И я честный человек, с ног до головы, клянусь в этом.Джинни уставилась в потолок, внезапно поняв, что уже много лет не смотрела вверх. Обычный, ничем не украшенный, и над самой постелью высохшее пятно от воды. Обои, доходившие до самого карниза, были когда-то ярко-голубые с желтым, но теперь превратились в серые, выцвели и выглядели отвратительно-уныло. Почему никто ничего не заметил? Неужели слуги думали, что ей все равно? Очевидно, так. И девушка неожиданно для себя, удивленно покачав головой, пробормотала:— Это самое странное утро в моей жизни. Вот я лежу в постели с мужчиной, а его маленькая дочь устроилась между нами. Нет, это какой-то бредовый сон, без сомнения, навеянный рагу из зайца.— Но ты не ела заячье рагу.Холли хихикнула:— Миссис Суиндел сказала, что мне его необязательно есть. И что оно выглядит как вареные кости. А вместо этого дала мне большую чашку тернового пудинга.Алек пристально взглянул на Джинни и весело сказал:— Зато я не разочаровал Ленни. Съел все, что мне подали. Ну а сейчас, хрюшка, тебе пора возвращаться к себе. Нам нужно встать, а Джинни не хочет одеваться при тебе, да и я не могу.— Хорошо, — согласилась Холли и, поцеловав Джинни в щеку, обняла отца и помчалась к двери, не забыв захватить по пути фрегат.Алек, не дожидаясь ее ухода, перевернулся, увлекая за собой Джинни:— Как ты, любимая? Все хорошо?Джинни хотелось бы, чтобы он не называл ее так, но в его устах это звучало настолько… прекрасно, что она промолчала и только кивнула, уткнувшись носом ему в плечо. Алек нежно провел костяшками пальцев по ее щеке, обводя контур лица.— Сильно саднит?Джинни поняла, что между ногами действительно не только саднит, но еще и ужасно липко, и, встревоженная, взвилась с постели, едва успев в последний момент прикрыть груди одеялом.— О Господи!— Что?Джинни залилась краской:— Пожалуйста, оставь меня, Алек.Алек окинул ее долгим задумчивым взглядом:— На тебе должна быть кровь, Джинни. Это ничего, просто твоя потерянная девственность, вот и все. И мое семя. Ты этого испугалась?Джинни, обернувшись, со злостью процедила:— Вы все на свете знаете, не так ли, барон? Что делать, что сказать, как утешить напуганных маленьких бывших девственниц…— Может, ты и бывшая, но отнюдь не маленькая. Если отпустишь эту чертову простыню, я могу доказать, что твои прелестные груди…— Молчать! Вы мне не нравитесь! По всей видимости, вы один из тех развратных негодяев, которые привыкли затаскивать в постель по десятку женщин каждую неделю! Ну что ж, возможно, я больше не девственница, но не жалею об этом, поскольку хотела узнать, что это такое. И больше мне от вас ничего не надо, слышите?«Какая она красивая сейчас», — неизвестно почему и не к месту подумал Алек, глядя на разъяренную фурию, обжигавшую его яростным пламенем. Вполне хороша для него, как серьезно утверждала дочь. Волосы, беспорядочной гривой разметались по плечам и груди. Зеленые глаза стали еще зеленее на бледном лице.Алек неожиданно понял, что Джинни сильно похудела за эти несколько дней. Высокие скулы выдавались чуть сильнее, казались немного резче очерченными. Джинни выглядела такой хрупкой и слабенькой, и это пугало Алека. Он хотел видеть ее сильной. Сильной и мужественной, но одновременно нежной и щедрой… во всем, что касалось его.О дьявол!— Я слышу тебя. Ты почти кричишь. Джинни с силой стукнула кулаком по кровати:— Черт вас побери, барон, я действительно так считаю, и…— Но ты можешь забеременеть, Джинни. Надеюсь, что так и будет. Может, хоть это тебя образумит. Джинни мгновенно осеклась.— Беременна… — повторила она каким-то чужим, непохожим на обычный голосом, тонким и жалобным словно плач ребенка.— Я дважды пролил в тебя свое семя. Я был в тебе, Джинни, так глубоко, насколько это возможно. Ребенок, вполне вероятно, уже зародился в твоем чреве.Этот очень спокойный, чуть протяжный голос окончательно вывел Джинни из себя. Она круто развернулась, врезала кулаком в челюсть Алека и молниеносно кинулась на него. Алек повалился на спину, хохоча до слез, пока Джинни, оседлав его, колотила в грудь, выкрикивая проклятия. Волосы ее рассыпались по его лицу и плечам. Наконец, устав от всего этого, Алек схватил ее за руки и дернул на себя.— Ты очаровательна и совершенно безумна, — пробормотал он, целуя ее.Джинни немедленно попыталась его укусить, так что поцелуй кончился очень быстро. Алек по-прежнему держал ее за руки, но позволил выпрямиться:— Это, моя дорогая Юджиния, еще один способ заняться любовью. Ага, по твоим скошенным глазам вижу, что ты начинаешь меня понимать. На этот раз ты оседлаешь меня, и я войду в тебя снизу. Представляешь, как это будет прекрасно? И ты будешь делать, что хочешь, двигаться медленно или быстро, а я притяну тебя к себе и начну целовать твои груди, и…Джинни вырвалась, откатилась к краю постели, сорвав одеяло, завернулась в него и только потом повернулась лицом к Алеку, желая высказать все, что о нем думает, но совсем забыла, что одновременно сдернула одеяло и с него и что Алек лежит на спине, слегка расставив ноги, и при этом совершенно обнажен, а мужская плоть — снова в полной готовности, набухла и слегка подрагивает.Джинни задохнулась. Его тело было таким совершенным, что ей смертельно захотелось снова наброситься на него, и гладить эту бархатистую кожу, и зацеловать с головы до ног, и…Нет, это нужно немедленно прекратить. Она не просто безумна, она совершенно потеряла всякое подобие здравого смысла.— О Господи, — охнула Джинни.Он еще имеет наглость ухмыляться, несчастный болван!Алек приподнялся на локтях:— Джинни, прошу, прежде чем убегать, выслушай меня. Подумай только, даже если ты разыгрываешь мужчину, ты все равно женщина, а женщина всегда может забеременеть, если спит с мужчиной.— Спит, ха!— Ты знаешь, что я имею в виду. Мы были вместе, Джинни, дважды. Уже в эту минуту, пока мы разговариваем, ребенок может начать расти в тебе.— О, прекрати, Алек! Уходи, я прошу! У меня столько дел, и…— Неужели ты так легко забыла или не обращаешь внимания на условия завещания своего отца?Джинни мгновенно замерла, плечи опустились, волосы разметались, скрывая ее профиль от него.— Я не уйду, Джинни. — Голос Алека стал невероятно нежным. — Пойми, пройдет месяц, и все будет кончено, для тебя и меня. Мы должны поговорить об этом.Алек сел и, перекинув ноги через край кровати, потянулся. Джинни могла лишь беспомощно глазеть на игру упругих мышц на спине. Все было так, словно он всегда просыпался в ее спальне, словно его место — именно здесь.— Сейчас я не могу, — глухо, запинаясь, пробормотала она наконец, и Алек согласно кивнул:— Хорошо. Тогда днем. Осталось всего двадцать шесть дней.Джинни не подняла глаз. В голове снова и снова неотрывно вертелась одна мысль: отец мертв, а она валяется в постели с мужчиной, озабоченная лишь тем, как поскорее потерять девственность. Она почувствовала, как слезы жгут веки, и сглотнула горький комок, но ничего не ответила, просто ожидала, пока он наконец не покинул спальню.
— Джинни, черт возьми, ты окончательно потеряла то малое зерно разума, которое еще оставалось в твоем мозгу!— Вовсе нет. Я совершенно не шучу. Не хочешь еще чаю?Алек ошеломленно покачал головой, но все же подал ей чашку.— Позволь мне быть откровенным и говорить без обиняков. Ты хочешь знать, действительно ли я искренне и без всяких уверток хочу жениться на тебе?— Да. Пожалуйста, скажи мне правду, Алек.— Хорошо. Да, я хочу жениться на тебе.— Хотя ты совсем недолго знаешь меня?— Да.— Хотя ты видел, как меня рвало тогда?— На твои вопросы становится трудно отвечать, но да, даже несмотря на это.— И хотя я шла за тобой до дома Лоры Сэмон, и влезла на дерево, и следила за вами через окно спальни?— Это становится с каждой секундой все труднее, но все равно да, даже после этого.— Ты любишь меня?Алек несколько секунд глядел в чашку, вспоминая цыган, которые каждый год раскидывали табор в Каррик-Грейндж, когда он был совсем мальчиком. Одна из старух гадала на спитом чае и, почему-то воспылав симпатией к Алеку, обучила этому искусству и его. Однако сейчас это не помогло. Он не смог ничего увидеть на дне чашки.— Ты небезразлична мне, Джинни, — тихо выговорил он наконец. — И очень нравишься. Думаю, у нас получится неплохой брак и мы сможем прекрасно ужиться.— Ты не любишь меня.— Ты, кажется, готова настаивать на том, чего, по моему мнению, может вообще не существовать. А ты, Джинни? Любишь меня?Очевидно, его вопрос застал Джинни врасплох. Она как-то потерянно посмотрела на него, и этот взгляд неожиданно пробудил в Алеке жгучее желание обнять девушку, прижать к себе, укачивая, как ребенка, и защитить от всего, что может повредить хотя бы волос на ее голове.Джинни поспешно вскочила и направилась к высоким полукруглым окнам, выходившим на передний газон. Алек молча наблюдал за ней.— Любишь ли ты меня, Джинни, несмотря на тот факт, что я потащил тебя в бордель? Несмотря на тот факт, что привязал тебя к койке, сорвал одежду и заставил кричать от наслаждения?— Теперь ты слишком настойчив, — обронила она, не оборачиваясь. — Кроме того, как люди могут любить друг друга, если знакомы всего несколько недель и между ними так мало общего?— Между нами гораздо больше, чем ты думаешь. Мой член, например. Между нами и в тебе. Мы, несомненно, вовсе не просто знакомые. Не хотелось бы смущать тебя…— Ты безмерно наслаждаешься тем, что бесишь меня, и прекрасно знаешь это!Она по-прежнему не оборачивалась, и Алек ухмыльнулся прямо в гордо выпрямленную спину:— Это верно. Ты идеально подходишь для этого, великолепная смесь высокомерия и невинности. Сочетание, перед которым невозможно устоять, поверь мне. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, Джинни. Я попытаюсь сделать тебя счастливой.— Я не хочу выходить замуж. Правда, я не кокетничаю и не пытаюсь разыгрывать скромницу. Просто хочу путешествовать, и видеть новые места и обычаи, и… — Она воздела руки к небу: — Ты, вероятно, не понимаешь, что я имею в виду.— Как ни странно, прекрасно понимаю. Просто за всю свою жизнь не слыхал, чтобы женщина выражала подобные желания, присущие скорей мужчинам, — открывать новые земли, жить полной мерой, видеть мир.Только сейчас Джинни повернулась, оказавшись с ним лицом к лицу.— Мужчины, — вздохнула она, рассматривая вытянутую ладонь. — Вы думаете, что только вам можно испытать все приключения, развлекаться и жить, как ты говоришь, полной жизнью! Я тоже хочу узнать, что это такое! Не желаю разливать чай в гостиной и рожать десяток детей. Не хочу этого, слышишь?!— Ты снова кричишь. Конечно, слышу.Алек вспомнил слова Босса Лема. Тот тоже верил, что Джинни придутся по душе приключения. Но такое… Черт побери, она говорит и мыслит совсем как он сам! Это несколько действовало на нервы. Алек шатался по свету уже добрых десять лет: сначала женатым человеком, поскольку чувствовал бы себя виноватым, если бы оставил Несту дома, и ощущая почти такие же угрызения совести потому, что взял с собой жену, ненавидевшую путешествия, а потом — опьяненный обретенной свободой, не задумываясь над тем, что повсюду возит за собой малышку дочь, от Бразилии до Генуи. Но почему-то жажда приключений стала не такой острой. Думая о Джинни, он всегда представлял их вместе, в одном из его домов, надежно укрытыми от житейских бурь и ураганов.Алек выругался, очень тихо, но цветисто.— Ну?— Что ну?— О, не важно! Ты похож на большинство мужчин, которых я знаю, Алек. Если им не нравится вопрос женщины, они просто пропускают его мимо ушей.— Собственно говоря, я все это время очень серьезно размышлял.— И к чему же пришел?— Мы должны пожениться в конце недели. И если возможно, даже скорее.Джинни отошла от окна и направилась к двери гостиной:— Я иду на верфь.— Кстати, о верфи. Если ты в течение двадцати шести дней не выйдешь за меня, Джинни, значит, потеряешь ее.— Купи «Пегаса». Это даст мне достаточный капитал, чтобы построить другую.— Ты можешь так поступить, но я считаю это напрасной тратой денег. Пусть даже у тебя будет лучшая верфь в Балтиморе, разорение неминуемо. Не хочу снова повторять все доводы. Мир не изменишь, и власть по-прежнему принадлежит мужчинам.Джинни ринулась из гостиной. Алек прислушивался к торопливым шагам по ступенькам, понимая, что она бежит в спальню переодеваться в дурацкий мужской костюм.Он вздохнул. До Джинни даже не доходит, что его присутствие в этом доме — без дуэньи, женщины средних лет и безупречной репутации, — в высшей степени неприлично. В отличие от Джинни Алек знал, что балтиморское общество с наслаждением перебирает скандальные подробности их возможного романа. И по правде говоря, недалеко ушло от истины.Алек медленно поднялся, подошел к буфету и, налив себе бренди, сделал глоток… Внезапно его осенила великолепная идея. Он попытался хорошенько обдумать ее со всех сторон, еще и еще раз. И медленно отставил стакан.Возможно, все обернется как нельзя лучше. И при этом он сумеет пощадить самолюбие Джинни. Алек неожиданно понял, что не хочет видеть Джинни униженной. А ведь именно завещание отца заставило ее почувствовать собственную неполноценность. Он сумеет сделать так, что спасет гордость Джинни. И спасет верфь. Глава 14 Джинни как раз думала о том, что Алек и его спутники живут в ее доме в отсутствие хотя бы кого-то отдаленно напоминающего дуэнью, но была слишком погружена в собственные невеселые мысли, чтобы чрезмерно беспокоиться. Да и какое это имеет значение? Она уже преступила все законы общества, отдавшись Алеку… хотя не жалела об этом. Отец мертв, верфь вскоре продадут кому-нибудь — мужчине, естественно, — и вряд ли будущее несет ей хоть какую-то радость. Разве что деньги… от неизбежной продажи верфи Пакстонов. Интересно, слышал ли Портер Дженкс о постыдном завещании? Вряд ли: Дэниел Реймонд в таких случаях скрытен, словно устрица, и слова лишнего не проронит.Но что делать с Алеком?Джинни провела на «Пегасе» только два часа: коротко поговорила с Боссом Лемом, выслушала одну из его знаменитых историй о приключениях двух мальчишек, его и Джеймса, в прежние времена в Балтиморе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49