– Какое решение? – тихо спросил Квинт.
– Тебе еще надо спрашивать? – легат взглянул в серьезное лицо Квинта, затем посмотрел на колышки, где были развешены его парадные доспехи, шлем с султаном из рыжего конского хвоста, церемониальный шит и позолоченный меч. – Мы выступаем.
– Благодарение Марсу, – пробормотал Квинт, и он был искренен. Скоро это изматывающее напряжение закончится. Хотя в глубине души он ощутил укол страха, – мерзкое чувство. Он словно увидел, как с дощатого пола на него смотрят мертвые глаза Флакка… «Я еще молод, я не хочу умирать!» Эта фраза прозвучала в его мозгу так ясно, будто кто-то произнес ее вслух, но его лицо не выразило ничего, пока он стоял, почтительно ожидая приказа.
– Прежде, чем мы пойдем слушать губернатора, – после короткой паузы сказал Петиллий, – обрати внимание на одно… хм… обстоятельство.
– Слушаюсь.
Легат подошел к походному столу и взял с него лист пергамента и белый жезл двух футов длиной.
– Это тебе. – Петиллий протянул пергамент Квинту, и в глаза тому бросилось собственное имя, выведенное четкими черными буквами…
«Квинт Туллий Пертинакс, знаменосец третьей когорты Девятого Испанского легиона имперских войск… » Далее следовало еще множество слов, которые Квинт пропустил, потому что увидел последние, прозвучавшие для него громом: «… с этого времени производится в центурионы». Он перечитал их трижды.
– Мне… – прошептал он, уставясь в пергамент. –
Легат Петиллий…
– Тебе, центурион, – отвечал тот с показной небрежностью. – Ты очень молод, порой безрассуден, но у тебя есть храбрость, ум и воля. Ты также выказал превосходные способности в общении с британцами. Я хочу, чтобы ты был одним из моих офицеров. Вот знак твоей должности. – Он передал Квинту центурионский жезл. – Ступай немедленно к квартирмейстеру и получи подобающий шлем и щит. И, – резко добавил он, пресекая готовые вырваться у Квинта излияния благодарности, – я уверен, что солдаты называют меня «старым занудой», но тем не менее приказываю, чтоб ты был побрит, умыт и пострижен к тому времени, как я тебя снова увижу. Исполнять!
– Слушаюсь! – радостно выдохнул Квинт и выбежал из палатки.
* * *
И, конечно, он был самым щеголеватым и блестящим молодым центурионом из всех легионеров., что вышли из казарменных бараков прослушать обращение губернатора Светония к войску.
Часть старого вооружения Квинта, которое он вновь надел, была привезена из Чичестера и начищена одним из федератов. Шлем с плюмажем и шит с длинным заостренным шипом посередине ему выдал квартирмейстер. Раньше они принадлежали другому центуриону, а что с ним произошло, Квинт запретил себе думать.
На поясе вновь висел его собственный меч, в одной руке он нес убийственное кавалерийское копье, в другой – жезл. Оседлать Ферокса времени не оставалось, но, пока Квинт пересекал плац, за его высокой фигурой следило много одобряющих глаз. Квинт был популярен в Девятом, и теперь уцелевшие солдаты его уничтоженного легиона, временно переведенные в Четырнадцатый и Двадцатый, распространяли новости о нем. Диону и Фабиану было запрещено рассказывать об их путешествиях, но многие знали, что, хотя опасная миссия в Глочестер каким-то образом провалилась, личная храбрость от этого не пострадала.
Квинту еще не сказали, какой центурией он будет командовать, поэтому он подошел к Диону, стоявшему у алтаря Марса.
– Вот это да! – воскликнул Дион, преувеличенно церемонно кланяясь и отдавая честь. – Смотрите, что случилось с нашим оборванным силурийским приятелем с черных холмов! Я трепещу от почтения! Я ослеплен славой! – И Дион прикрыл глаза ладонью.
– Не паясничай. – Квинт засмеялся и шлепнул Диона по руке. – Я тот же простой парень, как бы роскошно я не выглядел.
– Ты сам в это не веришь, – фыркнул Дион. – Не рождалось еще милых простых парней, которые были бы заодно и римлянами. – Вы, ребята, хозяева мира, и как раз так ты и выглядишь.
С внезапным испугом Квинт подумал, что Дион завидует его повышению и считает его причиной обычное предпочтение, которое верховное командование оказывало коренным уроженцам имперской столицы.
Дион это почувствовал, и его взгляд смягчился. Он встряхнул темной кудрявой головой и дружески сжал руку Квинта.
– Дурак я, и шутки мой дурацкие! Квинт, я от души тебя поздравляю, и Фабиан тоже. Мы этого ожидали. И вот что я тебе предрекаю. Когда-нибудь ты станешь трибуном, а потом и легатом. Хорошим!
Квинт вернул ему рукопожатие. Он испытывал воодушевление от столь щедрых пожеланий и одновременно чувства вины, что у него есть перспективы для продвижения, а у друзей нет. Официальные гонцы, такие, как они, были приписаны к штабу легионов и специальных званий не имели, хотя их работа весьма щедро оплачивалась.
– Этого бы не случилось, – грустно произнес Квинт, – если бы в моем легионе не оставалось так мало офицеров… и кто из нас может быть уверен… – он не закончил вслух: «… что каждый из нас проживет достаточно долго, чтобы продвинуться тем или иным путем», – но Дион понял, быстро кивнул и сказал:
– Вот идет губернатор.
Выход Светония сопровождали торжественные фанфары. Губернатор являл собою впечатляющую фигуру, когда поднялся на земляное возвышение и встал под высоким штандартом императорского Рима – мощным серебряным орлом. Позади подняли меньшие значки представленных здесь легионов – Двадцатого, Четырнадцатого и и Девятого.
Общее приветствие вырвалось у собравшихся войск, пока Светоний озирал ряды легионеров, и на тяжелом лице губернатора появилась улыбка. Он медленно поднял руку, требуя внимания.
Когда шум улегся, Светоний поднял руку и заговорил сильным уверенным голосом, в котором не было ни намека на страх и потрясение, выказанное им ранее в палатке.
Они не могут больше ждать Второй легион, – сказал Светоний. К несчастью, он задерживается. Но мы прекрасно справимся без него! Один обученный римский солдат стоит десятка тупых Дикарей. Это всем известно. Разве все здесь не помнят множества славных побед прошлого, когда горсточка легионеров легко справлялась с полчищами врагов. Кроме того, известно, что британское войско включает женщин, и возглавляет его женщина!
– Мне почти стыдно! – вскричал Светоний с невыразимым презрением, – что я должен приказать вам сражаться с таким слабым и ничтожным врагом! Однако слишком долго мы давали волю этим размалеванным варварам, этой орде, покорной женщине. Да, были некоторые неудачи, это правда. Были несчастья, о которых вам известно – с одним из наших легионов, с городами Колчестер, Лондон и Веруламий, – но мы должны забыть о них! Все это лишь мелкие временные неудачи!
– Хм-м, – прошептал Дион. – Храбрые слова…
– Но необходимые. – Квинт находился под впечатлением этого мощного, волевого голоса, и от всего сердца восхищался губернатором, чего никогда не испытывал раньше.
– Вы не должны думать о прошлых поражениях, – продолжал этот голос, – но наполнить сердца жаждой битвы и мщения за погибших римлян и других невинных людей, настигнутых ужасной судьбой по вине беззаконных орд, не многим лучших, чем дикие звери! И вот о чем я должен вас предупредить. Как дикие звери, эти дикари, отправляясь на битву, воют, визжат и ужасно вопят. Так заткните ваши уши, и каждый в строгом спокойствии исполняйте свой приказ – тогда все покорится вам!
Затем Светоний объяснил некоторые подробности своего плана. Они выступят утром, перейдут Темзу, и займут позицию на севере, в Эппингском лесу, – место, которое он определил, тщательно сверившись с картами и после бесед с лондонскими беженцами, хорошо знавшими окрестности. Он имеет основания считать, что войско Боадицеи повернет и достигнет этого места примерно через два дня. Тогда произойдет битва. Остального солдатам знать необязательно. Дальнейшие указания они получат от своих офицеров.
В заключение Светоний внезапно повернулся, выхватил серебряного орла у главного знаменосца, взмахнул им и закричал:
– Как имперский орел реет над нашими головами, так крылатая Виктория воспарит над нами. И мы победим ради закона и правосудия, победим ради чести, победим ради великой славы нашего любимого и вечного Рима!
– Ave!Ave!Ave! – загремели войска. – Savle! Roma! Roma ! Roma Dea ! Затем они принялись славить императора и губернатора, ударяя мечами о щиты.
Крики восторга еще не стихли, когда Светоний с двумя легатами и штабными офицерами, ушел обратно в палатку.
– Хорошая речь, – сказал Квинт, переводя дыхание, глаза его сияли. – Я понятия не имел, что Светоний такой оратор, ему удалось уничтожить все сомнения, которые, признаюсь, у меня были. Но откуда он знает, когда Боадицея достигнет выбранного им места?
– Шпионы из кантиев, – объяснил Дион. Он успел кое с кем пообщаться, пока Квинт мылся и переодевался. – Они проскользнули на север, и следят за передвижением сил Боадицеи. Мне рассказали, что один из шпионов вернулся как раз перед нами.
– Так, – задумчиво сказал Квинт. – А шпионы Боадицеи, надо полагать, следят за нами.
Дион кивнул.
– Говорят, позавчера в лесу поймали двух шпионов. Один ничего не сказал даже под пытками, а другой признался, что у войска Боадицеи почти кончились припасы, и она выступила, собираясь уничтожить нас и повернуть на юг, где, по ее разумению, остались наши провиантские склады.
Квинт хотел бы продолжить обсуждение избранной Светонием позиции и военной тактики, но прибежал вестовой, отдал честь и спросил, он ли центурион Квинт Туллий Пертинакс? После несколько возбужденного подтверждения, заявил, что новому центуриону приказано явиться в штаб за инструкциями.
* * *
Утром, на заре, когда римская армия выступила из крепости. Квинт ехал на Героксе во главе центурии из девяноста человек. Она состояла из федератов-регниев на местных пони, за исключением трех кавалеристов регулярной армии, ранее состоявших в прежней когорте Квинта при Девятом легионе.
Квинт гордился своими подчиненными. Регнии были высоким светловолосым племенем, сильно романизированным, поскольку их Сассекское побережье так же, как и земли контиев, имело постоянное сообщение с Галлией по ту сторону пролива. Они были отличными наездниками, хорошо обученными обращению с кавалерийским оружием, и довольны, что попали под начало к римлянину, который понимал их язык.
Ферокс вырвался с мелководья на берег одним мощным скачком, конь застоялся, и, к тому же был так рад встрече с хозяином, что гарцевал от возбуждения и вставал на дыбы.
– Тише ты, черный демон, – прошептал Квинт. – Я бы так же хотел поскакать галопом, как и ты, но пока не время! – Он похлопал по черной шелковистой жилке, и Ферокс, скосив блестящий глаз, фыркнул, словно понимал.
Квинт проехал по берегу, следя, как его отряд с плеском переправляется через реку, и оказался рядом с одним из солдат, коренастым италийцем по имени Руфий, с которым часто играл в шары в линкольском гарнизоне.
– Ферокс сегодня так и рвется вперед, – дружески заметил Квинт. – Бьюсь о заклад, он обскакал бы твоего коня на милю, будь здесь свинья или нет! – Он намекал на гонки, которые они с Руфием устроили в Линкольне, и ставшие предметом постоянных гарнизонных шуток, так как между всадниками затесалась свинья.
Прежде Руфий никогда бы не позволил оспорить достоинства своего коня, и Квинт изумился, когда тот вежливо улыбнулся и сказал:
– Да, центурион. Без сомнения.
Юпитер, подумал Квинт, он же отвечает мне так, как мы отвечали Флакку! Между ним и товарищами разверзлась пропасть, он выбился из ряда, стал офицером. Это звание предполагало одиночество, и Руфий был совершенно прав, напомнив ему об этом. Квинт мрачно пересчитал людей, увидел, что все здесь, и приказал двигаться дальше.
Позади и впереди центурии Квинта шли легионеры, по четыре в ряд, как широкая, сияющая золотая лента, что развертывалась под жарким солнцем позднего лета.
Они следовали вдоль реки, пока не достигли острова на Темзе, что была справа от них, болотистого острова Терновника, где виднелась пара туземных хижин, над которыми курился голубоватый дым.
Губернатор Светоний, и большая часть легионеров уже миновали остров под ритмичный топот марширующих ног, а отряд Квинта как раз с ними поравнялся, когда Квинт– услышал голос, зовущий его по имени. Он не был в этом уверен из-за цокота копыт, но принялся озираться.
– Квинт! – снова окликнул голос, – мужской голос, и неожиданно из рощицы на берегу выехала знакомая фигура. Это был римский легионер на отощавшем, заляпанном грязью коне, в потрепанных доспехах. Лицо его было полускрыто шлемом, но еще до того как всадник приблизился, Квинт узнал надменную посадку головы, да и в голосе, повторявшем его имя, звучал вызов, несмотря на смущение.
– Итак, это ты, Луций Клавдий? – ровно произнес Квинт, когда конь пришельца оказался рядом с Фероксом. – Чего ты хочешь?
– Легионы снова на марше? – Луций говорил, полуобернув свое красивое лицо. – Я видел, как проехал Светоний. И ждал, пока появишься ты.
– Откуда ты видел?
Луций дернул плечом в сторону.
– Оттуда. С острова Терновника, где я… был… находился…
– Ты нашел туземцев, которые тебя приняли? Луций, они укрывали тебя даже тогда, когда войска Боадицеи опустошали эти мести?
– Нет… не эти. Она свернула к северу, не доходя сюда. Я нашел британскую женщину, которая дала мне приют в своей хижине.
Разумеется, женщина, подумал Квинт. А то где бы он пробыл целых три недели!
– Тогда тебе лучше вернуться к ней, Луций Клавдий. Ты еще сильней будешь нуждаться в ее защите, чем раньше, но мы направляемся на битву, а силы Боадицеи несоизмеримо возросли после поражения Девятого, которое ты, может быть, отчасти помнишь.
Пальцы Луция, сжимавшие узду, побелели.
– Что с тобой случилось, Квинт? – резко спросил он. – Ты был моим другом. Да, я вижу, тебя сделали центурионом, и это, должно быть, вскружило тебе голову. Но ты не имеешь права так говорить со мной! Вы все бежали, каждый за себя!
Не раньше, чем легат приказал отступать, подумал Квинт, и, когда это случилось, я был схвачен, – но некоторое время он ехал молча, стыдясь собственной злобы, воспоминания о прежней дружбе, к которой взывал Луций, пробудились вновь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26