мы выглядели красиво!
Элизабет ужаснулась:
– Молчите, милорд! Не произносите таких слов. Вас могут услышать!
Джек замолчал и огляделся. Поблизости никого не было – только Али и Колетт, которые медленно поднимались по ступеням.
– Кто может меня услышать?
– Кто-нибудь.
Он не отступал:
– Кто именно?
– Кто угодно. – Казалось, она только теперь поняла, что рядом никого нет и некому услышать его слова. Тогда она добавила: – Я вас услышу.
– Значит, я сказал неправду?
– Да, милорд. – Элизабет немного подумала. – Нет, милорд. Но некоторые вещи мужчина не должен произносить в разговоре с женщиной. Это… неправильно.
– А вы всегда поступаете правильно?
– Стараюсь.
Его губы изогнулись в насмешливой улыбке:
– До чего же вам, должно быть, это надоедает, леди Элизабет!
Элизабет продолжала не мигая смотреть прямо вперед. Потом она провела кончиком языка по губам, сглотнула с явным трудом и призналась:
– Я была не совсем правдива с вами. Я не всегда поступаю правильно, лорд Джонатан.
– Джек, – тихо поправил он ее.
Это было для нее полной неожиданностью.
– Джек?
– Пожалуйста, называйте меня Джеком.
– Это… это кажется неправильным…
– Вы только что сказали мне, что не всегда поступаете правильно, – напомнил он ей.
Элизабет вздохнула:
– Это правда. Наверное, это мой самый серьезный недостаток.
– Или ваша самая сильная сторона, – проговорил он с обманчивой мягкостью. – Не беспокойтесь. Если кого-то и надо винить в том, что произошло той ночью на палубе, то только меня. Вы по-прежнему «чисты как снег, не тронутый лучами солнца».
– Лорд Теннисон? – спросила она, невольно заинтересовавшись.
– Шекспир, – ответил он, и глаза его блеснули от удовольствия. – Плоды классического образования. Или по крайней мере его части.
Элизабет мрачно заявила:
– Благодарю вас за доброту, милорд, но боюсь, что это не так.
– Что не так?
Ее затянутая в перчатку рука легла ему на грудь.
– Что я «чиста, как…»
– «…снег, не тронутый лучами солнца»?
Она кивнула и потупилась.
У Джека перехватило дыхание. Что она имела в виду, черт побери?!
Бедняжка смущенно прошептала:
– Мне это было приятно, милорд.
Красивое лицо Черного Джека озарила ленивая чувственная улыбка.
Он на это надеялся и теперь знал наверняка.
Джек с облегчением вздохнул:
– Вам совершенно нечего стыдиться, Элизабет. Что бы вам ни вбивали в голову ваши воспитательницы, очень хорошо, когда женщине приятны поцелуи и ласки мужчины.
Элизабет медленно подняла глаза.
– А мне будут приятны поцелуи любого мужчины, милорд, или только ваши?
Такой вопрос был для него полной неожиданностью.
– Простите, миледи?
– Значит ли это, что я распутница и мне будут приятны поцелуи любого джентльмена, а не только ваши? – Щеки у нее пылали. – Не бойтесь сказать мне правду, лорд Джонатан. Я хочу знать.
Джек несколько секунд растерянно втягивал ртом воздух.
– Я не боюсь сказать вам правду, – выговорил он наконец, а про себя добавил: «Нет, я ошарашен и немного испуган». – Конечно, вы не распутница! – Он оказался в щекотливом положении и прекрасно это сознавал. – Думаю, мы можем смело сказать, что ваша реакция на мой поцелуй была милой, свежей и наивной.
– Наивной? – Элизабет нахмурилась. – Это должно означать, что я целовалась, как девочка?
– Не совсем.
Он оказался между молотом и наковальней – очень неуютное место.
Она сощурила глаза:
– Вы имели в виду, что я не умею целоваться?
Он неловко переступил с ноги на ногу.
– Вы, возможно, захотите приобрести опыт в этом деле, – сказал он как можно дипломатичнее.
По ее юному лицу пробежала тень тревоги.
– И как вы посоветуете мне приобрести этот опыт, милорд?
Наступила неловкая тишина: Джек окончательно потерял дар речи.
Она поспешно спросила:
– Вы рекомендуете мне практиковаться с любым джентльменом, который выкажет такую готовность? Или вы имели в виду какого-то определенного мужчину?
Черный Джек вдруг почувствовал, что не знает, говорит Элизабет серьезно или решила его разыграть.
Она не отступалась:
– В конце концов, я ведь сказала, что хочу вести как можно более полную жизнь!
Он судорожно стиснул зубы.
– Буду счастлив услужить вам, леди Элизабет, если вы начнете жить полной жизнью.
Она опять выгнула шелковистую бровь.
– Вот как, милорд?
Неужели она над ним смеется? Смелая девица. Но кто будет смеяться последним?
По лицу Черного Джека пробежала легкая улыбка:
– Безусловно, миледи.
– Подъем очень крутой, правда, миледи? – пыхтя от усталости, сказала Колетт, когда они с Али наконец добрались до входа в пирамиду Хеопса. – Как странно! Зачем древним строителям понадобилось сделать вход так высоко?
Али объяснил ей:
– И в древние времена боялись воров. Фараон опасался, как бы воры не разграбили сокровища, приготовленные для его потусторонней жизни. И те, кто строил эту пирамиду, постарались перехитрить грабителей, расположив вход в двадцати четырех футах к востоку от середины и в пятидесяти пяти футах над основанием. Благодаря этому снизу отверстие было не видно.
– Они поступили очень хитро, – вступил в разговор лорд Джонатан, – но все-таки недостаточно хитро. Усыпальницу все равно разграбили еще в древности. Расположение входа стало известно еще во времена Христа. – Он покачал головой. – Потом эти сведения были утеряны и, согласно легенде, были заново открыты уже в девятом веке. Элизабет была зачарована.
– А что это за темная дыра? – спросила она, указывая на место неподалеку от них.
На этот вопрос ответил Али:
– Сын знаменитого Гаруна аль-Рашида пробил вход в пирамиду ради сокровищ, которые якобы в ней хранились.
Имя показалось Элизабет знакомым, но она никак не могла вспомнить, где именно оно встречалось ей.
– Гаруна аль-Рашида?
– Да, о Гаруне аль-Рашиде знают хотя бы по сказкам «Тысячи и одной ночи».
Элизабет захлопала в ладоши:
– Замечательно!
– Эта дыра – новый проход, который пробил его сын, халиф Сиамун, – сказал Али.
Колетт оживилась, как только услышала слово «сокровище». Она повторила вслед за Али:
– Сокровище?
Их проводник пояснил:
– Ходили слухи, что внутри пирамиды спрятан изумруд гигантских размеров. Конечно, там так ничего и не нашли.
Лорд Джонатан добавил:
– Некоторые по-прежнему считают, что в этой пирамиде есть потайные коридоры и неоткрытые усыпальницы.
Али подтвердил, что это действительно так.
Джонатан Уик со смехом сказал:
– А еще на одном из бесчисленных камней можно увидеть самый странный иероглиф из всех когда-либо обнаруженных в Египте.
Элизабет заглянула ему в лицо:
– И что он означает?
– Его можно перевести так: «Верх здесь».
Она рассмеялась:
– Древняя шутка!
Он тоже засмеялся:
– Совершенно верно.
– Пришло время войти в пирамиду, ситте, если вы готовы, – предложил Али.
– Я готова, – уверила его Элизабет, хотя у нее снова отчаянно билось сердце, а ладони, скрытые перчатками, были, как ей показалось, влажными от пота.
– Будьте осторожны, миледи. И вы тоже, милорд. Путь длинный и временами опасный, – предостерег их Али.
Пирамиду Хеопса считали одним из семи чудес света за ее гигантские размеры, однако Элизабет знала, что ее внутреннее устройство с переходами, коридорами, вентиляционными отверстиями, большой галереей и усыпальницей фараона тоже было чудом архитектуры.
– Сначала нам надо попасть в большую галерею. Она очень длинная и узкая, – сообщил молодой проводник. – После того как мы спустимся почти на сто футов по одному наклонному переходу, а потом поднимемся еще на сто шестьдесят – и все это в толще пирамиды, – мы доберемся до помещения, в которое внесли фараона.
Они вереницей двинулись в проход.
Внутри пирамиды оказалось холодно.
Холодно и темно, поняла Элизабет с содроганием, когда они начали свой спуск в самое сердце великой пирамиды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34