– Да, – отозвалась Ада, повернувшись на бок и поджав ноги.
Джоанна накрыла ее вторым одеялом, которое лежало свернутое в ногах постели.
– Вам следует показаться врачу.
– Рольф… мой муж… говорит, что в этом нет необходимости. Он говорит, что это всего лишь простуда и мастер Олдфриц в состоянии справиться с ней.
– И все же вам следует попросить его…
– Я просила… когда Рольф был здесь в последний раз. Но он сказал, что врачи берут слишком много за свои услуги. Он сказал, что я просто… – Ада испустила прерывистый вздох и продолжила безнадежным тоном: – Что я подвержена меланхолии и придаю слишком большое значение обычной простуде. Они оба так считают: Рольф и мастер Олдфриц. – Она покачала головой. – Извините. Вряд ли вам это интересно.
– Мне нетрудно выслушать вас. Это правда? Насчет меланхолии.
Ада закрыла глаза и кивнула.
– Вы думаете, что это и есть причина вашей болезни? Помимо простуды?
Ада пожала плечами:
– Возможно. Мастер Олдфриц пытался объяснить мне, но это так сложно – все эти рассуждения о влиянии звезд на настроение, о балансе между стихиями: землей, водой, огнем и тому подобное. Моя сестра, Филиппа, поняла бы – она очень умная, – но я просто не в состоянии уловить смысл. Кажется, это как-то связано с избытком желчи. Она вызывает меланхолию и заставляет меня думать, что я более больна, чем на самом деле.
– Понятно, – кивнула Джоанна. Она не могла полностью отвергнуть эту теорию. Если болит душа, тело тоже может страдать.
– Рольф говорит, что это не имеет никакого отношения к звездам или стихиям. Он считает, что мне хочется внимания… сочувствия… – Она покачала головой. – Вы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать мои жалобы. Просто мне не с кем поговорить, кроме Этель, моей горничной. Наверное, вы спешите…
– Нисколько, – возразила Джоанна, хотя и не собиралась предлагать свои изделия Аде Лефевр. Та была слишком больна, чтобы интересоваться вышитыми подушками или кошельками. Взяв книгу с полочки над кроватью, она открыла ее и обнаружила, что это псалтырь.
– Мне дал ее мой дядя, – сообщила Ада. – Он каноник в Нотр-Дам.
– Какая великолепная работа, – сказала Джоанна, восхищаясь золочеными буквицами и фризом, украшавшими аккуратно исписанные страницы из тончайшего пергамента. – Вы часто ее читаете?
Ада покачала головой:
– Нет, у меня болят глаза, когда я пытаюсь читать. Хотя раньше читала. Мне нравятся псалмы.
– Хотите, я почитаю вам? – спросила Джоанна, усаживаясь на стуле.
– Вы умеете читать?
– Да.
Ада устремила на нее задумчивый взгляд.
– Вы не похожи на жен торговцев, которых мне приходилось встречать.
Джоанна улыбнулась.
– Вы тоже.
Ада улыбнулась в ответ:
– Да, я хотела бы, чтобы вы почитали мне. Я бы этого очень хотела.
Над городом плыл вечерний звон, когда Джоанна покинула дом Лефевра, выскользнув наружу также незаметно, как и вошла. У нее еще оставалось достаточно времени, чтобы нанести визит Роуз Оксуик, прежде чем направиться домой ужинать.
За каменным домом ростовщика был разбит прелестный садик с выложенной плитами дорожкой, которая вела к задней двери. Джоанна была на полпути к дому, когда дверь распахнулась и появился юный Деймиан Оксуик, одетый в черный плащ и фетровую шляпу. Вид у него был решительный.
Джоанна кивнула, когда он приблизился к ней.
– Добрый день, мастер Деймиан.
– Мистрис, – буркнул он на ходу и вышел со двора, захлопнув калитку.
Задержавшись на заднем крыльце, Джоанна проследила, как он пересек пустырь и свернул в переулок. Затем повернулась к двери и подняла руку, чтобы постучать, но помедлила, услышав приглушенные голоса внутри.
– Он бегает на свидания с ней! – рявкнул Лайонел Оксуик. – И даже не пытается отрицать этого!
Его жена что-то визгливо сказала, но Джоанна не расслышала ее слов.
– Конечно, меня беспокоит мой чертов желудок, – яростно отозвался Лайонел. – Он горит огнем, и все по вине этого прохвоста.
Роуз Оксуик снова попыталась успокоить мужа, но безуспешно.
– Черт бы побрал его наглость! – прорычал ростовщик. – Пусть катится в ад!
Джоанна повернулась и быстро зашагала прочь. Возможно, она попробует зайти к Роуз Оксуик в другой раз, когда ее мужа не будет дома. Если этот бесплодный день может служить указанием, насколько успешными будут ее поиски заказов у местных матрон, лучше ей отказаться от этой затеи прямо сейчас. Подумать только! Она на полдня закрыла свою лавку ради безнадежного предприятия.
Но если она не найдет способа зарабатывать на жизнь, помимо лавки, что с ней станет, когда закончатся четыре шиллинга, полученные от Грэма Фокса? Нищим женщинам живется несладко, особенно в таком городе, как Лондон. Неудивительно, что многие из них кончают тем, что раздвигают ноги за пару пенсов. Смогла бы она делать это, если бы единственной альтернативой была голодная смерть? Если дела будут идти, как сейчас, она окажется перед таким выбором к следующей зиме.
По мнению Хью, единственное, что ей требуется, – так: это выйти замуж за подходящего человека, и все ее проблемы, финансовые и прочие, исчезнут Чем больше Джоанна думала о словах брата, тем больше убеждалась, что он прав. Пожалуй, она поторопилась, исключив Роберта из Рамсуика из числа возможных женихов. После ярмарки они не виделись, но Хью заверил ее, что Роберт непременно появится. Хью так хотел этого брака, что Джоанна пообещала подумать о предложении Роберта – если тот его сделает, конечно, – только для того, чтобы успокоить брата. Однако по здравом размышлении она пришла к выводу, что это не такая уж плохая идея.
Если бы не леди Маргарет.
Помня о том, что нужно вернуть накидку и флакон, Джо-анна направилась не домой, а в аптеку. Окно лавки было открыто, но девушки за прилавком не было. Джоанна вошла внутрь и огляделась, однако не обнаружила никаких признаков хозяев. Это показалось ей странным – Олив никогда не бросала лавку без присмотра. Поставив флакон и свою сумку на рабочий стол, Джоанна сняла накидку Олив и повесила ее на крюк рядом с коридором, который вел в заднюю часть дома Кожаная занавеска, закрывавшая дверной проем, была чуточку приоткрыта. Через узкую щель можно было видеть заднее окно, выходившее в огороженный садик за домом, где хозяйки выращивали лекарственные растения. Среди грядок на коленях стояла Элсуит, одетая в грязную ночную рубашку, и копалась в земле.
Джоанна собралась уходить, когда услышала шепот, доносившийся из-за занавески. Женский голос – голос Олив – умолял:
– Нет… пожалуйста… нет.
Джоанна вытащила свой кинжал, набрала в грудь воздуха, собираясь с духом, и резко отдернула занавеску. У стены стояла Олив, над которой нависал, упираясь ладонями в стену, темноволосый молодой человек в черном, в котором Джоанна узнала Деймиана Оксуика.
– Мистрис Джоанна! – ахнула девушка, уставившись на кинжал в руке Джоанны.
– Что здесь происходит? – спросила Джоанна.
– Ничего. Пожалуйста… уберите это. Он ничего плохого не делает.
– Плохого! Иисусе. – Деймиан повернулся и отошел от нее. – Я не могу этого больше выносить, Олив. Сколько можно прятаться от всех, пробираться тайком…
– Тогда перестань приходить сюда, – взмолилась девушка.
– Не могу. Я люблю тебя.
– Деймиан, пожалуйста…
– Давай убежим вместе.
– Нет, Деймиан, прошу тебя.
– Олив…
– Это невозможно, и ты это знаешь.
– Из-за отца? Из-за моей помолвки с… этим ребенком? Олив бросила беспокойный взгляд на Джоанну.
– Не только.
Деймиан в один шаг преодолел разделявшее их расстояние, обхватил лицо девушки ладонями.
– Я уже говорил тебе – мне наплевать на это. Ты не виновата. Тебя принудили.
– Пожалуйста, Деймиан.
– Олив…
– Пожалуйста. – Открыв глаза, она нежно коснулась его щеки. – Прошу тебя.
Деймиан утер большим пальцем слезинку, выкатившуюся из ее глаза, и легко коснулся губами ее влажной щеки.
– Я не сдамся, Олив, – сказал он и вышел.
Олив обессилено прислонилась к стене. Из ее закрытых глаз текли слезы. Убрав в ножны кинжал, Джоанна вытащила из рукава платок и вручила его девушке.
– С тобой все в порядке? Олив кивнула, утирая глаза.
– Мы не можем быть вместе. Деймиан только мучает себя, не желая смириться с этим.
– Судя по этим слезам, ты тоже.
– Но я понимаю, что брак между нами невозможен.
– Он не пытался… воспользоваться ситуацией? – спросила Джоанна. – Может, он хочет, чтобы ты стала его любовницей?
– Нет. Он никогда не прикасался ко мне. Он хочет взять меня в жены.
– Правда?
– Но я не могу выйти за него. Эго невозможно. Невозможно!
– А что он имел в виду, когда сказал, что ты не виновата? В шепоте Олив послышались слезы.
– Кое-что, чего нельзя исправить, как бы ему этого ни хотелось. – Вздохнув, она сложила влажный платок в аккуратный квадратик и вернула его Джоанне. – Как вы нашли мистрис Аду?
Джоанна позволила ей сменить тему, понимая, что, если проявить настойчивость, девушка просто замкнется в себе.
– Она очень больна.
– Это все простуда, которая никак не пройдет. – Пригладив волосы, Олив вернулась в лавку.
Джоанна последовала за ней.
– Дело не в простуде.
– Мастер Олдфриц говорит, что она страдает также от меланхолии, как моя мама.
– Возможно. – Джоанна поднесла к глазам пустой флакон, изучая несколько капель, оставшихся на донышке.
– Это лекарство прописал мастер Олдфриц, кажется?
– Да.
– А ты не могла бы сказать мне, из чего оно состоит?
– Обычное средство от простуды: настой тысячелистник с добавлением мяты и меда для смягчения вкуса. Зимой на большой спрос, и я готовлю сразу четыре пинты.
– Тысячелистник? И все? – Трудно было найти более распространенное и безобидное лекарство, чем тысячелистник.
– Да, все.
– А что, если принять слишком много этого настоя? Может ли человек… почувствовать себя хуже?
Олив покачала головой:
– Нет. Это характерно для полыни… или валерианы… Многие травы могут нанести вред здоровью, даже убить в больших количествах, но не тысячелистник. А почему вы спрашиваете?
Джоанна пожала плечами:
– Да так. Просто мне пришло в голову… Но очевидно, я ошиблась.
– Ада Лефевр болеет не из-за моего снадобья, мистрис, а из-за избытка желчи.
– Возможно, – кивнула Джоанна. Но если мастер Олдфриц точно знает, чем больна Ада Лефевр, почему ему не удается ее вылечить?
Глава 14
Не желая показаться слишком заинтересованным, Грэм подождал до вечера, когда Джоанна села за вышивание, чтобы расспросить ее о посещении Ады Лефевр.
– Как прошел день? – поинтересовался он, присев на сундук с кружкой вина в руке.
Джоанна вздохнула, критически оглядев нарисованное на шелке апельсиновое дерево и окружавший его орнамент из щелков.
– Неважно. – Взяв иглу, она вдела в нее коричневую шелковую нить.
– Неужели вы не получили ни одного заказа?
– Ни одного. – Джоанна достала из корзинки кожаный наперсток и надела на палец. – Мне даже не удалось показать свои работы.
– А что случилось?
Джоанна проткнула шелк иголкой, вонзив ее в контур стволa апельсинового дерева.
– Мистрис Ада слишком больна, чтобы интересоваться подобными вещами, а мистрис Роуз была занята, пытаясь утихомирить своего мужа.
– Ада Лефевр больна? – Грэм поднес кружку к губам, глядя на нее поверх кромки.
– Да, очень больна. Так исхудала, что просто светится, – ответила Джоанна, проворно прокладывая стежки вдоль контуров дерева. – Она прикована к постели в спальне. По мнению мастера Олдфрица, у нее затянувшаяся простуда и избыток желчи.
– Это тот парень, что вправлял мне ногу?
– Он самый. Ее муж уверен, что она капризничает, чтобы Добиться внимания и вызвать жалость.
Грэм сделал еще один глоток вина.
– А по-вашему, что с ней?
– Не знаю, но не удивлюсь, если это связано с Рольфом Лефевром.
– Надеюсь, вы не думаете, что он… причиняет ей вред?
– Нет, но… – Она задумалась, проворно работая иголкой – Впрочем, меня это не касается.
– Вы не ответили. Он причиняет ей вред? Джоанна бросила на него любопытный взгляд, прежде чем продолжить работу.
– Одного его присутствия достаточно, чтобы усилить ее Меланхолию. А возможно, даже вызвать ее. У меня нет основами предполагать, что он избивает свою жену. Во всяком случае, я не заметила следов побоев. К тому же, по ее словам, муж не поднимался к ней с Великого поста, а с тех пор прошло три месяца.
– Какой она показалась вам?
Джоанна пожала плечами, не поднимая глаз.
– Как я уже сказала, очень худой, хотя ее никто не морит голодом. На столе стояла тарелка с бульоном и еще какая-то еда. Лицо у нее смертельно бледное, под глазами круги. А ведь она прелестная малышка, с огромными карими глазами и черными волосами.
Взгляд Грэм метнулся к вороньему перу в корзинке Джоанны. Ему не приходило в голову, что дочери его покровителя могут быть черноволосыми. Лорд Ги назвал Филиппу миловидной. Законное потомство барона было белокурым, как он сам и его жена. Поэтому Грэм всегда представлял свою будущую жену с золотистыми волосами и небесно-голубыми глазами.
– Она совсем крохотная и очень хрупкая, – продолжила Джоанна, старательно прокладывая стежки по контуру ветвей апельсинового дерева. – Я чувствовала себя коровой рядом с ней.
Грэм рассмеялся. Никогда в жизни он не встречал женщины более грациозной и желанной.
И более недосягаемой.
«Не думай о ней, – одернул он себя. – Думай о Филиппе». Теперь, благодаря Джоанне, у него есть мысленный образ его нареченной. Весьма привлекательный образ, надо признаться. Миниатюрные женщины могут быть очень милы. И хотя многие мужчины предпочитали блондинок, Грэм знал очень красивых женщин, которые были брюнетками. И у нее карие глаза…
Как у Джоанны.
Нет. Ни у одной женщины не может быть таких глаз. Когда он женится на Филиппе, ему придется забыть глаза Джоанны. Если получится…
– А эта болезнь… опасна для ее жизни? – поинтересовался он, продолжив расспросы. – Как вам кажется?
– Вы имеете в виду, может ли она умереть?
Грэм сделал глубокий вздох и проглотил остатки вина.
– Да. Она не… Я хочу сказать, не выглядит ли она… Словно находится при смерти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41