Человек, чьи предубеждения сложились еще в детстве, и вообразить не мог, что две семьи породнятся.
Колвин Сандерс в возрасте шестнадцати лет поступил на службу в американские вооруженные силы и участвовал в захвате Мексики в 1846 году. Отец Тая потерял правую руку на бобовом поле возле Мехико-Сити, чем и закончилось его короткое участие в войне, и в то же время зародилась ненависть ко всему мексиканскому, ненависть, до самой его кончины три месяца назад пылавшая не менее жарко, чем смола, которой в свое время прижгли ему ампутированную руку.
Тай потер подбородок, потом запустил башмаком в крысу, которая скреблась в углу комнаты на дощатом полу.
То, что Роберт женился на мексиканке, казалось Таю некоей иронией жизни. Роберт был послушным сыном, он старался угождать отцу, в то время как Тай взбунтовался довольно рано. Задолго до наступления зрелости Тай понял, что они с отцом никогда не поймут друг друга. Они не могли находиться в одной комнате и не поспорить. Каждый упорно стоял на своем. Тай с детства мечтал, что покинет ранчо и избавится от деспотизма отца с той минуты, как сможет сам себя содержать, — и сделал это. Его отступничество ранило старика, но не смертельно.
Это Роберт, любимый сын, едва не свел отца в гроб, женившись на сеньорите. И в конечном итоге именно Тай обнаружил наибольшее сходство с Колом Сандерсом.
Сильно озабоченный, смотрел он из темноты на освещенное луной лицо дочери брата. Уже этот ребенок опровергал суждения Тая, усвоенные на коленях у отца.
Грасиела не была мексиканкой, как с презрением характеризовал ее Кол. Эта девочка — племянница Тая. Родная кровь. И осознание этого будоражило его мысли.
Тай выпрямился и снова стал прокручивать в голове недавние события. С чем же он справился? Вернее, не с чем, а с кем? Дженни Джонс. Неопределенная улыбка еле заметно тронула его губы, когда он представил ее себе такой, какой увидел, уходя с Грасиелой на руках: она старается освободиться от веревок, глаза полыхают холодным огнем, невнятные ругательства прорываются сквозь салфетку, которую он засунул ей в рот.
Его почти испугало то, что он вступил в поединок с женщиной. С женщиной. Господи! Но она не оставила ему выбора.
И что за женщина!
Теперь, когда ему уже не нужно было защищать лицо и увертываться от ее быстрых ударов кулаками и коленками, он вспомнил мягкую тяжесть ее грудей, прижатых к его груди, и упругую твердость ее ягодиц у него под руками.
Груди были единственной мягкой частью ее тела. Остальное было крепким и твердым, как новый бочонок для виски. Мускулов ей хватает, подумал Тай, машинально коснувшись пальцем носа, который сильно болел.
Разных женщин ему приходилось встречать, в том числе шлюх, женщин-работниц, просто залихватских баб, но никто из них не походил на Дженни Джонс.
Если она убила напавшего на нее насильника, значит, не шлюха. Она зарабатывала себе на жизнь, но такой работой, за которую не взялась бы ни одна из знакомых ему трудящихся женщин. Она, без сомнения, баба с норовом, но скорее в силу обстоятельств. Он успел заметить, что она человек ранимый, несмотря на грубость манер и языка. Как ни странно, почувствовал он в ней и чистоту души, врожденную деликатность, которых уж никак не припишешь грубым, неженственным созданиям женского пола, пробивающим себе путь в мир мужчин.
Словом, Тай не мог в ней разобраться. И ее отношение к его племяннице тоже непонятно. Слова Дженни и сам ее тон убеждали Тая, что она не любит Грасиелу. И тем не менее он был свидетелем ее нежности по отношению к девочке, когда шел следом за ними к гостинице. Дженни могла выйти из игры, узнав, кто такой Тай, однако она этого не сделала.
Все, что касалось этой женщины, завораживало его, а такое с ним бывало редко. Он испытывал сожаление, что больше никогда ее не увидит и никогда не узнает, какие силы ее сформировали.
Тай негромко рассмеялся, осознав, что пытается представить, как бы выглядела Дженни Джонс в модном платье и с длинными волосами. Обычно он пытался мысленно раздеть женщину, и теперь его позабавило, что эту особу он старается воссоздать перед глазами в полном воскресном наряде.
Покачивая головой и посмеиваясь, Тай сложил руки на груди и привалился спиной к стене. Надо бы вздремнуть. Завтра его ожидает множество хлопот.
Первой из многих проблем были шпильки для волос. Тай гораздо больше знал о Вселенной, нежели о шпильках.
Сдвинув брови, он поглядел вниз на свою племянницу. Ее макушка еле доставала ему до нижнего ребра, однако он уже успел понять, что слова «малорослая и миниатюрная» еще не значат «робкая и послушная».
— Так ты настаиваешь? — спросил он.
— Надо просто поискать, — твердо заявила Грасиела, глядя на него влажными от огорчения глазами. — У меня волосы распущены. Это неправильно. Мне нужны шпильки.
— Твои волосы выглядят красиво, — неуверенно возразил Тай; ему и в самом деле так казалось. Пряди блестящих каштановых волос ниспадали почти до пояса. — Даю слово, что я не раз видел маленьких девочек с распущенными волосами.
— Настоящие молодые леди не должны появляться на людях с распущенными волосами, — блестя глазами, заявила Грасиела таким тоном, словно только полный болван мог бы не понять справедливость этого утверждения.
— Если это так важно для тебя, — капитулировал Тай, — то мы купим несколько шпилек.
По всей вероятности, она знает, где покупают эти самые шпильки. Тай уже успел сообразить, что унес девочку из гостиницы в том, в чем она была, не взяв никаких других вещей, и он задал следующий вопрос:
— Что еще тебе нужно? У меня в седельной сумке есть бумага. Составь список. Ты умеешь писать?
— Умею.
Он обратил внимание, что Грасиела уже несколько минут смотрит на него с каким-то неприятно настойчивым выражением.
— В чем дело? — спросил он.
— Я… — она бросила отчаянный взгляд на ночной горшок.
Яркий румянец окрасил щеки Грасиелы. Неожиданно для себя Тай понял, что тоже краснеет, лицо у него горело. Он так поспешно вскочил, что опрокинул стул.
— Я только… Я выйду в коридор на минуту или две. — Тут он ощутил и собственную потребность уединиться. — Не выходи из комнаты, пока я не вернусь. И не открывай дверь никому, кроме меня.
Он выскочил из комнаты, сбежал по лестнице, сделал свои дела и снова побежал наверх. У двери остановился в нерешительности. Сколько времени нужно ребенку, чтобы пописать? Он не мог так вот прямо войти туда, не зная, достаточно ли времени прошло. А вдруг недостаточно? Ругаясь про себя Тай постучался.
— Войдите, — послышался чопорный тоненький голосок.
— Я же тебе сказал, чтобы ты не открывала дверь никому, кроме меня!
— Но ведь это ты и есть, — вполне резонно возразила она, поднимая глаза от листа бумаги, который лежал перед ней на столе. — Как пишется слово «панталоны»?
— Ты же не знала, что это я. Надо было спросить. Он представил себе, как отыскивает магазин дамского белья, входит и спрашивает пару маленьких панталон. Ни разу в жизни не был он в таком магазине. И не думал, что попадет в него.
— Я могу написать слово «корсет», — сказала Трасиела, грызя кончик карандаша, — но не знаю, как написать «панталоны».
— Корсет? — Тай часто заморгал и уселся напротив Грасиелы. Усилием воли заставил себя отвести взгляд от маленькой, совершенно плоской груди племянницы, — Сколько тебе лет?
— Разве ты не знаешь? — строго произнесла она.
— Шесть? Ты слишком молода для корсета. Он тебе не понадобится еще по крайней мере несколько лет.
Тай поверить не мог, что ведет подобный разговор. Обсуждает нижнее белье с шестилетней девчушкой. Он никогда раньше не задумывался, с какого возраста женщины начинают носить корсет; скорее всего они ждали, пока не начнет формироваться грудь. В каком возрасте происходит это счастливое чудо, он не мог бы сказать точно, однако наверняка позже шести лет. Чувствуя, что жар почти обжигает ему шею, Тай рывком распустил воротник рубашки, пока тот его не задушил.
Глаза Грасиелы, так похожие на его глаза, были полны обиды,
— Дженни говорила то же самое, — с упреком произнесла она, словно от него ждала лучшего.
— Дженни права. — Убежденный теперь в своей правоте, Тай сказал уже совершенно уверенно: — Никаких корсетов. Что там еще у тебя в списке?
Грасиела глубоко вздохнула и прочитала вслух другие названия. Когда она кончила, Тай некоторое время смотрел на нее в полном молчании. Чтобы выполнить пожелания Грасиелы, ему пришлось бы купить по меньшей мере два чемодана. Он поверить не мог, что для маленькой девочки нужно столько вещей. И к тому же он не имел ни малейшего представления, как выглядят многие из этих женских штучек. Например, что такое, дьявол его побери, утюг для плойки?
— Мне очень жаль, но тебе придется ограничиться тем, что поместится в седельных сумках.
Свой собственный багаж Тай решил свести до минимума и оставить как можно больше места для вещей Грасиелы, но эти возможности ограниченны.
В глазах у Грасиелы вспыхнул неподдельный интерес.
— Мы поедем верхом на лошадях? Не на поезде? Очень хорошо. Мне не понравился поезд.
— А ты умеешь ездить верхом?
Грасиела вздернула голову.
— Конечно, умею.
«Вот это уже хорошо», — с облегчением подумал Тай. Куда удобнее, если она поедет на собственной лошади, чем сажать ее на седло позади себя. Надо, однако, найти лошадь хорошо обученную и не брыкливую. Плюс к тому прибавляется еще одна пара седельных сумок. Кстати, необходимо приобрести дополнительную скатку одеял и провизию.
— Еще мне нужна юбка для верховой езды, — заявила Грасиела и внесла новый пункт в свой список.
— Нам предстоит долгий путь. Не лучше ли надеть брюки? В них удобнее ездить верхом.
Грасиела подняла на него вспыхнувшие глаза.
— Это Дженни хотела одеть меня мальчиком. А я этого не хочу. Молодые леди не носят брюки.
— Понятно.
Однако Дженни рассуждала как вполне разумная женщина.
— Я от нее убежала, потому что она хотела остричь мои волосы.
Полился взволнованный рассказ о вчерашних приключениях. Тай слушал, и сердце у него все сильна сжималось. Господи, какое счастье, что его племянница осталась жива? Теперь он наконец понял сцену, свидетелем которой стал на вокзале. Вот почему девочка была такая оборванная и грязная, вот почему Дженни была в такой ярости.
— Ты причинила большое беспокойство мисс Джонс.
— Ну и пусть! — ответила Грасиела, пренебрежительно передернув плечиками. — Я ее ненавижу. Она убила мою маму.
Тай чувствовал, что должен что-то сказать, но не знал, что именно. Любые слова прозвучат так, словно он защищает Дженни, а он и без того чуял, что ветер дует в эту сторону. Но замечание Грасиелы беспокоило его. Если он понял правильно, то девочке было известно, что Маргарита сама решила стать на место Дженни у стены, ее никто не принуждал. Обвинять Дженни в смерти матери — весьма большая натяжка.
Тай откашлялся и заговорил о другом:
— Если ты готова, мы должны отправиться в корраль и купить пару лошадей. Потом приобретем нужные тебе вещи и двинемся на север.
Грасиела разочарованно подняла брови.
— Я думала, мы сначала купим вещи для меня. И когда мы будем есть?
— Ты не могла бы подождать с едой? Мы и так поздно беремся за дело.
Тай произвел кое-какие подсчеты в уме. Всякий, кто покупает лошадь, понаблюдав за ней не меньше чем целый день, поступает разумно. Кто покупает ее в течение нескольких часов, тот явный глупец. А кто делает это за два часа, как намеревался Тай, тот попросту безнадежен. Но ничего не поделаешь. Самое большее — он может потратить на покупку именно два часа. Потом, считай, еще час уйдет на магазин. Если учесть, как поздно они начинают, то из города удастся выехать не раньше полудня, то есть в наиболее жаркие часы. А это глупо и опасно. Один, он бы рискнул, но не с ребенком.
— Ладно, — пробурчал он в полном расстройстве чувств. — Позавтракаем прямо сейчас, а перёд отъездом съедим ленч. Выедем в таком случае около трех часов дня.
И тогда Грасиела сделала то, что просто потрясло Тая. Она примерно минуту разглядывала его хмурое лицо, потом похлопала Тая по руке и с кокетливой улыбкой поблагодарила по-испански:
— Благодарю, дядя Тай.
— Не стоит благодарности, я тоже голоден, — ответил он несколько смущенно — так его поразило обращение «дядя»; но ведь он-то думает о ней как о племяннице, почему же ей не называть его дядей?
Он не мог выбросить это из головы по крайней мере до половины завтрака. Обращаться к ней как к племяннице было бы в какой-то мере обманом: в голове у Тая все еще шла борьба с привитой ему на всю жизнь ненавистью к семье Барранкас, он хотел избавиться от нетерпимости отца по отношению к мексиканцам, да не так-то это просто. Но ее «дядя» было искренним и сердечным; Грасиела, несомненно, воспринимала его как члена своей семьи.
Тай не часто испытывал чувство стыда и потому не сразу сообразил, что означает странная неловкость в груди.
Дженни пребывала в диком раздражении. Колокола ближайшей церкви пробили девять раз, прежде чем горничная наконец пришла убрать комнату и вылить ночной горшок. Она увидела, что Дженни привязана к креслу, и в воплем выбежала из комнаты.
До того, как управляющий явился освободить Дженни, колокола успели отзвонить десять, а потом она потеряла много драгоценного времени, чтобы убедить управляющего не поднимать шума и никому не сообщать о происшествии. Все, чего она хотела, — это побыстрее убраться отсюда и разыскать Сандерса и ребенка.
К тому времени, как она выскочила из дверей отеля и ринулась по улице, солнце стояло высоко и палило во всю мочь. Дженни обливалась потом и была близка к панике. Она не думала, что Сандерс уедет на поезде в северном направлении, но этот поезд ушел примерно час назад, и уверенности у Дженни не было.
Все свои надежды она возлагала на то, что Сандерс направится в корраль. Если она опоздает и не застанет его, то неизвестно, как быть дальше.
Дженни поспешала к окраине города и перебирала в уме свои резоны. Сандерс заявил, что уедет с Грасиелой на поезде, значит, на самом деле он намерен уехать верхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41