– Лорд Роберт!
Выходит, она его знает. И он лорд.
Роберт… Кажется, Джоанна упоминала это имя, когда принесла апельсин с ярмарки. «Мне его дал Роберт, – сказала она, – Роберт из Рамсуика, друг Хью».
– На мой взгляд, вам не помешает помощь, миледи. Миледи? Грэм рухнул на кровать, не отрывая глаз от пары на пустыре.
– Нет-нет, – запротестовала Джоанна, когда Роберт приблизился к ней и потянулся к простыне. – Вы замочите свою прекрасную тунику.
– Может, мне станет чуточку прохладнее. Сегодня чертовски жарко. – Роберт забрал у нее простыню, встряхнул ее и повесил на веревку. – Вы не должны заниматься такой работой, леди Джоанна, – сказал он, расправляя влажную ткань. – Почему бы вам не воспользоваться услугами прачки?
Джоанна вытерла руки о фартук и, к разочарованию Грэма, Убрала выбившуюся прядь под шарф.
– Я не могу себе этого позволить.
Грэм восхитился ее прямотой и улыбнулся, когда завиток волос снова выбился наружу.
Роберт кивнул, явно удрученный тем фактом, что «леди Джоанна» так обеднела, что не может позволить себе нанять прачку.
Повисло молчание, пока Джоанна не нарушила его:
– Вот так.
Роберт прищурился, глядя на солнце:
– Ну и жарища.
– Может, выпьете воды? – спросила она. Он оживился:
– С удовольствием.
Джоанна принесла из кухни кружку, наполнила ее водой из колодца и протянула ему. Он выпил воду залпом, вздохнул и вернул ей кружку.
– Еще? – спросила она.
– Нет, этого вполне достаточно. Она нерешительно улыбнулась. Он ответил ей улыбкой.
Грэм стиснул челюсти так крепко, что заныли зубы.
– Миледи… – начал Роберт, шагнув к ней. – Я не совсем представляю, как вести себя в данной ситуации. По правилам мне следовало бы… э-э… обратиться к вашему отцу и обсудить с ним все вопросы.
Глаза Джоанны расширились. Ее взгляд метнулся в сторону окна, встретившись с взглядом Грэма за мгновение до того, как Роберт взял ее за руки.
– Но поскольку мне известно, – продолжил он, – что вы не поддерживаете отношений с вашим отцом…
– Милорд.
– Я обратился к Хью, но он лишь посмеялся надо мной. Он сказал, что мне следует поговорить непосредственно с вами, и потому я здесь полагаю, вы уже догадались, что я хочу.
– Не здесь, – перебила его Джоанна. Он взглянул в сторону дома.
– Вы хотите, чтобы мы поговорили внутри?
– Нет! Давайте пройдемся – Явно взволнованная, она суетливо дергала за завязки фартука. Грэм искренне сочувствовал ее положению. В самом деле, не может же она допустить, чтобы он подслушал, как этот тип предлагает ей руку и сердце, когда считается, что она замужем? В то же самое время что-то у него внутри корчилось в агонии. «Heт! – хотелось крикнуть ему. – Ты не можешь выйти за него замуж. Я не позволю этого!»
«Успокойся! Радуйся за нее!» – приказал себе Грэм, глядя, как она уходит с лордом Робертом. Для нее это отличная партия. Придется ему забыть о том, чего он хочет, но не может иметь, о том, в чем он так нуждается и без чего должен обойтись. Придется забыть о лихорадочных мечтаниях и тоске, не обращать внимания на пустоту внутри, которую он не может ничем заполнить, и найти в своем сердце достаточно великодушия, чтобы радоваться за Джоанну.
Стоя рядом с Робертом на заросшем травой берегу ручья, пересекавшего центр города, Джоанна смотрела на трех девчушек восьми-девяти лет, резвившихся в воде дальше по течению. Они с визгом гонялись друг за другом, хихикая и плескаясь водой, в промокших насквозь простеньких платьицах.
– Вот кому прохладно в такую жару, – заметила Джоанна.
– Джиллиан обожала плескаться в воде – Улыбка Роберта окрасилась печалью. – В жаркие дни она забиралась в пруд в одной рубашке. Моя жена бранила ее, но я всегда становился на ее сторону. В ее возрасте я делал то же самое.
Джоанна вспомнила слова Хью: «Джиллиан было всего десять, и он обожал дочь. Он сам вытащил ее тело из реки»
– Мне очень жаль, – сказала она, коснувшись его руки – Это так ужасно…
– Я стараюсь не думать об этом, – сказал Роберт – Все равно я не могу вернуть ее назад.
Любопытно, отметила Джоанна, он сказал «ее», а не «их» Хотя, с другой стороны, его брак был союзом по расчету, а Джиллиан была его первым ребенком, его плотью и кровью.
– И потом, у меня остались две дочери, которые нуждаются в заботе, – продолжил Роберт. – Им нужна мать, миледи. – Он взял ее за руку.
«Им нужна мать, а не мне нужна жена», – снова отметила Джоанна.
– Вы окажете мне честь, – сказал Роберт, – если согласитесь выйти за меня замуж.
Джоанна тяжело вздохнула.
– Это вы оказываете мне честь, милорд, особенно учитывая разницу в нашем общественном положении.
– Для меня это ничего не значит. Вы настоящая леди во всех отношениях – куда больше, чем эти глупенькие девицы которых подсовывают мне родители.
– В качестве невест?
Он удрученно кивнул.
– Ни одной старше шестнадцати или хотя бы с капелькой мозгов. Я не имею ни малейшего намерения доверять воспитание своих дочерей такому же ребенку.
– А леди Маргарет? – тихо спросила Джоанна. Он отпустил ее руку.
– А при чем здесь она?
Джоанна помедлила, тщательно подбирая слова.
– Она прекрасно обращается с вашими дочерьми, а они, насколько я могу судить, очень привязаны к ней.
Роберт перевел взгляд на трех девочек, шумно плескавшихся в воде.
– Она всегда любила детей.
– Я тут подумала… если вы снова женитесь… если мы поженимся… – Джоанна замолчала, колеблясь, затем решительно продолжила: – Леди Маргарет останется в Рамсуике?
Он бросил на нее острый взгляд.
– Нет. Это было бы… – Он отвел глаза, явно смущенный. – Это ни к чему. – Джоанна подозревала, что он хотел сказать: «Это было бы неправильно». – У девочек будете вы, чтобы заботиться о них, как это делала их мать. Они не будут нуждаться в Маргарет.
– Значит, она вернется в свою семью?
Роберт покачал головой, глядя на видневшуюся вдали церковь Святого Стефана, построенную прямо на берегу ручья.
– Мы обсуждали с ней этот вопрос. Когда я женюсь, она примет священные обеты.
– Маргарет собирается стать монахиней? Он кивнул, не глядя на нее, и стиснул зубы.
– Монахиней-учительницей, так что она сможет быть с детьми.
– Мне не показалось, что она… настолько набожна. Роберт не ответил и не посмотрел на нее.
– Кэтрин и Беатрикс будут скучать по ней, – заметила Джоанна.
– Дети быстро привыкают… быстрее, чем мы. – Деланно улыбнувшись, Роберт снова взял ее за руку. – Вы хорошая женщина, леди Джоанна, и я хочу, чтобы вы согласились выйти за меня. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы быть вам хорошим мужем. Я никогда… – Он помедлил в замешательстве. – Хью рассказал мне о вашем муже. Я никогда не стану обращаться с вами подобным образом.
– Знаю, это вам несвойственно.
– Вы не обязаны давать мне ответ сегодня, – сказал Роберт. – Я понимаю, что здесь есть о чем подумать. Вы свяжете себя не только со мной, но и с моими детьми – и с Рамсуиком тоже. Там я многое делаю собственными руками. Одеваюсь в кожаные штаны и рубахи, как мои крестьяне, и, боюсь, моя одежда часто попахивает навозом.
Джоанна рассмеялась. После Прюита это звучало божественно.
– Если вы опасаетесь, что я попытаюсь изменить вас, то напрасно.
– У меня этого и в мыслях не было.
Возможно, это одна из причин, почему он предпочел ее праздным девицам, с которыми его пытались свести отец и мать. Не приходилось сомневаться, что родители по-прежнему имели большое влияние на Роберта – ведь это из-за них он продолжал отказываться от Маргарет, – но на этот раз он по крайней мере решил выбрать жену сам.
Роберт взял ее вторую руку и посмотрел ей в лицо.
– Можно, я поцелую вас?
– Да.
Склонившись, он слегка прижался губами к краешку ее рта, практически не коснувшись их. Джоанна ощутила щекочущее Тепло, прикосновение его шершавого подбородка и больше ничего. Сердце не ускорило свой ритм, дыхание не участилось. И большего не хотелось.
Грэму Фоксу не надо было даже дотрагиваться до нее. Достаточно было стоять рядом с ним, чтобы воздух между ними потрескивал от напряжения, как атмосфера перед грозой. Несколько раз, когда им приходилось прикасаться друг к другу она испытывала что-то вроде удара молнии, пронзавшего ее в самых сокровенных местах. Да что там! Когда он смотрел на нее, ее кожа покрывалась мурашками под одеждой.
Роберт из Рамсуика при всей его привлекательности и благородстве не в состоянии заставить ее трепетать от желания. Сможет ли она научиться любить его? Возможно, учитывая, что он ей очень нравится. Как минимум она могла бы привязаться к нему. Разве может быть иначе? Пожалуй, он самый лучший человек из всех, кого она когда-либо знала.
Роберт никогда не станет использовать ее в своих целях – кроме как в качестве замены матери для его детей, но он был честен в этом вопросе с самого начала. И невозможно вообразить, чтобы он привел в их дом другую женщину. Он просто не способен на подобную низость. Больше ей не придется испытывать боль предательства.
– Я привезу девочек в город накануне Иванова дня, – сказал он. – То есть через десять дней, двадцать четвертого июня. Как вы думаете, этого достаточно, чтобы вы приняли решение?
– Да. Я дам вам ответ.
– Мы могли бы встретиться на перекрестке перед церковью Святого Михаила.
– Хорошо, я приду.
Глава 16
– Я иду на рынок, – сообщила Джоанна Грэму на следующее утро, что было бессовестной ложью. Если он может лгать ей с невинным видом, рассудила она, то и она сможет, правда, ложь давалась ей с трудом.
– А как же лавка? – поинтересовался он, вытирая бритву тряпкой. Как ему удается выглядеть таким чертовски привлекательным с лицом, наполовину покрытым мыльной пеной, было выше ее понимания.
– Ничего, открою чуть позже обычного. По утрам у меня не много покупателей. Вообще-то теперь, – сказала Джоанна нервно теребя ручку своей корзинки, – когда деньги перестали быть такой проблемой, я могла бы открывать лавку позже, чтобы успевать делать кое-какие дела.
– Разумно. – Грэм пригнулся, чтобы видеть себя в небольшом зеркальце, приподнял подбородок и прошелся лезвием по горлу.
– Просто я хотела, чтоб вы знали, где я, – брякнула Джоанна, пятясь к выходу из кладовой, и тут же обругала себя за чрезмерную болтливость.
Грэм взглянул на нее, не прерывая бритья.
– Спасибо, – сказал он, задержав на ней взгляд чуть дольше, чем казалось необходимым.
Выйдя через заднюю дверь, Джоанна направилась к кухне, перед которой с пустой миской в руках сидел Томас-арфист, покончивший с порцией овсянки, которую она дала ему ранее.
– Еще овсянки, Томас?
– Нет, мистрис. – Он похлопал себя по животу. – Я наелся. Вот передохну малость и двинусь дальше.
– Сиди сколько хочешь, – сказала Джоанна, прежде чем скрылась в кухне. Не много находилось мест, где такие бедолаги, как Томас, могли присесть – все чурались прокаженных, опасаясь заразиться, – и Джоанна поставила перед своей кухней бочонок, предназначенный для него лично. Рядом она держала ведро со свежей водой, чтобы он мог попить или умыться.
В крохотной кухне было прохладно благодаря каменным стенам. Джоанна положила немного овсянки в чугунный горшочек с плотно прилегающей крышкой и поставила его на дно корзинки, где уже лежал ломоть ржаного хлеба и кусок сыра, завернутые в льняную салфетку. Затем наполнила колодезной водой кожаную флягу, пристроила ее рядом с остальной провизией и накрыла содержимое корзины салфеткой.
– Для кого еда? – поинтересовался Томас, когда она вышла из кухни.
– Тише, – шикнула Джоанна, бросив взгляд в сторону окна Садовой. Даже если Грэм наблюдал за ней, разглядеть его снаружи было невозможно. – Для друга, – прошептала она. – Я не хочу, чтобы сержант знал об этом.
Томас нахмурился, по крайней мере, так ей показалось трудно было с уверенностью сказать, что выражает его изуродованное лицо.
– Похоже, есть немало вещей, которые он не должен знать, – заметил он с мягкой укоризной. – Мне не нравится таить секреты от друзей, мистрис. Особенно когда меня просит об этом другой друг. Секреты – это та же ложь, к которой прибегают трусы, чтобы не говорить правду.
Джоанна кивнула, тронутая, несмотря на упрек, тем, что Томас считает ее другом.
– Знаю. Извини, я не хотела ставить тебя в неловкое положение.
Его единственный здоровый глаз уставился вдаль. Когда он заговорил, его голос звучал хрипло:
– Семь лет назад, когда на моем лице появились первые шрамы, меня завернули в саван, прочитали надо мной погребальную службу и объявили мертвым для мира. Мне сказали, что я больше не должен заходить в церкви и монастыри, в гостиницы и таверны, в булочные и лавки, на мельницы и в дома, такие как ваш, – в любые места, где могут находиться здоровые люди. Мне не полагалось купаться в ручьях и ходить по узким тропинкам. И мне запрещалось – на все оставшиеся дни моего земного существования – есть с другими людьми, держать на руках детей и заниматься любовью с женщинами.
Джоанна потрясенно молчала. Томас никогда не обсуждал с ней свой недуг, разве что в шутку.
– Это было самое страшное, – сказал он. – Ужасно, когда ты не в состоянии прикоснуться к кому-нибудь или ощутить чужое прикосновение. А остальное… – Он пожал плечами. – К этому привыкаешь. Но быть отделенным от других человеческих существ настолько, что нельзя протянуть руку и… – Он покачал головой. – Конечно, мое состояние таково, что, даже если кто-то дотронется до меня, я не почувствую. Но я хотя бы буду знать, что меня коснулись. Я никогда не задумывался о близости к людям, пока был здоров, принимая это как должное. Вам, наверное, трудно в это поверить, но было время, когда я не испытывал недостатка в женском обществе.
– Мне совсем не трудно в это поверить, – возразила Джоанна.
– Это все арфа, полагаю. Женщины тянутся к музыке.
– Где бы я ни играл, дамам не терпелось наградить меня своими милостями. Однажды я влюбился в одну из них, в Аранделе. Ее звали Бертрада. Она хотела, чтобы я остался там и ценился на ней.
– И что же случилось?
– Я был молод, самонадеян и глуп. При всей моей любви к ней я решил, что не готов осесть на одном месте и обзавестись семейством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41