Итак, маленькая соблазнительница спала в его объятиях, а принц Уэльский никак не мог сомкнуть глаз, несмотря на требовательный зов измученной плоти. Он со стыдом вновь и вновь рисовал перед своим мысленным взором картины того, чего никогда и никакой ценой не должно было случиться, а теперь стало неоспоримой явью. Невинная девушка предложила ему свою любовь, переливающуюся такими светлыми и радостными красками, о существовании которых он и не подозревал, – и он принял ее. Принял, хотя не имел на то никакого права. Пусть она пришла к нему сама, но она была всего лишь девочкой-несмышленышем, а он, взрослый мужчина, старше ее на целых пятнадцать лет, в любом случае должен был сдержать свой, да и ее, порыв… С тоской смотрел Райс на голубеющую за окном дымку, словно сожалея о наступлении дня, который своим ярким светом заставит его еще более открыто посмотреть в лицо суровой действительности.
Поднявшись, он бережно закутал раскидавшуюся во сне Линет, напоминавшую девочку-подростка, и, осторожно перенеся в ее собственную спальню, уложил на не смятую еще постель. Не просыпаясь, она повернулась на бок, подтянула колени к подбородку и, подсунув ладони под щеку, так и замерла в этой невинной позе спящего ребенка, что только еще больней укололо Райса виной за похищение ее главного сокровища. Чувствуя, что из него вынули и душу и сердце, Райс молча повернулся и ушел к себе, где одиноко стыла высокая пустая постель.
Глубоко запустив пальцы в смоляные кудри и опустив плечи, Оувейн напрасно пытался освободиться от тяжелого изнеможения минувшего дня. Взглянув на очаг и убедившись, что дров запасено Дэвидом достаточно, он с трудом поднялся и медленно поплелся наверх в свою спальню, в которой, как он знал, ему все равно не найти покоя и облегчения.
Подойдя к дверям и обнаружив, что щеколда отодвинута, бородач нахмурился. В спальне почему-то тускло горела в дальнем углу тонкая дымная свеча, и Оувейн с теплой благодарностью подумал о младшем брате, так трогательно о нем позаботившемся. Он плотно закрыл дверь, задвинул засов и уже взялся за подол рубахи, намереваясь наконец скинуть промокшую от проливного дождя одежду, как, движимый каким-то необъяснимым беспокойством, оглянулся – и был поражен неожиданным и неприятным зрелищем: на его постели лежала Грания. – Что ты здесь делаешь?!
Вопрос прозвучал холодно и зло, однако Грания даже не переменила своей слишком вызывающей позы. Она была в расстегнутом платье, открывающем нестерпимый блеск нижней рубашки, оттененной к тому же расчесанными до глянцевитого сверкания угольными кудрями. Те же кудри обрамляли и ее лицо с застывшим на нем каким-то странным выражением. Весь этот день Грания не раз смотрела на свое отражение в тазу с неподвижной водой, прежде чем выбрала этот обволакивающий взгляд под чувственно полуприкрытыми ресницами.
Разумеется, Оувейн не мог противостоять этим чарам, но равно не мог он и позволить этой женщине растоптать и превратить в ничто его гордость и честь. Синие глаза напряженно сузились, и бородач лишь сурово поджал губы в ответ на столь недвусмысленное предложение. Конечно, эта женщина – самая прекрасная и соблазнительная на свете, но именно поэтому он ей и не сдастся никогда.
– Какое тебе дело? – Грания сладострастно и будто лениво тянула слова.
– Впрочем, это не имеет значения. – Оувейн равнодушно пожал плечами, всем видом давая понять, что ее появление в его спальне нисколько ему не интересно. – Может быть, твое появление здесь – настоящий подарок для меня, – и, смело подняв глаза к опасности, находящейся так близко, он начал объяснять Грании то, что должно было еще больше разделить их. – Мне, слава Богу, не придется ждать утра, чтобы рассказать тебе о моем последнем открытии. Теперь в руках у меня неопровержимые доказательства невиновности Райса в том, в чем ты его постоянно обвиняешь.
С этими словами Оувейн развернул сложенный пергамент и положил на столик, стоявший у кровати. Грания тем не менее даже не пошевелилась.
– Вот! – Сжав челюсти, бородач ткнул пальцем прямо в середину бумаги. – Я нашел Ивайса. Теперь он избавлен от тяжести нести этот груз и вину в одиночестве.
Грания неохотно приподнялась и поглядела на кремовую бумагу, ярко белеющую на темном дереве стола. Прочесть написанное она не могла, но сразу и безошибочно узнала знакомое послание.
– Как ты постоянно повторяла, ты ни за что не спутала бы бумагу, написанную моим отцом и вверенную им Ивайсу. – Оувейн посмотрел прямо на смешавшуюся Гранию. – Ты видела, как это происходило, это действие, но не была посвящена в то, что за этим стояло. А на самом деле мой отец и твой муж приказал Ивайсу отправить запечатанное послание не в Нормандию, а далеко в глухой лес и закопать так, чтобы никто никогда не нашел его. Ивайсу же за это была обещана возможность навестить семью матери, живущую на землях принца Каудра. Кроме того, отец приказал Ивайсу по возвращении говорить только о том, насколько твой брат поглощен своими развлечениями за морем и как равнодушен он ко всему тому, что творится в Уэльсе.
Бумага была, несомненно, подлинная, и Грания сразу поверила всему услышанному, но лицо Оувейна при этом было таким злым и негодующим, что бедная женщина скорее согласилась бы провести ночь в глухом лесу в компании опасных эльфов, которые, как говорят, могут похитить человеческую душу, – чем глядеть в глаза своему упрямому возлюбленному.
– Но ведь тот факт, что Ивайс так и не зарыл письмо, а оставил его у себя, дает мало оснований верить ему вообще, – сказала она. – Почему же ты так веришь тому, что он говорит сейчас? Что делает эту сказку более правдоподобной, чем его прежнее утверждение о пристрастии принца к своим норманнским друзьям и карьере? – Говоря это, Грания совершенно бездумно положила руку на локоть Оувейна. Гримаса отвращения немедленно исказила лицо его, и он резко сбросил смуглые пальцы – их хозяйка должна была знать, как непристойно врываться ночью в спальню к мужчине.
– Мы говорим с тобой о вещах слишком важных! О том, что перед твоими глазами лежит документ, который должен заставить тебя признать, что ты была к брату жестока и несправедлива, а ты… – Но Грания была близко, слишком близко, голос Оувейна дрожал. – Возьми же себя в руки! – Взгляд его упал на бесстыдно раскрытые кружева. – Я сейчас же, немедленно возвращаю тебя в дом Райса, под его покровительство! Дай Бог, он скоро найдет тебе подходящего мужа! – На двух последних словах зубы его скрипнули.
– Но я не подчиняюсь Райсу ни по какому закону! – надменно отрезала Грания и сделала еще шаг ближе к человеку, который столь самонадеянно подумал, что сможет оттолкнуть ее. – И не вернусь в его дом, тем более сегодня ночью, когда, вероятно, Линет одерживает в его спальне более блестящую победу, чем я в твоей.
Однако слова Оувейна о втором муже невольно насторожили Гранию, и она с отвращением представила себе хитрое и вкрадчивое лицо принца Каудра – каким отвратительно сладким станет оно, когда он потащит ее в супружескую постель. Линет весьма красочно передала подруге нелицеприятный разговор, состоявшийся у Райса с лживым Дайфисским принцем. Синие глаза бородача недоверчиво сощурились.
– Эта норманнская девчонка собралась соблазнить Райса? Этой ночью? Залезть к нему в постель, зная, чем он будет расплачиваться за это? Соблазнить подло, во сне?! – Оувейн горестно опустил голову, и слабые блики свечи блеснули на его черных волосах. – Но ведь мы оба знаем, что Райс никогда не поступится своим именем и положением и не возьмет в жены дочь злейшего врага. Тем более что это грозит ему потерей княжества, которого он добился с таким трудом. – Линии его лица стали еще более жесткими. – И ты, ты сама научила ее этому! – Это был уже не вопрос, а гневный презрительный упрек.
– Райс намеревается уготовить для Линет страшную, одинокую жизнь монахини в аббатстве Святой Анны! – с болью заступилась за девушку и за себя Грания. Она приблизилась к возлюбленному вплотную и снова положила руки ему на плечи. – Разве этим не искупит она одну-единственную ночь радости и любви? Она никогда не потребует от него такой жертвы, как брак, ведь это только я, распущенная назойливая баба, заставляю тебя думать о стигматах, которые принесет тебе женитьба на мачехе!
Взбешенный и доведенный до последней степени дикого желания, Оувейн тем не менее поспешил обратить тему о Райсе и Линет в совершенно другое русло.
– Я боюсь не столько за честь Райса, – вкрадчиво молвил он, – а скорее, за то, что девица эта не совсем то, чем кажется на самом деле. – Черные, как у брата, глаза Грании заполыхали золотыми искрами, но Оувейн властно поднял руку, не давая ей открыть рта:
– Ее таинственное появление в лесу, эта дикая сказочка о том, что она прискакала туда на каком-то дестриере – все это мало похоже на правду… Словом, я искренне подозреваю, что невинная коноплянка не кто иная, как шпионка, засланная к доверчивому Орлу.
– Фу! – Презрительный вздох Грании был явным свидетельством ее неверия в подобные бредни. – Никто не знает эту малышку – конечно, за исключением Райса! – лучше меня. Я готова поставить мою жизнь за то, что она всего лишь несчастная дочь гнусного норманнского графа – вот и все. – И, защитив от необоснованных нападок свою напарницу по любовным бедам, Грания снова возвратилась к тому предмету, что был для нее сейчас важнее всего. – Но, если даже Линет сейчас и не с братом, я все равно не вернусь туда, ибо Райс уже начал переговоры о моей свадьбе с Каудром.
Кулаки Оувейна непроизвольно сжались, и смуглое лицо стало смертельно бледным. Но ведь его упоминание о возможном муже имело целью, во-первых, лишь наказать своевольную женщину за то, что она собиралась ввести его в сладкий, но тяжелый грех, а во-вторых – показать свое полное безразличие к этому вопросу. На самом деле даже сама мысль о ее возможном замужестве заставляла его беситься и трепетать. И вот теперь эта новость об одиозном Дайфисском принце!
Черные глаза заволокло льдом.
– Я презираю этого человека и никогда не соглашусь на второй брак по расчету.
И несмотря на то, что Райс имел полное право выдавать сестру замуж по своему усмотрению, Оувейн почувствовал себя оскорбленным, что его лучший друг ни разу не поделился с ним планами относительно будущего Грании – по крайней мере, как с ее пасынком. И оскорбление это неожиданно придало ему мужества: не говоря ни слова, он схватил Гранию в охапку и, прежде чем она сумела понять, что происходит, вынес в коридор по ту сторону мгновенно захлопнувшейся двери.
Глава 14
Мрачно взирал хмурый граф Годфри со своего высокого кресла на компанию, собравшуюся в зале к первой утренней трапезе. За вчерашний день они обыскали все закоулки Рэдвеллских земель, прихватив и добрую порцию земель Уэльских, – Линет не было нигде. И все же граф продолжал упорно отрицать ядовитые слухи, уже достигшие его ушей, что любимая дочь предалась в руки злейшего врага.
Кто мог ожидать от тихой покорной коноплянки столь нечестивого поступка?! О разумеется, никто и никогда. И в разгоряченном мозгу графа этот поступок дочери начинал почему-то все больше связываться с провинностью проклятого Эдольфа. Ведь если бы этот негодяй как подобает соблюдал свои обязанности, Линет не была бы похищена, – а Годфри, наперекор всем фактам, верил только в такую версию исчезновения дочери и считал теперь стражника самым настоящим пособником подлого уэльсца.
Итак, решено: как только он освободится от тех обязанностей и дел, что занимают всегда почти все свободное время сиятельного лорда, он непременно спустится в донжон и как следует выпытает все, что только возможно, у низкого предателя. Пусть-ка молодец, во-первых, расскажет, почему он пошел на такое дело, а во-вторых, в деталях объяснит, где и зачем сейчас силой удерживают его дочь. Ну а если он откажется ответить на эти простые вопросы, то в башне найдется немало инструментов, начиная от кнута и заканчивая дыбой, чтобы добиться любого признания.
И все присутствующие невольно вздрогнули, увидев в глазах графа огонь гнева и ненависти, огонь такой силы, что смутился даже сидящий с ним рядом сын.
– Алан, – Марк осторожно склонился к уху брата, неловко замершего на высоком стуле подле отца, – а что ты скажешь, если сегодня мы все-таки отправимся на площадку для боевых упражнений, и пораньше, пока она еще не занята воспитанниками? Ты наконец-то покажешь мне свои новые приемы фехтования, ну те, о которых ты говорил мне по возвращении.
Такое приятное предложение Марка успокоило страх мальчика и осветило его лицо неподдельным восторгом.
– Я готов! – С непосредственностью подростка он тут же рывком отодвинул от себя тарелку и умоляюще взглянул на брата. – А можно пойти прямо сейчас?
Марк громко рассмеялся, и этот уверенный смех, гулко раздавшийся в тяжелом полумраке зала, приковал к себе любопытствующее внимание многих, кто недолюбливал этого сурово-красивого старшего графского сына.
– Ну, если наш господин позволит нам выйти до окончания трапезы… – Серебристые глаза бесстрашно сощурились в сторону отца.
Годфри виновато поморщился, ибо ощутил внутреннюю досаду на то, что смятение, вызванное пропажей дочери, не дало ему столь редко выпадающей ему возможности побыть сразу с обоими сыновьями. Но, увы, его призывали к себе обязанности, от которых ни один уважающий себя сеньор не откажется в угоду своим собственным желаниям, – обязанности разрешать споры вассалов и даже мелкие дрязги сервов. А при этих делах мальчикам было лучше и не присутствовать. Словом, Годфри нахмурился, но довольно добродушно ответил:
– Да-да, Марк, забери брата, и насладитесь оба прекрасным днем, который наступил несмотря на столь дурную ночь. – Он даже попытался доброй улыбкой поприветствовать обоих поднявшихся из-за стола молодых людей.
На мгновение Марк почувствовал сострадание к человеку, чье разрешение повлечет за собой такие неприятные и далеко идущие последствия, но тут же заглушил в себе это ненужное чувство и, положив руку на кудрявые каштановые волосы брата, повел его вон из зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40