Он опять поцеловал ее, коснулся кончиками пальцев теплых губ.— Прости за то, что был так резок с тобой сегодня. Не сердись. И я не хочу, чтобы ты беспокоилась насчет сегодняшнего вечера. Я не оставлю тебя одну, среди чужих. Думаю, что мои знакомые в основном люди порядочные и, следовательно, симпатичные.Джинни пришлось удовлетвориться этим. Как легко он подчиняет ее своей воле! Она знала это, восставала и сердилась, но недостаточно пылко.Что касается Алека, он вновь начал целовать ее, наслаждаясь вкусом, ощущением этого мягкого рта, и, хотя умирал от желания просунуть руки под ее плащ и начать ласкать груди, все же старался сдержаться.Он надеялся, что слуги хорошо обращаются с Джинни. По крайней мере при нем они вели себя идеально, но она совсем другая… американка, чужачка и не привыкла одеваться с помощью горничной. Это вызвало возмущенные вопли миссис Брит, которая побежала жаловаться Пиппину, который, в свою очередь, известил обо всем Алека, когда тот одевался к вечеру.— Она думает, что Джинни — что-то вроде дикарки, кап… милорд. Правда, не сказала этого прямо, но, по-моему, считает, что Джинни поймала вас и обманом заставила жениться… после несчастного случая.Рот Пиппина растянулся до ушей в веселой ухмылке невзирая на угрожающе нахмурившегося Алека.— Не тревожьтесь, милорд. Если дело дойдет до схватки, ставлю на Джинни. Только миссис Брит опомнится, вот увидите. Я просто думал, что вы должны знать, куда ветер дует.Ну что ж, миссис Брит сделала Джинни очаровательную прическу.Наконец карета остановилась, и лакей, держа над их головами зонтик, откинул подножку. Они присоединились к остальным гостям в главном салоне, ожидающим приема. Алек, сняв плащ с жены, вручил его лакею и, вновь повернувшись к Джинни, охнул от неожиданности. Где она отыскала это ужасающее платье? Жена выглядела хуже огородного пугала. Странный оттенок зеленого делал ее кожу нездорово-желтоватой, кроме того, оно оказалось безнадежно мало, плечи и грудь натягивали ткань так, что она, казалось, вот-вот лопнет. А фасон… фасон… ничего более невероятного Алек в жизни не видел и мог бы, пожалуй, представить нечто подобное как образец дурного вкуса. От груди до пола шли шесть оборок, каждая — еще более омерзительного темно-зеленого оттенка. В вырезе виднелось криво пришитое белое кружево.Неожиданно перед его мысленным взором возникла картина: Джинни в другом платье, с таким же неряшливо пришитым к декольте кружевом. Он увидел и себя… язвительно усмехающегося.Алек покачал головой и судорожно сглотнул. Видение исчезло, сменившись другим, еще более необычным: Джинни стоит перед ним, и на полу валяется груда белых бантов. Она срывает с платья еще один, и он тут же следует ее примеру. Какого дьявола там произошло?Он снова тряхнул головой и вернулся к настоящему. Господи, стоит опустить глаза, и он, как и всякий, может видеть ее соски! Он не думал… не понимал… Но, Боже, ведь она леди! И всегда так безупречно одевалась! Откуда взялись эти гнусные лохмотья? Может, она назло ему? Оделась специально, чтобы смутить его перед знакомыми?О небо, что же делать?Алек сжал руку Джинни и тихо, взбешенно процедил:— Джинни, мы немедленно уходим. Позже… поговорим обо всем.Он потянул ее за собой, но было слишком поздно.— О, Алек, добрый вечер! Как я рада видеть вас!Эйлин Бленчард шла навстречу, протягивая руку. Алек беспомощно взял ее и поднес к губам:— Здравствуйте, Эйлин.Ничего не поделаешь, придется задержаться минут на пять. Потом он сможет увести отсюда жену.— Это моя жена, Джинни. Моя дорогая, это Эйлин Бленчард.«Какая красавица», — подумала Джинни и улыбнулась как могла дружелюбнее:— Как поживаете?— Ваша жена?!Эйлин успела разглядеть Джинни в мельчайших подробностях за какое-то ничтожное мгновение и громко рассмеялась:— В самом деле, Алек, у вас слишком странные понятия о развлечениях.Она снова рассмеялась неприятно-злым смехом:— Остроумная шутка, милорд, но, думаю, зашла достаточно далеко. Не хотите же вы оскорбить своих друзей! Немедленно отошлите потаскуху, и следующий вальс — ваш.Потаскуха!Джинни почувствовала, как вздымается от ярости грудь, но сумела взять себя в руки. Не хватало еще выпасть из платья!— Я не потаскуха! — громко сказала она. — Я жена Алека.— Да она еще и американка! Просто восхитительно, милорд! Коки, иди сюда, увидишь, какой сюрприз приготовил нам Алек!Алек, возмущенный до глубины души, постарался вмешаться, но так, чтобы не доводить до скандала.— Эйлин, — сказал он спокойно, сдавив ее тонкое запястье. — Это моя жена. Понимаете?— Нет, — хихикнула Эйлин, и его пальцы сжались, едва не переломив ей руку. Эйлин охнула:— Ваша жена? Но это абсурдно… вы женаты? Вы клялись, что никогда не женитесь, заявляли, что слишком наслаждаетесь женщинами и никогда не позволите какой-то одной завладеть вами… Говорили, что если я по-настоящему симпатизирую вам, то преподнесла бы гарем в качестве рождественского подарка. И почему она? Только взгляните на нее, Алек. Это невыносимое платье, и…Алек повернулся к крайне заинтересованному лакею, стоявшему позади хозяйки, и приказал:— Принесите плащи ее милости и мой. Немедленно.Коки, чье полное имя было Реджинальд Кокерли, величественный и великолепный в черном и бледно-розовом, в изумлении открыв рот, наблюдал за сценой, понимая при этом, что молчание — золото. Остальные гости, однако, начали замечать, что происходит нечто неладное. Разговоры стихли. Люди вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. Алек желал лишь одного — раствориться в воздухе, унося жену под мышкой. Он просил гарем в подарок на Рождество?! Господи, что же за человек он был?!Алек взглянул на Джинни. Она была бледна, но, по-видимому, прекрасно владела собой: смотрела в пространство, сузив глаза, сжав губы в тонкую линию. Где, спрашивается, она раздобыла это невыносимое платье? Наверняка сделала это, чтобы оконфузить его, обозлить, другого объяснения просто нет!— Но вы не можете уйти сейчас, Алек!Алек, не обращая внимания на Эйлин, выхватил у лакея плащ Джинни. По крайней мере хоть плащ великолепен. Алек за считанные секунды сунул в него жену, потом натянул свой.— Алек, в самом деле! Это просто глупо! Коки, скажи что-нибудь, не стой как безмозглый болван!Коки по-прежнему хранил мудрое молчание.Алек коротко откланялся, взял жену за руку и вывел ее из дома, оставив за собой заинтересованных свидетелей и шумный обмен мнениями. Супруги молча спустились по узким ступенькам. Дождь кончился. Сквозь серые тучи даже проглядывал полумесяц. Странно, что в подобной ситуации замечаешь такие вещи! Но Джинни знала, что лучший способ спасти себя от ярости и безумия — оставаться отрешенной от настоящего.Оказавшись в экипаже, она не произнесла ни слова, только натянула полость на колени, смутно сознавая, что Алек постукивает набалдашником палки о потолок кареты. Лошади тронули, экипаж покатился во тьму. Джннни схватилась за кожаный ремень, чтобы сохранить равновесие.— Может, объяснишь, почему ты предпочла надеть это платье? — со сдержанной яростью осведомился Алек.— Это единственное, которое на меня налезает.— Налезает… Господи, да я видел твои соски! А цвет и фасон… Боже, Джинни, как легко ты сумела достичь своей цели, не правда ли?Это возмутительное заявление мгновенно вырвало Джинни из восхитительной отрешенности.— Добилась цели… о чем ты?!— Ты надела эти лохмотья, желая оконфузить меня, унизить себя и, следовательно, меня так, чтобы не осталось другого выбора, кроме как взять тебя в Каррик-Грейндж.Будь у Джинни под рукой молоток, она треснула бы его по голове!— Ты ошибаешься. Жестоко ошибаешься. Поезжай в свой драгоценный Каррик-Грейндж один, мне все равно.Алек мгновенно осекся. Джинни говорила так спокойно и, без сомнения, совершенно искренне.— Так, значит, ты не специально надела это платье? Но почему?! Никто не осмелился бы на такое… Объясни же, почему?— Это одно из моих старых платьев. Ты просто не помнишь, но я, к сожалению, не отличаюсь хорошим вкусом во всем, что касается одежды. Все те наряды, что ты видел на мне, выбраны лично тобой.Алек пристально всматривался в лицо жены, едва видное в полумраке. Если она действительно сделала это не нарочно, тогда… У Джинни нет вкуса?— Прости, — прошептал он, потянувшись к ее руке. — Мне очень жаль, что так вышло. Я уже говорил, что не знаю эту женщину, и думал… нет, искренне верил, что, если она раньше была моим другом, значит, человек ала, я так хочу. Все это злоба и зависть, ничего больше.Но Джинни не думала об порядочный и добрый. Но она просто стерва, совершенно омерзительная стерва. Забудь все, что она сказЭйлин и злосчастном платье — из головы не выходили мысли о гареме. Перед глазами так и проходила длинная череда очаровательных женщин, с надеждой в глазах дожидавшихся знаков благосклонности Алека. Была ли эта женщина, Эйлин, одной из его любовниц? Или содержанок? Возможно, между этими понятиями существовало различие, только Джинни не совсем понимала, какое именно.— Джинни, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.— Какая разница между любовницей и содержанкой? — мертвенно-спокойным голосом спросила Джинни.Алек ошеломленно уставился на нее, не зная, что ответить.— Я спрашиваю, потому что понятия не имею, была ли эта женщина, Эйлин, твоей любовницей или содержанкой.— Не знаю.— Разницу?— Нет, спал ли я когда-нибудь с ней. Думаю, что да, ничтожный идиот. Скорее всего любовницей, поскольку богата и овдовела. Она сама выбирает мужчину, с которым хочет завести affaire Affaire — интрижка, роман (фр.).

. — Последнее слово он произнес по-французски. — Не помню…— Думаю, мы могли бы стать лучшими друзьями, не так ли? Две потаскухи. Она могла бы помочь мне стать шлюхой не только по виду, но и в душе. Может, тебе стоит навестить ее, Алек. Вполне вероятно, она сумеет просветить тебя насчет твоего прошлого.— Не стоит язвить. Тебе это не идет. Совершенно не идет, поверь.Если бы взгляд имел силу убивать, Алек бы немедленно рухнул мертвым на пол экипажа.— О дьявол, — вздохнул он, — но где ты покупала платья до того, как появился я? У полуслепой, полуглухой старухи, которая берет в руки иглу только для развлечения? Неужели платила ей в зависимости от того, какое количество оборок и бантов она нашьет на платье? Боже, тогда эта чертова тряпка должна была стоить целое состояние. И это кружево… оно даже не пришито как следует.Джинни мгновенно превратилась в статую. Алек, взбешенный на себя за столь неосторожные слова, попытался еще раз, уже гораздо сдержаннее.— Тебе следовало бы прийти ко мне, спросить совета, ведь ты уже делала это раньше.Джинни устало вздохнула:— Я уже говорила, это единственное платье, которое налезло на меня. Кроме того, я была ужасно сердита на тебя, если помнишь. Не хотела навлекать на себя еще больше упреков. — И, гордо подняв подбородок, добавила: — Не знала, что выгляжу так плохо.— Но платье, свободное или тесное, все равно отвратительное. Цвет ужасный, а твои груди… — Он осекся и медленно протянул: — Твои груди набухли от беременности.— Надеюсь, ты не думал, что они вместо этого совсем исчезнут?— Ты должна была все объяснить, даже если сердилась.— Если хорошенько припомните, барон, дело было не только во мне. Вы старались держаться подальше, пока не настало время отъезда.— Все же это не извинение…— Я уже говорила: просто не понимала, что это настолько ужасно.— Вздор! Даже слепая мгновенно поняла бы это… О проклятие! Завтра же едем к модистке!— Я бы не вернулась с тобой даже на мыс Гаттерас!— Успокойся, Джинни. Завтра мы едем вместе, и на этом все.Джинни сдалась. Она устала, измучилась, была доведена до предела.— Хорошо. Не стоит плевать против ветра. У меня действительно нет ни малейшего вкуса. Это я пришивала кружево к платью, хотя не очень-то хорошо умею обращаться с иглой. И тогда в Балтиморе… на балу… я выглядела полной идиоткой. Ты повез меня к портнихе и выбрал несколько платьев. К сожалению, ни одно из них больше не налезает. Только это, да и оно, как ты столь великодушно указал, слишком тесное.Достаточно правдивое утверждение, будь прокляты ее невинность и чистосердечие…Алек закрыл глаза, вспомнив обрывки видений, мелькающих в мозгу последние несколько недель: обнаженные прелестные женщины, самозабвенно отдающиеся ему.— Так, значит, я был проклятым распутником? — удивленно протянул он.— Не знаю, но вполне возможно. Ты так прекрасен, добр и очарователен.Он вовсе не хотел высказывать вслух подобные мысли, но, когда Джинни ответила, да еще с такой бесстрастной вежливостью, Алек взорвался:— Почему ты с таким великолепным спокойствием говоришь об этом? Неужели не можешь хоть чуточку ревновать, черт побери? Проклятие, ты моя жена, а не сестра, пропади все пропадом!— Хорошо, — прошипела Джинни, поворачиваясь лицом к Алеку, и отвесила ему пощечину, такую увесистую, что голова его резко дернулась. Глаза Джинни горели яростью, груди вздымались. — Ты ублюдок! — И снова, тяжело дыша, ударила его по щеке.— Довольно! — Алек перехватил ее запястье и отвел руку. — Довольно, я сказал.Наконец ему удалось окончательно вывести Джинни из себя.— Ты заслуживаешь наказания, понятно? Может, я не разбираюсь в том, что модно, а что нет, в платьях и шляпках…— Какое великолепное преуменьшение!— Прекрасно. Считай, что я слепа и не умею видеть вещи в правильном свете. Но по крайней мере я правдива, преданна и не обращаю внимания на мужчин, а ты — высокомерный негодяй, отвратительный развратник, и я надеюсь… твои причиндалы сгниют и отвалятся!Алек ошеломленно уставился на нее, потрясенный столь изощренным проклятием:— Сгниют?— Да!— Какое омерзительное пожелание! Как только тебе такое пришло в голову! Господи Боже, что же тогда будешь делать ты? Могу я напомнить тебе, Юджиния, что ты, единственная из всех женщин, должна бояться этого больше всего? И потом, разве я не был тебе верен?— Мы слишком недолго женаты.— Верно. Тем не менее не стоило бы сыпать такими страшными проклятиями. Ну а теперь, нравится тебе или нет, завтра же мы едем за покупками…Он осекся, неожиданно вспомнив худенькую, похожую на птичку женщину, окруженную отрезами ткани, весело щебечущую, бросавшую на него одобрительные взгляды и говорившую с отчетливым американским акцентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49