OCR Larisa_F
«Песня орла»: ОЛМА-Пресс; Москва; 1998
ISBN 5-87322-970-8
Аннотация
Чудеса храбрости и доблести показывают герои этого романа, но все их подвиги меркнут перед величием двух женщин, которые ради своей любви совершают невозможное.
Мэрилайл Роджерс
Песня орла
Несколько слов от автора
Еще при жизни король Вильгельм Завоеватель, который умер в 1087 году, поделил свои владения следующим образом: герцогство Нормандское, которым король наиболее гордился, отошло к старшему сыну Роберту, а королевство Англия – к среднему, Вильгельму. Этот средний сын, известный более как Рыжий, прозвище свое получил вовсе не за рыжие волосы, ибо их цвет он унаследовал от матери, пепельно-кудрой Матильды Фландрской, – а, скорее, за румяное лицо и отменное здоровье. Третьему же сыну, Генри, досталось совсем немного, что впоследствии не помешало ему прибрать к рукам все владения старших братьев.
Итак, для короля Вильгельма Рыжего, как и для большинства мужчин его эпохи и класса, война была единственно достойным делом. Однако, даже получив корону, он требовал беспрекословного подчинения королевским законам и правил при этом с невиданным насилием, чем заслужил даже в тот век обвинения со стороны церкви, как в жестокости, так и в ущемлении церковных прав. Большую часть 1092 года Вильгельм Рыжий провел в сражениях на шотландской границе, а в 1099-м, охотясь с друзьями в Новом Лесу, был убит шальной стрелой и упокоился навеки, совершенно уверенный в том, что стрела сорвалась с тетивы его старинного друга Вальтера Тайрела случайно.
Когда Англия оказалась под властью Вильгельма Завоевателя, ряд уэльских принцев и шотландских лордов немедленно присягнули на верность королю норманнов, и эту печальную практику пришлось повторить их потомкам, равно как и наследникам тех, кому были дарованы вассальные богатые земли. Увы, для того, чтобы обладать ими и дальше, дворяне были вынуждены клясться в преданности и повиновении всем последующим норманнским монархам.
Кроме того, необходимо указать и еще на два немаловажных обстоятельства.
Во-первых, надо упомянуть о том, что на уэльско-английской границе говорили на нескольких языках: победители-норманны – на французском, а побежденные – на английском. В результате каждодневных общений два народа, разумеется, научились понимать друг друга, но существовала и третья сторона – уэльсцы, которые разговаривали на уэльском, и, как и следовало ожидать, на этой почве возникало множество проблем в общении, усугубляемых растущей жаждой обладания новыми землями. Проблемы же эти решались, большей частью, не переговорами, а копьем и мечом. А, во-вторых, церковь строго запрещала браки между родственниками вплоть до седьмого колена – пусть даже это родство держалось не на крови, а было лишь формальным, основанным только на документах.
Пролог
Ноябрь 1066 года
Свет одинокой свечи таинственным нимбом ложился на седые волосы прикованного к постели старика. Тело его было изношено и слабо, но глаза смотрели внимательно и ясно; предметом же этого проницательного взора служил преисполненный гордости цветущий молодой человек, взиравший на старика хотя и несколько вызывающе, но вполне дружелюбно.
– Чтобы предотвратить неминуемое кровопролитие, я просто сдамся самым мирным образом, – неожиданно заявил старик, имя которого было Сайвард. – Этим я заставлю тебя выполнить твою клятву о пожаловании моей чести тех ничтожных кусков хлеба, что мы уже обсудили.
Полуопущенные ресницы сокрыли от проникающего взгляда сакского лорда озлобление молодого Годфри, и при напоминании о его юности и неопытности он лишь задиристо вскинул подбородок. Кому какое дело до его возраста, когда сам герцог Вильгельм нашел его помощь в битве при Гастингсе достойной наивысшей награды? Несмотря на то, что Годфри был рожден во влиятельной норманнской семье, ему, преданному и доблестному воину, весьма льстил факт награждения его немалым количеством земель из рук самого герцога. Годфри были пожалованы многочисленные владения вдоль западной границы и вменено в обязанность защищать их от кельтских мародеров, прорывающихся порой со стороны Уэльса.
– Договорились, – едва удерживаясь от грубости, согласился он, ибо на самом деле предпочел бы иметь под своей командой гораздо более внушительные силы, чтобы сметать на своем пути всех и вся. Лишь клятва, данная герцогу, удерживала его от насилия. После гастингской бойни и опустошительных набегов в Норвегию герцог Вильгельм призвал всех, кто его поддерживал – и кому он жаловал земли, – к осторожности и благоразумию, напомнив о том, что уже скоро для работы на полях и службы в замках понадобится множество здоровых сервов, половину из которых неминуемо заберут грядущие битвы.
Легкая тень печальной улыбки тронула изборожденные годами щеки Сайварда.
– В таком случае, клянешься ли ты на Святом Кресте не применять силы и лишь честью действовать на том участке западной границы, что отошла в приданое за моей дочерью Эммой к принцу Уэльскому Гриффиту Кимерскому? – Сайвард умолк, но суровые глаза его требовали ответа.
– Навеки. – Годфри коротко кивнул, стараясь не смотреть в глубину зала, где стояла троица золотовласых сакских детей, в убогом пламени свечей похожих на тени, – печальных свидетелей его слов, столь недвусмысленно касавшихся их самих. Он внутренне выбранил себя за опрометчивое первоначальное решение – абсолютное неприменение силы по отношению к побежденным. Несмотря на свое положение победителя, он решился на значительные и благородные уступки, вместо того чтобы заставить покоренного сакса стоять перед ним, если понадобится, даже и на коленях, он сам, сам пришел в его спальню, принадлежавшую, между прочим, отныне и навеки ему, доблестному Годфри, – и вот теперь он стоит перед сломленным врагом в виде неловком и жалком, как будто роли их странным образом вдруг переменились. Лицо норманна медленно багровело от гнева.
– И на Святом Кресте поклянешься ты сейчас, что даруешь единственному оставшемуся в живых моему сыну небольшой клин земли все на той же западной границе… – Взор Сайварда обратился к невысокому, но крепкому мальчику лет четырнадцати, и глаза его затуманились. Старший сын сакса, сражавшийся на стороне Гарольда Годвинсона, пал от норвежского меча, и теперь старик надеялся, что его рабская покорность этому молодому надменному норманну когда-нибудь спасет жизнь его последнему мальчику, и поэтому так отчаянно торговался он за его будущее.
Годфри тоже повернулся в сторону отрока, грустно и горестно смотревшего на врага и слушавшего обещания о выделении ему малой толики из тех необозримых земель, наследником которых он когда-то имел полное право стать. В глазах юного Озрика блестела ледяная ненависть, и немало ожесточенных секунд прошло, прежде чем окончилась битва взоров не желающих уступать друг другу мальчика и завоевавшего его страну победителя.
Эта часть договора особенно не нравилась Годфри, и только острый ум, доставшийся почти нищему сыну норманнского дворянина, да его вера в правильность решений могучего Вильгельма не дали жестокому отказу подняться от сердца к губам. Не причинив особого вреда своим проверенным в боях воинам, он мог в ту же минуту приказать скрутить умирающего Сайварда, его несовершеннолетнего сына, а заодно и всех их плохо обученных и бедно вооруженных сервов… Но кто тогда станет обрабатывать земли? Хуже того: те, кому удастся выжить, все равно предпочтут труду на благо чудовищного монстра, жестоко, без нужды убившего старика и ребенка, благородную или даже неблагородную смерть.
– Клянусь. И клятвой этой я жалую Озрику субфеод Нортленд.
В серых глазах мальчика полыхнуло пламя ненависти, смертельной, как отточенное лезвие.
– Однако дар сей дается по норманнским законам, и, прежде чем Озрик вступит во владение Нортлендом, он будет обязан присягнуть на верность мне как своему сеньору. Кроме того, присягой своей он примет на себя и ряд обязанностей.
– Все будет сделано по твоему требованию. – Сайвард печально опустил голову. Озрик же, несмотря на явное разочарование, все же несколько приободрился, ибо он был младшим сыном и на управление землями не рассчитывал никогда. Иными словами, теперь ему оставалось лишь благодарить отца за то, что тот сумел все устроить таким достаточно безболезненным образом.
Но покорность старика сменила в его душе благодарность на злость, и взгляд серых глаз вновь дерзко и вызывающе обратился на норманнского рыцаря.
Годфри с трудом сохранил самообладание под этим тяжелым взглядом, но с уверенностью человека, проигрывающего редко и к тому же считающего себя весьма умным, постарался не обращать внимания на молчаливую угрозу побежденного мальчишки.
– И последнее. Клянешься ли ты Святым Крестом взять в жены дочь мою Морвену? – Отвращение, испытываемое стариком к норманнам, лишь усиливало его решение увидеть свою дочь замужем за этим красавцем-победителем. Брак сей давал ему надежду, что со временем его прямые потомки безраздельно будут владеть замком Рэдвелл – цель, для достижения которой он пожертвовал бы многим, не только дочерью.
– Клянусь. – Произнося очередную клятву, Годфри мельком пробежал глазами по двум стоявшим в тени девушкам, одна из которых и предназначалась ему в жены. Золотоволосой сакской девице было не более шестнадцати лет, но лицо ее, откровенно чувственное, выражало в данный момент лишь презрительную гадливость, ибо только этим могла она передать свое отношение к предстоящему замужеству.
– Принимая же в приданое за Морвеной узкую полоску земли на юге, где стоит замок, подтверждаешь ли ты право ее наследников на владение этой собственностью? – Сайвард был далеко не глуп и понимал, что верить норманнам на слово опасно. Разве норманнский герцог уже не обманул целую страну, вероломно применив силу и поправ все законы для овладения непокорной Англией?
– Клянусь. – Голос Годфри звучал негромко, но твердо. – Клянусь в том, что возьму в жены твою дочь Морвену и оставлю ее приданое в собственность ее наследников. – Норманн подбирал слова осторожно и обдуманно, несмотря на то, что весьма скоро, в чем он был уверен, все эти тайные клятвы станут недействительными и бессмысленными. Старик долго не протянет, и в свидетелях останутся лишь мальчишка да две девицы – но по прошествии лет кто из высоких судий поверит трем саксам, когда на другой чаше весов будет лежать веское слово норманнского лорда?
Однако мудрый старик уловил в голосе врага предательское колебание и предпринял еще один шаг для того, чтобы навеки закрепить столь важные для него обещания.
– Благодарю тебя за великодушное отношение к униженным, но как от человека чести мы вправе ожидать от тебя… – Старик бросил на Годфри невозмутимый взгляд. – Ведь твоя рука не дрогнет, подписывая свои же клятвы, но переложенные на бумагу нашим местным священником? – И с этими словами Сайвард отвел глаза от побледневшего лица Годфри. Словно ожидавший этих слов, Озрик кинулся к двери, откуда немедленно появилась фигура в капюшоне. В руках у священника норманн увидел свернутый в трубку лист пергамента, сосуд с драгоценными чернилами и остро отточенное перо.
Пойманному в ловушку и взбешенному до черноты в глазах, Годфри оставалось лишь подписать тщательно заполненную бумагу.
– Как только документ будет подписан отцом Бертраном, – спокойно продолжал Сайвард, сам принимаясь за перо, – Озрик по моему распоряжению возьмет этот пергамент и спрячет в недоступном никому тайнике. – Старик замолчал, глядя, как ставит свою подпись священник, а затем с ангельской улыбкой добавил: – Для надежности.
И, как только чернила высохли, пергамент был снова свернут в аккуратный рулон, подхватив который Озрик поспешил к выходу, выполняя поручение отца. Девицы также молча удалились из спальни.
Норманна же Сайвард попросил остаться, чтобы обсудить еще некоторые подробности, в том числе приготовления к публичной присяге Озрика на верность своему сеньору. Старик настаивал на скорейшем исполнении этого действа, дабы его сын имел возможность взять бразды правления в Нортленде в свои руки, а вся семья – покинуть Рэдвелл и перебраться на жительство в пожалованный субфеод. Также обговаривался вопрос о том, какие вещи побежденным будет разрешено взять с собой, а какие оставить норманнам; словом, эти и еще много других дел задержали нетерпеливого Годфри в полутемной опочивальне умирающего сакса куда дольше, чем он мог даже предположить.
Глава 1
Поздняя весна 1092 года
Капризные облака безостановочно плыли по небу, закрывая временами бледный лик луны и окутывая мир полным мраком. Холодное светило, стоявшее над высокой башней замка Рэдвелл, таинственно исчезало, словно для того, чтобы скрыть от людских глаз зрелище упорно карабкающегося по отвесной каменной стене человека.
Со звериной осторожностью тот искал руками и ногами малейшие неровности в плотной кладке и поднимался наверх все выше, осыпая в гулкой тишине мелкие камешки. Не обращая внимания на этот опасный в ночи звук, человек хладнокровно добрался наконец до вершины каменной горы и с тихим плеском прыгнул в глубокие воды рва, плотным кольцом окружавшего замок. Значительность цели, видимо, заставила смельчака забыть о последствиях, которые в случае провала не замедлили бы наступить, и он рвался вперед, последовательно, шаг за шагом, выполняя свой отчаянный, но тщательно продуманный план.
Наконец ров был преодолен. Стараясь не издать ни звука, человек перевалился через край и упал тут же, у парапета. На какое-то время он замер, свернувшись клубком, в спасительной темноте, пытаясь перевести дыхание и собрать силы для нового броска. Затем, поднявшись невидимой тенью, заскользил прямо по направлению к одинокому ночному стражнику, угрюмо стоявшему в предательски открывавшей его со всех сторон полосе света.
Стоя на площадке неуязвимого замка и окидывая взглядом безжизненное пространство, расстилающееся вокруг, дозорный не имел никаких оснований думать об опасности или, того больше, ожидать появления вероломного врага… Мощный удар сзади, увы, положил конец его столь безосновательным и наивным предположениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40