– Бедное дитя, – сказал он.
Старческое лицо опечалилось, горящий взгляд затуманился, словно обратившись внутрь. Квинт, неловко переминавшийся рядом, оказался забыт, ярость его улеглась. Однако Квинт запретил себе всякую жалость к Ретане, решив ни на шаг не отступать от своей цели. Он подозрительно смотрел на Верховного друида, готовый к защите от любых магических чар.
Через миг Конн Лир вздохнул и выпрямился. Суровость в его чертах сменилась печалью и он заговорил тем певучим голосом, каким говорил, стоя на камне – голосом пророка.
– Будет то, что будет, Регана, – торжественно произнес он. Я спрашивал у всех священных оракулов. Они ответили, будет кровь и еще больше крови… будут страдания… для нашего народа… а в конце… – Он закрыл глаза, а когда снова открыл их взглянул прямо на Квинта, и закончил тем же голосом, но ниже, почти обычным тоном. – А ты, молодой римский солдат… ты пойдешь призвать Второй легион из Глочестера, как велит твоя судьба, но… –Он встряхнул головой, во взгляде его мелькнула несомненная усмешка. – Неважно. Сам узнаешь.
У Квинта едва не закружилась голова от облегчения.
– Тогда я немедленно уйду!
Он услышал сдавленный вздох Реганы и удержался от того, чтобы посмотреть на нее.
– Ты уйдешь после того, как поешь, – сказал Верховный друид. – Мой слуга проводит тебя. Но есть одно условие. Твой путь будет тянуться вдоль наших священных источников и рощ. Там есть вещи, которых тебе не должно видеть. Я также не хочу, дабы ты помнил то, что уже видел сегодня. Я дам тебе траву забвения.
– Нет! – попятившись, воскликнул Квинт. Все его страхи вернулись. – Значит, ты все же хочешь заставить меня забыть задание!
Pot Конна Лира стал жестче.
– Ты глуп, Квинт Туллий! Думаешь, я не мог заставит тебя забыть твое задание без предупреждения? Ты смеешь думать, что я солгал, когда сказал, что доставлю тебя в Глочестер? Зелье сотрет из твоей памяти только один день, не больше.
– А если я откажусь выпить зелье?
– Тогда ты останешься здесь, пока не согласишься.
Квинт стиснул зубы. У него не было выбора, кроме как довериться старому друиду, и он инстинктивно чувствовал необходимость в этом. Но, Великий Юпитер, думал Квинт, какие жуткие и невероятные вещи творятся с ним в этой стране! И при этой мысли он вспомнил о поисках, которые впервые привели его в Британию.
– Конн Лир, – неожиданно сказал Квинт, – возможно, я уже выпил зелье забвения, потому что за весь день ни разу не вспомнил о причине, по которой так хотел увидеть ваш Великий Храм Камней.
– Какой причине? – спросил Верховный друид почти отстраненно, подперев голову рукой.
– Сто лет назад мой прадед Гай Туллий, римлянин, пришедший с Юлием Цезарем, был убит возле…
– Довольно! – возгремел Конн Лир. Он вскочил, выпрямившись во весь свой огромный рост. Взгляд его полыхнул синим огнем на ошеломленного Квинта. – Ни слова больше, или я забуду о своей милости и доброте! Итак, это твой предок впервые вторгнулся на нашу мирную равнину, чьи грязные кости осквернили святая святых! Клянусь Лугом, если бы я знал это… – его рука потянулась к магическому камню на груди. Высокая белая фигура излучала опасное спокойствие.
– Конн Лир! – Регана была в ужасе, заметив перемену в настроении деда. – Это не вина Квинта! Он только искал останки своего предка, чтобы похоронить их, как подобает.
– И он никогда не найдет их! – эхом по комнате отозвался яростный голос. – Римлянин принес нам проклятье. Проклятье… – повторил он. Его худое тело содрогнулось, словно подавленное жестокостью намерений. Но рука медленно отодвинулась от змеиного камня. Затем он внезапно хлопнул в ладоши. Немедленно вошел мальчик в красной тунике, неся блюда с дымящимся мясом и кувшин меда.
– Ешь, – холодно сказал Квинту Конн Лир, – и пей. Он вынул из-под плаща мешочек, изготовленный из пушистой серой шкуры священного зайца, достал оттуда щепотку зеленоватого порошка, и бросил ее в кубок Квинта. – Он поднес кубок к губам молодого человека. – Пей!
Квинт отшатнулся.
– Я только что читал ненависть в твоих глазах, Конн Лир. Могу ли я верить, что это просто трава забвения?
– Дедушка, – прошептала Регана, вцепившись в его руку. – Я тоже боюсь… не причиняй ему вреда… потому что я… – Что-то еще прошептала она так тихо, что Квинт не расслышал.
Ярость, постепенно исчезая с лица Верховного друида, сменялась грустью.
– Печально, печально, – пробормотал он, словно про себя. – Всегда ОН таится в укрытии, темный бог теней, чье имя нельзя произносить… – Не договорив, он нетерпеливо повернулся к Квинту. – Пей мед спокойно, о неверующий римлянин, темный бог не придет к тебе через меня… и знай в сердце своем, что Верховный друид всех британцев не говорит двойным языком.
Квинт резко повернулся к Регане и уловил на ее беззащитном лице умоляющий взгляд, устремленный к нему. На ее губах читалось слово: «пожалуйста».
Квинт склонил голову и взял кубок. Мед оказался сладким, прохладным, со слабым ароматом. Осушил кубок и стал ждать каких-нибудь странных ощущений. Но ничего не было. Он услышал легкий вздох облегчения, вырвавшийся у Реганы. Она подошла и улыбнулась ему.
– Теперь ешь, – деловито сказала она, – и я тоже буду есть. Мы оба с рассвета не проглотили ни крошки. – Она взяла блюдо с мясом и села рядом с Квинтом на скамью.
Верховный друид бросил на них только один взгляд, затем задумчиво отошел на другую половину круглой комнаты, где в гобеленах было прорезано окно. Некоторое время он сидел у стола, и казалось, что-то писал. Потом отошел к окну, открыл его и встал, взирая на звезды и бормоча какие-то заклинания. Мощный ствол дуба посреди комнаты почти скрыл его белую фигуру от Квинта и Реганы, пока они ели, их посетило новое чувство близости. Они сидели на скамейке совсем близко. Квинт необычайно остро переживал тепло ее гибкого тела, шелковистое прикосновение ее длинных волос к своей руке. Горло у него сжималось, когда она искоса поглядывала на него из-под ресниц. Ямочка, которой он никогда прежде не замечал, появилась на ее щеке, когда она сказала:
– Но, Квинт, ты же не ешь! Разве тебе не нравится вкус этого жареного ягненка? Повара Конна Лира, наверное, так старались!
– Думаю, ты очень хорошо знаешь, почему я перестал есть, – отвечал Квинт, глядя прямо ей в лицо.
Она покраснела и опустила глаза, но ямочка на щеке не исчезла.
– О, я надеюсь, что не трава забвения испортила тебе аппетит! Если Конн Лир сказал, что она безвредна, так оно и есть.
– Нет, – ответил он очень тихо и хрипло, – не трава… с ar а.
Она отставила блюдо и пальцы ее принялись перебирать полы одежды. Ямочка исчезла.
– Почему ты назвал меня так? – прошептала она. Он чувствовал, как дрожат ее плечи.
– Потому что это значит «дорогая». Я люблю тебя, Регана.
Ее дыхание участилось. Она сидела прямо и неподвижно, он видел, как вздымается ее грудь под тонкой тканью платья.
– Ты не должен, – наконец произнесла она. – Это запрещено… – Ее затененный взгляд метнулся к фигуре Верховного друида. – Между нами никогда не может быть любви… никогда…
– Но она есть!
У нее вырвался всхлип, и она медленно, словно бы против воли, подняла лицо.
Он поцеловал ее, не так быстро и с благодарностью, как в ту ночь, когда она спасла его из лагеря Боадицеи, а жарко и страстно. Это был крепкий поцелуй мужчины, а возвращала его женщина. Длился ли их поцелуй вечность или мгновение – для него не было измерения, кроме красоты – и боли, когда рассудок вернулся.
Его руки упали. Лицо ее было мокро от набежавших слез. Верховный друид не двигался, его взгляд по-прежнему был прикован к звездам.
– Са r а… моя Регана… Я вернусь к тебе. Жди меня здесь, я вернусь… Не знаю, когда и как, но после…
– После… – повторила она безжизненным голосом после того, как исполнишь свой долг римского солдата… после того, как мой и твой народы перебьют друг друга. Все бесполезно, Квинт. Да, я люблю тебя, но у нас нет будущего.
– Как ты можешь это говорить? – воскликнул он. – Теперь, когда мы признались во взаимной любви, когда, после поцелуя мы узнали, что принадлежим друг другу! Это все меняет.
Она покачала головой. Слезы струились по ее щекам, но она вымученно улыбнулась.
– Ты не вспомнишь ничего, что мы говорили, Квинт. И нашего поцелуя тоже, иначе бы я его не допустила.
– Не вспомню? Ты имеешь ввиду зелье? Но это невозможно?
– Конн Лир никогда не ошибается, – прошептала она. – И, однако, о, да смилуются надо мной все наши боги!.. я хочу, чтобы ты когда-нибудь вспомнил. Вспомнил хоть немного. – Ее рука потянулась к пряжке, державшей ее плащ – бронзовой фигуре, украшенной по кельтскому обычаю, спиралями и эмалью с эмблемой друидов – рубиново-красной змеей. – Быстрее, возьми ее и спрячь! – Она поспешила засунуть пряжку ему за пазуху шерстяной рубахи, ближе к сердцу, не преминув бросить взгляд на Конна Лира. – По крайней мере, она поможет твоей безопасности. А я буду молиться… молиться за тебя Лугу.
– Регана! – Он стиснул ее руки, столь ошеломленный переполнявшими его чувствами, что голос отказывался ему повиноваться. Но он и не смог бы высказать ей все, что хотел, потому что Верховный друид отвернулся от окна и подошел к ним, обойдя дубовый ствол. Квинт выпустил руку Реганы и умолк.
– Звезда Севера высоко поднялась в небе над Звездой Воина. Квинт Туллий, – сказал Конн Лир, мрачно глядя на молодых людей. Возвысив голос, он позвал: – Бран!
Странное создание неуклюже ввалилось в комнату и опустилось на колени перед Верховным друидом, издавая что-то вроде мычания. В Риме Квинт видывал больших обезьян, привозимых на галерах из Африки. Это существо очень походило на обезьяну – коротким телом, одетым в шкуры выдры, длинными могучими руками и круглой головой с шапкой жестких, ржаво-черных волос. У него был вздернутый нос, низкий покатый лоб, но глаза под этим лбом светились умом. Конн Лир, нагнувшись, вручил созданию большую сумку из оленьей кожи, и, казалось, стал давать ему какие-то указания, хотя говорил он на быстром диалекте, которого Квинт не мог разобрать, ответом же было нечеловеческое мычание и бульканье.
– Это Бран, – сказал Верховный друид, возвращаясь к Квинту. – Мой слуга. Он принадлежит к маленькому народцу запада, который жил здесь в древние-древние времена, задолго до того, как мой народ, кельты, пришел в эти края. Он проводит тебя в Глочестер.
Квинт поклонился.
– Благодарю тебя, Конн Лир. – Несмотря на ощущение сердечной пустоты, и сознание присутствия Реганы, он старался изучить странного проводника. – Разве он не говорит?
Верховный друид нахмурился.
– Он не может говорить, – потому что у него нет языка. – Он махнул рукой. Бран приблизился к Квинту и открыл рот, показав зарубцевавшийся мясистый обрубок на месте языка.
Квинт отшатнулся, а Верховный друид холодно продолжал:
– Это было необходимо, ибо прежде Бран говорил слишком много. Тем, кто знает наши тайны, не дозволено о них рассказывать.
Квинт сглотнул. Не такая ли судьба ждала его, если бы не Регана?
– А теперь уходи! – Верховный друид поднял руку и указал на дверь, но когда Квинт инстинктивно повернулся к девушке, Конн Лир встал между ними, заграждая ее от взора Квинта. – Тебе нечего сказать ей, римлянин! – угрюмо добавил он. – Иди! – его горящие синие глаза были преисполнены той же силы, как на Кентской дороге, но на сей раз Квинт подчинился не Верховному друиду, а собственному разуму. Он не смел подвергать Регану ярости ее деда.
– Vale , – произнес он дрогнувшим голосом, – прощай, – и быстро повернулся.
Но когда-нибудь, как-нибудь, я вернусь к ней, поклялся он себе, выйдя вслед за Браном из круглой каменной комнаты с живым деревом.
* * *
Квинт проснулся под орешником и, открыв глаза, увидел густой туман, сквозь который не проникали лучи новорожденного солнца. Рядом обретался, грызя куриную ногу, очень странный человек, похожий на обезьяну.
– Кто ты, во имя Гадеса? – воскликнул Квинт и потянулся за копьем. Человек отложил куриную ножку и что-то прокудахтал. Его волосатая лапа погрузилась в кожаную сумку и подцепила оттуда широкий дубовый лист, который он и преподнес Квинту. На листе было грубо нацарапано несколько латинских слов. Квинт, морщась, разобрал их:
«Это Бран, который проводит тебя в Глочестер. Верь ему».
– Бран? – спросил Квинт, мучительно хмурясь. Он был страшно удивлен.
Человек кивнул, ударил себя в грудь, дружелюбно усмехнулся и вновь вернулся к обгладыванию кости.
– Откуда ты взялся? Где мы? – Квинт с трудом подбирал кельтские слова.
Бран пожал плечами и открыл рот, показав Квинту, что у него нет языка и отвечать он не может.
Это уже было до того, как я уснул, подумал Квинт, но где я это видел? Он протер глаза и вновь воззрился на Брана, однако, где Пендок? Где костер, у которого мы сидели прошлой ночью и жарили рыбу? Где Регана? На него обрушилось чувство боли и утраты, гораздо большее, чем он мог представить. Но среди этого кошмарного смятения сохранялась уверенность, что с ней не стряслось ничего дурного. Она была вне опасности. Значит, она и Пендок ускользнули ночью, оставив ему удивительного проводника и записку? Умела ли Регана писать по-латыни? Странно, хотя это было единственное объяснение.
Тогда получается, что Регана его все-таки обманула? Выходит, она вовсе не намеревалась провести его в Стоунхендж к своему деду? Эта мысль ранила его, хотя в глубине души он полностью отказывался ее принять. Он знал, что Регана говорила правду. Однако, были и другие странности. Смутные сонные видения возникали в его памяти: яркое солнце и огромные зловещие камни, злобные голоса, комната, полная таинственных теней. И нечто утраченное. Нечто прекрасное и очень дорогое. У меня была лихорадка, вот в чем дело, подумал он. Коснулся своей щеки, но та оказалась холодной. Ну, так сейчас он здоров, что бы ни случилось раньше, и на пути в Глочестер. Вот что единственно важно. Его военная миссия. Насколько он задержался?
Он снова перечел записку, затем порвал лист на кусочки.
. – Что ж, тогда идем, Бран!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26