Талия была невероятно узкой, а глубокий декольтированный вырез мог одновременно скрывать и подчеркивать только пышную, идеально округлую грудь. Судя по длине юбки, девушка была довольно рослой, однако едва ли достигала плеча Николя.
Отложив платье в сторону, он заметил золотой медальон, валявшийся возле ножки стола. Скорее всего, тот упал, когда Николя разворачивал складки малинового бархата. Шанталь поднял медальон, и уже собирался положить рядом с остальными вещами, но тут любопытство взяло верх. Легким нажимом большого пальца он открыл медальон и увидел два обращенных друг к другу портрета. В одном из них Шанталь сразу узнал Джулиана. Женщина же, изображенная на второй половине медальона, была ему неизвестна.
Николя прищурился и принялся внимательно изучать ее черты. Красавица словно смеялась над ним, на губах играла лукавая улыбка. Сам того не желая, Шанталь почувствовал, что прекрасное лицо завораживает. Девушка оказалась куда моложе и привлекательнее, чем он ожидал. От теплого взгляда золотистых глаз, сулящего любовь, невозможно было укрыться.
— Господи, она и впрямь красавица, — прошептал Николя. — Бедняга Джулиан! Да разве ему по зубам такая женщина! Он прав: в ней действительно чувствуется какая-то необузданность, дьявольская свобода. Хотелось бы знать, что за мысли роятся в этой хорошенькой головке? — Шанталь часто заморгал, желая избавиться от наваждения. Вспомнив о том, как жестоко обошлись с Джулианом, Николя захлопнул крышку медальона и прошептал: — Когда мы встретимся, Mapa О'Флинн, ты узнаешь, что такое настоящая жестокость. А встретимся мы обязательно. Клянусь!
Глава 1
«Через лунные горы,
По долине теней
Мчись верхом напрямик,
Если ищешь страну Эльдорадо» —
Так ответил мне Дух.
Эдгар Алан По
Mapa О'Флинн крепко вцепилась в поручень, стараясь удержаться на ногах, в то время как корабль то карабкался на вершины огромных валов, то бросался вниз, в пучину черных и мутных вод. Ледяной ветер обжигал лицо и забирался в складки плаща, соленые брызги давно промочили одежду насквозь. Mapa запрокинула голову и посмотрела на мачты. Паруса на них трепетали и, казалось, готовы были в любую минуту сорваться и умчаться в морскую даль.
Зимой 1850 года они сели на этот корабль в Нью-Йорке, оставив позади себя метели и шквальные ветры, за одну ночь превратившие порт в заснеженную пустыню. Однако стоило им выйти в открытое море, как суденышко оказалось во власти еще более суровой стихии, обрекшей большинство пассажиров на вынужденное заключение в каютах, где им предстояло бороться с приступами морской болезни. Моряки любят повторять, что море непредсказуемо и изменчиво. Сейчас Mapa имела возможность убедиться в этом. Жестокий шторм не стихал ни на минуту в течение недели, а нынче утром она вышла на палубу и удивилась относительной тишине и спокойствию, воцарившимся над зимним морем. Подставив лицо ледяному ветру, Mapa задумалась и не сразу заметила белый парус, появившийся на горизонте. Наконец-то долгожданное подтверждение тому, что они не одиноки и не затеряны в безбрежном океане.
— Эй, на корабле! — раздался окрик второго помощника капитана с реи, когда судно приблизилось.
— Привет! — донеслось оттуда.
— Как называется ваша посудина?
— Бриг «Чайка». Идем из Марселя в Бостон. А вы кто такие?
— Клипер «Песня ветра». Вышли из Нью-Йорка пятнадцать дней назад. Следуем в Калифорнию.
Прошло четыре месяца. И снова Mapa с тревогой всматривалась вдаль, туда, где в пелене тумана чуть виднелась полоска берега. Неужели этот едва различимый, безрадостный и пустынный клочок земли, и есть Калифорния? Земля обетованная, стремясь к которой они проделали такой долгий и трудный путь, чтобы сказочно разбогатеть? Золотая мечта человечества, сводящая с ума авантюристов по всему свету?
Mapa подумала о мечтателях, подобно ей сорвавшихся с насиженных мест, оставивших родину и близких, чтобы найти счастье на этом побережье, якобы усыпанном золотыми самородками. На корабле Mapa встретилась с людьми, прибывшими из таких краев, о существовании которых она даже не подозревала. В кают-компании на нижней палубе можно было увидеть европейцев в модных сюртуках и шелковых цилиндрах, говорящих на английском, французском и итальянском языках. А рядом располагались рабочие и фермеры в клетчатых фланелевых рубашках с расстегнутым воротом — выходцы из Германии, Швеции, Португалии и Греции. Различия в социальном положении и смешение языков не мешали им прекрасно понимать друг друга и довольно мирно уживаться за карточными столами. Каждый вечер скудные сбережения искателей приключений переходили из рук в руки. Были среди них и такие, кто, проигравшись в пух и прах, впадал в отчаяние перед лицом зловещей неизвестности.
Девушка неохотно вытащила руку из меховой муфты и поправила полы плаща, плотнее обернув им ноги. Затем туже затянула ленты зеленой бархатной шляпки и проверила, в порядке ли перья, украшающие тулью. Ее пальцы успели заледенеть на ветру, и Mapa торопливо засунула руку в спасительное тепло муфты. Она забыла надеть перчатки, но возвращаться за ними в тесноту душной каюты не хотелось. Mapa предпочитала стоять на верхней палубе и любоваться морем, наслаждаясь свежим бризом.
Она тяжело вздохнула, вспомнив о своем брате, и взмолилась, чтобы это их путешествие не закончилось так же плачевно, как и большинство прочих авантюр, в которые он вечно пускался. Разве знал кто-нибудь Брендана О'Флинна лучше, чем она сама? Ее родной брат являл собой классический образец обаятельного и предприимчивого ирландского мошенника. Живые карие глаза и открытая мальчишеская улыбка располагали к нему людей, помогая добиваться желаемого.
Mapa вновь обратила взор к далекому берегу, один вид которого сразу же рассеивал мечты о легкой и беззаботной жизни. До чего все напоминало Ирландию! Скалистые уступы тонули в тумане, белые пенящиеся волны обрушивались на камни и с грохотом разбивались о них, недружелюбно приветствуя непрошеных гостей, словно предупреждая о беде, подстерегающей тех, кто захочет преступить границу враждебной земли. Mapa никак не могла избавиться от странного ощущения, что О'Флинны чужие в этой стране, и ее одолевали тревожные предчувствия. Но разве могла она поделиться ими с Бренданом? Он постоянно строит воздушные замки, и убедить брата в их эфемерности невозможно. Неистощимость его фантазии неизменно вела к долговой кабале и покрывала позором их честное имя. Впрочем, Брендан, занимаясь жульничеством, редко назывался О'Флинном. Как правило, он выбирал себе псевдоним.
Mapa вспомнила тот день, когда брат впервые заговорил о поездке в Америку, и подумала, что вряд ли смогла бы тогда остаться равнодушной. Действительно, какой нормальный человек устоит перед перспективой оказаться на практически необитаемой земле, где высятся золотые горы? «Что найдешь, то твое», — говорили знающие люди. Ничего удивительного, что неимущие европейцы, рожденные и прожившие жизнь в бедности, ринулись в Калифорнию в надежде обрести богатство если не для себя, так хотя бы для своих потомков. О'Флинны не были исключением.
В жилах Мары и Брендана текла благородная кровь первых королей Ирландии. Среди знатных семейств своей страны их могли принять как равных, если бы они родились в законном браке. Отец, отпрыск старинного рода, нашел их мать-актрису в одном из варьете Дублина. Брат и сестра выросли в достатке, и хотя двери высшего света оставались закрытыми для них, получили приличное воспитание, то есть держались в седле с истинно аристократической грацией и могли при случае поддержать светскую беседу за чайным столиком в модной гостиной.
Дети росли, а отцу наскучила стареющая капризная любовница. На лбу у Мары появилась горькая складка при воспоминании о том, какие резкие перемены произошли в их жизни вследствие этого. Они покинули старинный дом в георгианском стиле, в котором родились и провели лучшие годы детства. Им пришлось расстаться с любимыми лошадьми, отвыкнуть от экипажа с гербом и услуг прекрасно вымуштрованной армии лакеев. С ними осталась лишь Джэми, служанка матери и ее доверенное лицо.
Следует заметить, что дети страдали не только из-за внезапной утраты материального благополучия. Они чувствовали себя глубоко несчастными потому, что их мать Мод О'Флинн совершила величайшую в своей жизни ошибку. После более чем пятнадцатилетней связи с их отцом выяснилось, что она имела глупость полюбить его. Мод утратила красоту и молодость за эти годы, но, ослепленная искренним чувством, не задумывалась, какая судьба ждет ее и детей, если те отношения, которые она почитала такими прочными, изживут себя. Женщина не хотела верить, что лишь благодаря своей внешности оказалась рядом с горячо любимым человеком.
Кроме того, Мод забыла о том, что, будучи содержанкой, а не женой, не имеет никаких прав на имущество своего любовника и, следовательно, в любую минуту может оказаться на улице без средств к существованию, как оказывается на помойке пара изношенных туфель или вышедшая из моды шляпка. Однако так и произошло. Даже теперь, одиннадцать лет спустя, щеки Мары залила краска стыда при воспоминании о пережитом унижении, о том, как они укладывали свои пожитки, оставляя вещи, окружавшие их с детства и которые, как оказалось, им не принадлежали.
Когда рвутся подобные узы, люди редко сохраняют дружеские отношения, если же погибает любовь — они расстаются злейшими врагами. Мод пришлось пережить жесточайшее разочарование. Ее предал человек, которому она посвятила себя всю без остатка, хотя такой щедрости от нее никто и не ожидал.
Попытки Мод вернуться на сцену ни к чему не привели. Для актерского самолюбия оказалось невыносимым то, что ее прежние роли теперь отдавали молоденьким девушкам. Мод стала искать утешения в новых любовных приключениях, отдаваясь им со всей страстностью своей жаждущей тепла души. Мод не ведала покоя на этом поприще и никогда не задерживалась рядом с одним человеком подолгу, сознательно не допуская возникновения прочных отношений и избегая оказаться во власти преследующих ее теней прошлого.
Что же оставалось на долю Мары и ее брата? Мать разошлась с любовником, но означает ли это, что отца у них больше нет? Дети болезненно восприняли ту легкость, с которой он отказался от них, вышвырнув вон из своего дома и сердца только потому, что они были незаконнорожденными и не могли заявить на него права. С тех пор дети поклялись никогда больше не произносить его имени. Mapa часто задумывалась о том, помнит ли он вообще об их существовании.
Мод О'Флинн умерла в Париже. Она лежала в гробу с чужим, изменившимся до неузнаваемости лицом, черты которого огрубели в постоянной борьбе за жизнь. Ее некогда пышные формы утратили привлекательную округлость, изнуренное чахоткой тело сморщилось. И вот в тишине холодного февральского утра Мод обрела, наконец, долгожданные мир и покой.
Блеклое солнце только поднималось над крышами домов, когда двенадцатилетняя Mapa стояла у окна, подставляя лицо свежей струйке морозного воздуха, проникавшей в комнату через трещину в стекле. Ей незачем было оборачиваться, она знала о том, что происходит в комнате: Брендан рыдает, упав на грудь матери, а Джэми сидит на стуле возле гроба и всеми силами сдерживает рыдания. Номер в дешевой гостинице с грубо сколоченной мебелью и замызганными, кое-где отвалившимися обоями стал последним приютом Мод О'Флинн, некогда блистательной ирландской актрисы.
Mapa продолжала смотреть в окно, и глаза ее оставались сухими. Какой смысл плакать, если их мать, наконец, избавлена от мучений, в которых прошли последние годы жизни? Ей не придется больше с ужасом смотреть на себя в зеркало, бояться приближения старости и в тысячный раз задавать один и тот же вопрос: «За что?» Маре с трудом удавалось тогда сохранить спокойствие, рыдания брата лишали ее самообладания, разрывая сердце. Не хотела бы она вновь услышать плач, исторгающийся из груди мужчины.
Mapa оставалась внешне безучастной к трагедии, разыгрывавшейся в унылой комнате, к потере матери, последние воспоминания о которой были безрадостными, однако это не помешало девочке поклясться себе самой, что она скорее погибнет, чем позволит какому-либо мужчине унизить себя так, как отец унизил ее мать. Слова этой клятвы, безмолвно произнесенной, ребенком, были решительны и тверды, как вера первых христиан, уходивших за нее на костер.
Брендану тогда только исполнилось девятнадцать. Он решил пойти по стопам матери и стать актером, поскольку не мог никаким иным способом заработать себе на хлеб. С тех пор театр стал образом их жизни. Они с Марой переезжали из Лондона в Париж и обратно в поисках работы и в надежде, что их контракт не ограничится премьерой.
Именно после последнего театрального ангажемента в Париже, к сожалению, очень непродолжительного, Брендану и пришла в голову мысль отправиться в Калифорнию. Когда он ворвался в комнату, которую они снимали на последние гроши, с газетой, зажатой в кулаке, и с горящими от возбуждения глазами, Mapa решила сначала, что он спятил. Никогда прежде девушка не замечала во взгляде брата подобной одержимости. Это совсем не походило на всепожирающее пламя страсти, вспыхивавшее в глазах брата при виде красивой женщины.
В Калифорнии нашли золото! Когда Mapa услышала новость, то, помнится, отнеслась к ней с полным безразличием, поскольку впервые слышала о земле с таким названием. Брендан с видом знатока рассказал ей то, что всего лишь несколько минут назад узнал от других: Калифорния находится в Америке и тянется вдоль побережья, выходящего к Тихому океану, на много миль; счастливчики, добравшиеся туда, в считанные месяцы становятся обладателями несметных сокровищ, по сравнению с которыми королевский золотой запас кажется каплей в море.
Вот так и началась «золотая лихорадка» в их семье. Брендан загорелся идеей во что бы то ни стало отправиться в путь, и даже отсутствие средств на дальнюю дорогу не могло охладить его пыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75