Глава 6
Дженни сидела у окна в надежде на прохладный ветерок и наблюдала, как Грасиела с волчьей жадностью опустошает тарелку с едой, присланную в их комнату управляющим. В промежутках между глотками девочка рассказывала об ужасном дне, о мужчине, который гладил ее голые ноги, о том, как ее преследовали взрослые и уличные мальчишки, о том, что она упала и оцарапала колено, и о том, наконец, как за ней гналась дикая собака и хотела укусить за ногу.
Ужас при мысли о том, что могло случиться с девочкой, лишил Дженни аппетита. Ее собственный ужин стоял нетронутый возле переносной ванны, которую она заказала в номер.
Дженни хотелось кричать, ее одолевало желание, совершенно бессмысленное, отлупить девчонку. Хотелось сказать Грасиеле, что она заслужила все эти страхи, — хорошо еще, ничего похуже не случилось. Все время, пока Грасиела купалась и пока рассказывала о своих ужасающих приключениях, обвинения, можно сказать, так и рвались у нее с языка.
— Вот что, малышка, — заговорила Дженни, едва поток словоизлияний Грасйелы иссяк, — мне стоило бы многое тебе сказать, но главное — ты легко отделалась. Ты справилась с этим куда лучше, чем я ожидала.
Похвала далась ей с трудом, но Дженни надеялась улестить этим девчонку перед грядущим тяжелым объяснением. Впрочем, она считала, что Грасиела по-настоящему заслужила похвалу. Дженни знала, насколько опасно бывает на улицах. Всего несколько часов назад она не поставила бы и сентаво на то, что девочка сравнительно благополучно доберется до конца своей эскапады.
— Как ты сообразила ударить этого ублюдка по… — Дженни спохватилась, кашлянула в кулак и закончила: — Как ты сообразила укусить и ударить его?
Грасиела отвела длинную прядь мокрых волос со лба и вздернула подбородок.
— Я подумала, как поступила бы моя мама.
Слова ее насмешили Дженни. «Она попыталась представить Маргариту, бьющую сукина сына по яйцам. Невозможно.»
— Ладно, — сказала она наконец. — Твоя мама была смелой женщиной.
Она и в самом деле так считала.
Грасиела подняла брови, словно не ожидала от Дженни таких слов. Некоторое время обе молча глядели друг на друга. Потом девочка спросила:
— Как ты угадала, что я пойду на вокзал?
— Это было нетрудно, — ответила Дженни. — Мне подумалось, что ты запомнила мои слова о твоих вонючих кузенах. Насчет их появления в семь часов.
— Я забыла, что и ты туда можешь прийти, — нахмурившись, сказала Грасиела.
— Тебе крупно повезло, что я там была.
— Это верно, — очень тихим голоском согласилась Грасиела; темные ресницы легли на щеки, когда она закрыла глаза и вздрогнула. — Я не хотела, чтобы ты остригла мне волосы.
— Понятно. — Дженни дотронулась до своих собственных липких и тусклых волос: немало времени пройдет, прежде чем с них сойдет чернота. — Слушай, козленок, это даже хорошо, что ты напугалась: значит, это больше не повторится. Нам это ни к чему, понимаешь? Ты поломала наш план. Я не искала для нас новый отель, потому что ты могла сюда вернуться. И теперь клерк знает, что я изменила наружность. К тому же ты и вообразить не можешь, каково мне было, пока я не знала, где ты и что с тобой. — Дженни подошла к окну, чтобы взглянуть на звезду Маргариты. — Я дала слово твоей маме. Обещала отвезти тебя к твоему папе в Калифорнию. — Она повернулась к Грасиеле. — И я намерена это сделать, имей в виду. Дело в том, что мне нужна твоя помощь. Не нужно спорить со мной на каждом шагу. Мы должны договориться о нескольких правилах. Например, о том, чтобы ты больше не убегала.
Грасиела ухватилась за край полотенца, которым было обернуто ее только что вымытое тело.
— Почему ты не можешь просто отвезти меня домой к тете? Тебе ведь не хочется везти меня в Калифорнию, а я не хочу туда ехать. Я хочу домой.
«Господи, — подумала Дженни, — мне и самой хотелось бы оставить девчонку у дверей дома доньи Теодоры и уехать не оглядываясь!»
— Слушай, козленок, это совсем не то, чего хотела твоя мама. Я дала ей слово. Я обещала, понимаешь?
Грасиела потупилась.
— Но ведь мама не узнает, что ты не выполнила обещание, — прошептала она.
— Я буду это знать! — прямо-таки взревела Дженни. — Если Дженни Джонс дает слово, то, клянусь Богом, это все равно что дело! И даже твоя мать уже ни при чем. Все решено. Коли ты дала обещание, то человек, которому ты его дала, уже не имеет отношения к делу. Ежели ты сдержала слово, ты молодец. Ты поступила правильно. А если не сдержала, можешь воткнуть себе нож в брюхо, потому что ты не стоишь и плевка. Ты личность без малейшей чести. Вот как обстоит дело. И поэтому твоя задница отправится в Калифорнию.
Грасиела опустила голову и уставилась на пустую тарелку. Слеза скатилась у нее по щеке и упала на стол.
— Ты поломала весь наш план, ты чуть не свела меня с ума, и с тобой могло случиться что угодно, самое страшное. Поэтому я и считаю, что нам надо установить правила. Я хочу, чтобы ты дала обещание больше не убегать.
— Я не могу дать такое обещание, — тихо проговорила Грасиела.
— Малышка, я не стану обрезать твои волосы. Я передумала, понимаешь? Погляди вот сюда, на комод. Я купила шпильки для волос. Мы подберем твои локоны под шапку для мальчика. Я должна была додуматься до этого раньше. Если ты не будешь снимать шапку, все сойдет отлично.
— Перестань называть меня малышкой! Меня зовут Грасиелой. Терпеть не могу, когда ты зовешь меня малышкой или козленком.
Дженни удивленно подняла брови. Пожалуй, больше не стоит воспринимать Грасиелу как Маргариту в миниатюре. Воспитание и условности повлияли на ребенка, но не погасили внутренний огонь.
— Хорошо, — медленно проговорила она, думая о том, чего бы потребовать от Грасиелы взамен. — Я могу с этим согласиться… но и ты дай обещание не распускать нюни из-за всяких пустяков.
Они снова пригляделись друг к другу, словно взвешивая свои возможности.
— Я постараюсь, — согласилась наконец Грасиела. — Но ты не думай, что плакать вообще ни о чем не стоит. Иногда это нужно.
— Может, и так, — не без сомнения в голосе сказала Дженни. — По крайней мере в твоем возрасте. Я так понимаю, что ты согласна одеться мальчиком. И еще одно: перестань все время спрашивать «почему?», этим ты меня просто до бешенства доводишь.
— Я оденусь мальчиком, если ты перестанешь грозить, что побьешь меня.
Дженни задумалась.
— Ладно, — сказала она наконец, — я согласна. Но если мне попадался ребенок, которому стоило бы задать трепку, то этот ребенок — именно ты!
— Почему?
— Вот видишь! Ты опять за свое, будь оно проклято!
— Но если я хочу знать!
— Тебя стоило бы как следует отшлепать, потому что ты высокомерная, надутая маленькая соплячка и воображаешь, что ты лучше остальных людей. — Щеки у Дженни побагровели. — Ты не делаешь то, что тебе велят. Ты считаешь, что знаешь все, а на самом деле ничего еще не знаешь. Ты хочешь, чтобы я умерла. Ты не веришь ни мне, ни даже своей матери насчет твоих жадных кузенов. У тебя только и есть, что хорошие манеры, но ты белоручка, ничего нужного и полезного делать не научилась. Ясно тебе?
У Грасиелы опустились уголки губ.
— А ты ходишь как мужчина и никогда не говоришь «пожалуйста» или «спасибо», — заявила она. — Ты подралась с моими кузенами. Ты все время злишься и не читаешь на ночь молитвы. Ты не знаешь моего папу и не знала мою маму. У тебя растут волосы между ног, а на голове волосы некрасивые. Ты не леди.
Дженни стояла у окна. Ночь была теплая и ясная, миллионы звезд усеяли небо, но она искала только одну.
— Стало быть, мы обе знаем, с кем имеем дело, — сказала она спустя некоторое время. — И это хорошо. Но мне вполне хватило переговоров на этот вечер, а судя по твоим зевкам — и тебе тоже. Так что отправляйся в постель, а завтра мы еще потолкуем о правилах.
— А почему я должна ложиться раньше тебя?
— Потому, что я хочу почитать мой словарь, и привести в порядок мысли. И еще потому, что я взрослая, а ты ребенок. Послушай, ты же обещала не спрашивать «почему?».
— Я не обещала.
Нет, дети воистину способны задурить человеку голову! Дженни не понимала, чего ради женщина добровольно становится родительницей. Сама она до этой поездки считала, что самое тяжелое занятие — сдирать шкуры с туш. Теперь она пришла к выводу, что такая работа — сплошная радость по сравнению с воспитанием детей. Когда она думала, что, возможно, ей придется десять или двенадцать лет заниматься воспитанием Грасиелы, отчаяние едва не сшибало ее с ног.
— Надевай ночную рубашку и ложись в постель.
Глядя на звезду Маргариты, Дженни подождала, пока Грасиела приготовится читать молитву, потом со вздохом подошла к кровати и села на край.
— Ты должна стать на колени, — потребовала Грасиела.
— Это ты читаешь молитвы, а не я. Так что принимайся за дело и поживей.
— Ты хотя бы закрой глаза,
— Ладно, я их закрыла. Читай свои молитвы.
— Отец наш небесный…
Дженни услышала легкий щелчок и открыла один глаз. В ту же секунду она вскочила на ноги в полном изумлении. Ковбой из Верде-Флорес вошел в комнату, закрыл за собой дверь и направил кольт Дженни в грудь. У нее отвисла челюсть.
— Отстегни ремень, на котором у тебя пистолет. Пусти его по полу в мою сторону.
Грасиела с криком взобралась на постель и прижалась к стенке. Глаза ее были полны страха.
— Какого черта? — выкрикнула Дженни, пытаясь хоть что-то сообразить.
Ковбой? Здесь? Двигаясь как можно медленнее на тот случай, если у ковбоя привычка побыстрее нажимать на спуск, она приподняла пончо и принялась расстегивать ремень. Если это ограбление… Но нет, вряд ли…
— В чем все-таки дело? — задала она вопрос.
— Можете подобрать любое объяснение. Бросайте сюда ремень с пистолетом — или я стреляю. Не воображайте, что я этого не сделаю. Насколько мне известна ваша история, я должен рассчитывать на худшее. Давайте сюда пистолет.
Ледяной холод в зеленовато-голубых глазах ковбоя подсказывал Дженни, что насчет выстрела он не врет. Она неохотно пустила по полу ремень с пистолетом.
— Как вы нашли нас?
Ее разум отказывался найти связь между встречей с этим человеком в Верде-Флорес и его появлением здесь. Ясно одно: эта новая встреча не случайна. Внутренний голос подсказывал Дженни, что ковбой за ними следил. Но зачем? Это оставалось загадкой.
— Я увидел вас обеих из окна вагона.
— Ну и что же вам от нас надо? — спросила Дженни.
Но ковбой смотрел теперь через ее плечо ива Грасиелу. Так вот в чем дело!
— Грязный извращенец! — выкрикнула Дженни и, оскалив зубы, ринулась на ковбоя, ошеломив его неожиданностью нападения.
Словно тараном, она ударила ковбоя головой в живот и на минуту лишила его возможности дышать. Он согнулся в три погибели, а Дженни подняла голову и, воспользовавшись временным преимуществом, выбила кольт у него из руки.
Но прежде чем она воспользовалась его или своим оружием, ковбой сгреб ее в охапку, и они покатились по полу, колотя и пиная друг друга.
Драка была что надо, а силы почти равны. Если бы Дженни не рванулась в сторону, уклоняясь от удара, и не треснулась при этом головой о край ванны, на мгновение потеряв сознание, она, возможно, и справилась бы с ковбоем, но в результате он справился с ней и прижал к полу.
Две долгие минуты он сидел на ней и держал за запястья; оба тяжело дышали, из разбитой губы Дженни сочилась кровь, и кровь капала из носа ковбоя на ее пончо.
— Господи Иисусе, — выговорил наконец ковбой, глядя на Дженни сверху вниз. — Я впервые в жизни ударил женщину.
Как бы не веря сам себе, он уставился на разбитую губу Дженни. Потом встал и рывком поднял ее с пола. Пихнул в кресло и отцепил от своего пояса моток тонкой веревки.
— Грасиела! Беги! — крикнула Дженни. Черта с два она сдастся ему легко! Дженни сопротивлялась, как могла, но ковбой с силой затолкал ее поглубже в кресло и стянул ей запястья веревкой.
— Оставайся на месте, Грасиела, — предупредил он.
Нельзя сказать, что девочка предпочла подчиниться ковбою. Она была просто до смерти перепугана, и Дженни понимала это. Грасиела по-прежнему прижималась к стене и от страха не могла даже кричать.
Ковбой привязал лодыжки Дженни к ножкам кресла, а туловище — к спинке, обмотав веревку петлей вокруг груди. Отступил назад и оценил свою работу, потом вытер кровь с носа. Ругнулся и покачал головой.
— Только посмей ее тронуть! — сквозь зубы процедила Дженни; взгляд у нее был такой же ледяной, как и у ковбоя. — Клянусь, если ты причинишь вред этому ребенку, я буду охотиться за тобой всю оставшуюся жизнь, и умирать ты будешь долго, ты, шматок спермы!
— Если я… — Губы у ковбоя дернулись от возмущения. — Я вовсе не собираюсь… О Боже! Мое имя Тай Сандерс. Роберт Сандерс — мой брат. Я дядя Грасиелы, клянусь спасением Христа!
Дженни уставилась на него. Внезапно она заметила сходство — те же самые зеленовато-голубые глаза, как у Грасиелы, тот же широкий рот. Разум Дженни обратился к прошлому — к истории Маргариты. Роберт Сандерс не поехал в Мексику с Маргаритой, он остался в Калифорнии, чтобы наследство не перешло к младшему брату. Значит, ковбой скорее всего говорит правду.
Проверив еще раз, крепко ли привязана Дженни, ковбой подошел к кровати.
— Так ты дочка Роберта.
По выражению голоса Дженни не смогла определить, какие чувства он испытывал к дочери брата. Краткость высказывания вызывала предположение что он не слишком рад встрече с племянницей, а ведь ему еще не было известно, какой гвоздь в задницу он заполучил.
— Я твой дядя Тай. Твой папа — мой брат, — продолжал ковбой отнюдь не с избытком энтузиазма. — Кажется, тебя зовут Грасиелой.
— Не разговаривай с ним! — выкрикнула Дженни, которая продолжала не доверять этому человеку, пусть он даже тот, за кого себя выдает.
Ковбой вдумчиво поглядел на нее, потом подошел и заткнул ей рот салфеткой. После чего вернулся к кровати.
— Твой папочка послал меня сюда, чтобы я нашел тебя и твою маму и привез вас обеих в Калифорнию. Он хочет, чтобы вы жили с ним.
Грасиела все еще жалась к стене, но она слушала, не обращая внимания на то, как Дженни вращает выпученными глазами и пытается что-то произнести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41