Только на прошлой неделе Али рассказывал ему о том, как ситте моментально опознала каменные фрагменты, использованные для строительства дома, в котором ее поселили. По словам молодого египтянина, леди Элизабет перевела иероглифы даже с большей легкостью, чем это удавалось лорду Стенхоупу.
А еще Али упомянул о том, как ситте озабочена восстановлением храмов в Луксоре. Она сказала ему, что именно туда следует вернуть древние камни. Там – их законное место.
Сидя рядом с Элизабет на нелепой кушетке, Джек пытался уговорить себя, что, возможно, она его поймет. Пожалуй, надо рассказать ей, какую задачу он выполняет для принца Рамсеса и его племени.
Может быть.
Но не сейчас.
На карту было поставлено слишком много.
– Вот почему я хочу заключить с вами договор, милорд, – закончила она, прервав ход его мыслей.
Джек чуть выгнул брови:
– И что конкретно ты имела в виду?
Щеки девушки покрылись удивительно привлекательным алым румянцем, причину которого Джек затруднился определить: крепкий напиток? или смущение?
– После нашей помолвки вы бы играли роль жениха.
– Только делать вид?
Элизабет отхлебнула еще бренди и почти радостным тоном объявила:
– Естественно, наша помолвка будет чисто формальной.
– Вот как?
– Она нужна для того, чтобы успокоить папу. Вы меня понимаете?
– О да! Более чем.
– В обмен на это… – Она прерывисто вздохнула. – В обмен на это я поделюсь с вами тайной.
– Ты поделишься со мной тайной, – повторил он слово в слово.
Элизабет внимательно огляделась и сообщила приглушенным голосом:
– Папа ищет совсем не там.
Джек не произнес ни слова.
Она объяснила подробнее, решив, что, видимо, недостаточно ясно выразилась:
– Папа ищет захоронение Мернептона Сети совсем не там, где оно на самом деле находится.
Более хорошей новости Джек уже очень давно не слышал!
Свой следующий вопрос он задал очень осторожно:
– А откуда ты это знаешь?
Его невеста понизила голос еще сильнее:
– Потому что я знаю, где находится гробница Мернептопа Сети.
Бренди не так уж противно, когда сделаешь после первого глотка еще пару, решила Элизабет, допивая лечебный напиток.
– Это было вполне приятно, – призналась она, ставя рюмку на столик, где уже стояла чашка с остывшим чаем.
– Не хочешь ли еще немного? – осведомился Джек с непривычной любезностью.
Она покусала нижнюю губу.
– А вы не думаете, что сейчас слишком рано?
– Для хорошего бренди не существует понятия «слишком рано», – сухо отозвался он и встал, чтобы налить следующую порцию.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила она Джека, когда он принес ей рюмку.
– Не за что.
Элизабет вздохнула и воскликнула:
– Как скверно!
Джек был изумлен:
– Бренди?
– О нет! Бренди на самом деле довольно приятное, – охотно ответила она, позволяя себе очередной глоток. – Я хотела сказать – как скверно потратить тридцать лет жизни на то, чтобы что-то искать, а потом не заметить, что это что-то – у тебя под носом.
– Я целиком и полностью с тобой согласен.
– Говорят же: гордость – причина всех бед.
– Так действительно говорят?
– На самом деле, – призналась она, – в Притчах сказано так: «Погибели предшествует гордость и падению надменность».
– Неужели?
– Да. Это так и сказано. Притчи, глава шестнадцатая, стих восемнадцатый.
Лицо Джека осталось непроницаемым.
– Как я вижу, ты хорошо знаешь Писание.
– Это няня.
Он не понял:
– Что няня?
Элизабет вздохнула:
– Няня была очень строга в том, что касалось прочтения библейских стихов. – Девушка устремила взгляд в наполовину опустевшую рюмку. – Она бы это никогда не одобрила.
– Крепкие напитки?
– О нет! Няня всегда хранила в своей комнате бутылку – на тот особый случай, когда надо немного принять.
Казалось, Джек слушает ее с необычайным вниманием.
– Особые случаи?
– Зубная боль, например.
– Ну конечно.
– Очень помогает при приступах меланхолии.
– Надо полагать.
Она почувствовала, что густо краснеет.
– Некоторые… гм… женские проблемы.
– Конечно, – невозмутимо подтвердил он. – Тогда что няня никогда не одобрила бы?
– Поведение папы. – Элизабет пояснила: – Знаете, раньше она была его няней. Очень давно.
– Видимо, няня уже в годах, – заметил Джек, наливая себе еще чашку чая.
Элизабет надолго задумалась, потом сказала:
– Няня никогда в этом не призналась бы, но, наверное, она старше Траута.
– Из них вышла бы прекрасная пара, – пробормотал Джек.
– Да, конечно. Траут и няня – муж и жена. Они женаты уже почти шестьдесят лет.
– Ну и…
Она наморщила лоб:
– Ну и что?
Секунду он непонимающе смотрел на нее, а потом, полулежа на кушетке, весело рассмеялся и сказал:
– Ну, и я буду счастлив играть роль твоего жениха, Элизабет.
Она была, как всегда, вежлива:
– Благодарю вас, милорд.
Он мягко поправил ее:
– Джек.
– Спасибо, Джек.
– А теперь о твоем обещании…
Хотя под влиянием бренди голова у Элизабет немного затуманилась, она понимала, что ей надо сделать. Мернептон Сети был ее единственным козырем. Ценные сведения хранились у нее в голове и в дневнике.
Элизабет поделилась с Джеком своими планами:
– Как только мы убедим отца в том, что ему больше не надо беспокоиться о моем замужестве…
Джек как-то странно кашлянул.
– …я сразу же проведу вас к гробнице великого фараона.
Наступило молчание.
Элизабет видела, что Джонатан Уик заинтересовался. Вероятно, что-то обдумав, он спросил:
– А откуда ты узнала то, что больше никому не удалось выяснить в течение сотен и даже тысяч лет?
Она оценила его вопрос.
– Это, дорогой мой, результат исследований, работы и…
– И?
– И женской интуиции.
Элизабет гордо подняла голову и, бросив на него высокомерный взгляд, объявила:
– По-настоящему умный мужчина никогда не станет недооценивать женскую интуицию.
Мысленно она сказала: «Королева на Е-2. Шах и мат».
Джек все еще бормотал что-то себе под нос, когда она предложила:
– Давайте в знак договора пожмем друг другу руки, милорд.
– Пожмем руки? – с некоторым раздражением переспросил он. – Нет уж, милая моя леди. – Он придвинулся к ней ближе, ловко отнял у нее рюмку, и в следующую секунду Элизабет оказалась у него в объятиях. – Такой договор, как наш, должен скрепляться поцелуем.
С этими словами Джек приник к ее губам.
Этот поцелуй был сладким и пьянящим. Он был нежным и вызывающим. Он был полон обещаний, намеков на то, что ждет в будущем. Дыхание Джека было теплым, чудесным, словно лучший французский коньяк. Он будил ее чувства.
– Мне нравится с тобой целоваться, – призналась Элизабет, когда Джек начал нежно покусывать ее шею.
– А мне нравится целоваться с тобой.
– И другие вещи с тобой делать мне тоже нравится, – шепотом призналась она.
– И мне тоже.
– Мы очень порочные?
Джек рассмеялся:
– Надеюсь, да.
Элизабет чуть пьяно хихикнула:
– И я надеюсь.
– Мне кажется, милая моя невеста, что мне надо привести Колетт, чтобы она за тобой поухаживала. Ты выпила чересчур много бренди.
Она обиженно надула губки:
– Нет.
– Да, – твердо возразил он.
– Налей мне, пожалуйста, еще. Очень вкусный напиток.
– Ты и так явно выпила больше, чем следовало.
Элизабет посмотрела на него строго:
– Знаете, милорд, иногда вы ведете себя так бесцеремонно. Можно даже сказать, что вы – тиран.
– Весьма сожалею, миледи.
– И что вы собираетесь предпринять по этому поводу?
Джек пожал сильными плечами:
– Ничего. Ровным счетом ничего.
– Вот это я и имела в виду! – объявила Элизабет, не без труда поднимаясь на ноги. – Все мужчины без исключения – упрямцы и глупцы и не хотят слушать разумных доводов.
– И как же нам повезло, что существуете вы, женщины! Кто бы напоминал нам о наших недостатках?! – Улыбаясь, Джек поддержал Элизабет под локоть.
Элизабет все еще обдумывала его слова, когда в дверь дома постучали.
– Извини, дорогая.
Поскольку Карима с ним не было, Джеку приходилось самому отвечать на стук.
За дверью оказалась Амелия Уинтерз.
Без предисловий она спросила:
– Леди Элизабет здесь?
– Да.
Однако Джек не стал приглашать ее войти.
– Мне надо немедленно поговорить с ней по чрезвычайно важному вопросу.
Казалось, бесцеремонность миссис Уинтерз не столько задела, сколько позабавила Джека.
– Наверное, это невозможно.
– Почему?
– Боюсь, что моя невеста выпила чересчур много бренди. По правде говоря, когда вы постучали, я как раз собирался идти звать на помощь мадемуазель Дюве.
– Ваша невеста?
Произнесенные Джеком слова прозвучали неожиданно торжественно и непреклонно:
– Вы первая можете нас поздравить. Мы с леди Элизабет собираемся вступить в брак.
Миссис Уинтерз очень быстро нашлась, как это всегда ей удавалось.
– Конечно. Примите мои поздравления, лорд Джонатан. Я желаю вам обоим всего наилучшего.
Элизабет откликнулась из дальнего конца гостиной:
– Спасибо, миссис Уинтерз. Очень мило с вашей стороны.
Ее дуэнья попыталась обойти довольно серьезное препятствие – а именно Джонатана Уика, но у нее это не получилось.
– Мне и правда надо поговорить с вами, миледи. Это важно.
– Можете сказать все мне, – предложил Джек. – А я передам ваши слова моей невесте.
Амелия Уинтерз одарила его приторно-сладкой улыбкой:
– Если вы настаиваете.
Он тоже ответил с вежливой улыбкой:
– Настаиваю.
– Тогда можете сообщить вашей невесте следующее, милорд. Похоже, ее бросили.
Лицо Джека осталось совершенно бесстрастным. Он просто стоял и дожидался, чтобы она закончила свое сообщение.
– Мы только что обнаружили, что Жорж и Колетт сбежали вместе. Видимо, они тоже собираются пожениться…
Оставшись одна в своем жилище, леди Элизабет лежала на кровати и в который раз перечитывала прощальную записку Колетт. На глазах ее выступили слезы – слезы печали и радости. Конечно, ей будет очень не хватать подруги, однако Колетт представилась возможность иметь в своей жизни любовь и счастье. Это замечательно!
Элизабет навсегда сохранит в памяти последние строки письма молодой француженки:
«Cherie, когда вы встретите человека, достойного вашей любви, не теряйте его.
И знайте, что вы будете в моем сердце до самой моей смерти.
Ваша Колетт».
Не в первый и не в последний раз в жизни Элизабет уснула в слезах.
Глава 19
Хилберт Матиас Уинтерз не мог забыть той ночи, когда впервые узнал женщину.
Ему исполнилось тринадцать лет, и в родовом поместье был устроен большой семейный праздник. Милая добрая бабушка подарила своему Берти старинную саблю (он уже несколько лет учился в военной школе и очень мечтал о такой) и сочинения Пипса в кожаных переплетах.
Саблю он хранил до сих пор, а прочитать Пипса так никогда и не удосужился.
Полковник удобнее устроился на подушках, во множестве разбросанных по полу так называемой гостиной их дома на краю пустыни, и сделал очередной глоток портвейна.
Он сознавал, что роскошествует: портвейн был товаром импортным и дорогим. Но с другой стороны, у него был вкус к дорогим удовольствиям, и ему нравилось именно так заканчивать свой день. Или, как в данном случае, свой вечер. Ибо было уже далеко за полночь, и Амелия давно ушла к себе в спальню.
Хилберт Уинтерз положил голову на гладкий, ласкающий кожу материал подушки и предоставил своим мыслям свободу. Кусочек острого сыра с голубыми прожилками (стилтон, один из самых дорогих) и рюмка хорошего портвейна – этого достаточно, чтобы у человека слюнки потекли.
Пышные округлые груди… Ох, уж эта Дара!.. Да, так ее звали – Дара. От одного воспоминания о ее смуглых грудях тоже слюнки текут.
Прошло больше сорока лет, а он по-прежнему возбуждается, вспоминая ту ночь. Он всегда считал, что та потаскушка была подарком от его отца и дяди, однако конкретных доказательств у него не было.
Одно он знал твердо: если бы его бабка об этом прознала, ее бы удар хватил…
Он вытянулся на кровати поверх одеяла, с наслаждением ощущая скользкий атлас под своим обнаженным телом – телом еще не оформившегося подростка. Руки он заложил за голову.
День рождения у него получился так себе по сравнению с тем, какие бывают дни рождения. Он ненавидел эти обязательные сборища в родовом поместье. Однако отец ясно дал ему понять: либо ты, Берти, черт побери, будешь делать что требуется, либо не получишь лошадь через год, на свое четырнадцатилетие.
Так что он весь вечер изображал из себя идеального маленького джентльмена, утешаясь тем, что следующий год будет удачнее, что тогда он получит в подарок лошадь, седло и, может быть, даже немного денег.
Может, его бабка наконец помрет, отписав ему что-нибудь в завещании. Конечно, даже если бабка и решит оставить ему часть своего состояния, придется ждать совершеннолетия, чтобы получить деньги.
Дьявольщина! Чертовски неприятно быть таким маленьким и бедным. До чего ему это противно!
Сквозь оконные занавеси из дамасского шелка Берти видны были всполохи летней грозы, шумевшей за окном. Потом раздался гром, и хлынул дождь.
Он не услышал, как открылась дверь его спальни, только слабый свет газовой лампы, горевшей в коридоре, сказал ему, что кто-то вошел в комнату для гостей, в которой он всегда ночевал.
– Кто это? – прошептал он. Сердце его застучало в груди, словно били в барабан.
– Берти?
Голос был незнакомый, выговор – деревенский.
Чуть помедлив, он ответил:
– Да.
– Можно мне войти?
Он никак не мог понять, кому принадлежал этот девичий голос. И к тому же терялся, не зная, что сказать.
– Зачем?
Дрожащим голоском она призналась:
– Я… я боюсь грозы.
Он нырнул под одеяло, вдруг почувствовав каждый нерв в своем теле, от макушки до паха.
– Ну… Можешь войти, если хочешь.
По ворсистому персидскому ковру прошелестели легкие шаги босых ног, зашуршали простыни, матрас просел: девица скользнула к нему в постель.
Ему немного неловко было задавать ей такой вопрос, но он все-таки спросил:
– Кто ты?
– Дара, – прошептала она, придвигаясь к нему.
– Дара?
– Я работаю у твоей бабушки на кухне. Сегодня понадобилось больше прислуги, так что меня выбрали, чтобы подавать твой праздничный обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34