— Если хочешь, чтобы тебе заплатили, ты отведешь нас туда.
— Хоу Фан очень бояться, и… это стоить много денег.
Хоакин, хмыкнув, выразительно пожал плечами, и паренек сдался. Он повел их по Дюпон-стрит, мимо так называемой Королевской площади, где похотливые девочки-рабыни выкрикивали непристойности и оскорбления, в то время как их осматривали и продавали богатым китайским торговцам.
Как показалось Хоакину, здесь было слишком много людей. Его глаза цепко впивались в каждое лицо, он полностью полагался на рисунок Лино, понимая, что память могла его подвести; к тому же Мейджер наверняка мог изменить не только внешность и манеры.
Звуки и запахи Китайского квартала напомнили Хоакину те первые месяцы, которые они с Роситой провели на золотых приисках. Он попробовал вспомнить Роситу, но у него из этого ничего не получилось: отчего-то женщина, которая стояла у него перед глазами, была рыжеволосая и кареглазая. Хоакин даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, и снова принялся зорко оглядывать толпу.
Наконец они достигли нужного дома. Это было самое обычное здание, за исключением двух каменных драконов, стоявших по обеим сторонам лестницы, ведущей ко входу с красными дверями.
Китаец с толстой косой, выглянув на стук, подозрительно поглядел на пришедших. Его взгляд задержался на Хоакине, и тогда Хоу Фан, выступив вперед, сбивчиво сказал ему несколько слов по-китайски. Привратник посмотрел на него с сомнением, но все же открыл дверь и затем провел всех троих через широкую прихожую к узкому коридору, который вел в темный проход.
Услышав, как дверь позади них захлопнулась, Хоакин и Лино инстинктивно потянулись за оружием, скрытым под плащами. Однако Хоу Фан на ломаном английском заверил, что для них нет никакой опасности.
— Что ты сказал ему перед тем, как он впустил нас? — Хоакин опустил свой плащ, закрыв нож, висевший на поясе.
— Моя говорить, что вы и другой мистер хотят покупать много мака. Это правильно?
Хоакин кивнул.
Темный проход, сужаясь, постепенно вывел их в лабиринт сообщающихся между собой узких туннелей. Со всех сторон до них доносился писк голодных крыс, воздух, душный и тяжелый, насыщенный дурманящим, приторно-сладким запахом опиума, заставлял сдерживать дыхание.
— Это, должно быть, и есть ад, — негромко заметил Лино.
— Нет, я был в аду, там еще хуже, чем здесь. — Голос Хоакина звучал почти равнодушно.
Неожиданно мальчик свернул направо и остановился. Сопротивляясь побуждению протереть глаза, которые невыносимо щипало, Хоакин пытался разглядеть хоть что-нибудь в наполненном дымом пространстве.
Так вот оно — логово опиума!
Комната была выкопана в земле и заполнена койками, на которых лежала солома. Единственным звуком, исходившим с этих коек, было бормотание курильщиков трубок. Неожиданно один из них засмеялся, и Хоакин резко обернулся, но китаец с косичкой, стоявший позади него, лишь растянул губы в беззубой усмешке.
Убедившись, что Мейджера среди курильщиков нет, они двинулись дальше и в конце концов добрались до конца туннеля, после чего Хоакин с выражением утомленного разочарования произнес:
— Завтра мы попробуем снова.
Хоу Фан шагнул куда-то в сторону и затем начал подниматься по крутым ступеням, которые вывели их в китайскую прачечную. Выйдя на улицу, Хоакин поблагодарил мальчика и вручил ему три хрустящих банкноты.
— Встретишь нас у дома с драконами завтра в десять часов.
Лицо китайчонка просияло; отступив на шаг, он неловко поклонился и тут же убежал.
Лино взмахнул рукой, подзывая проходящий кеб.
— Не знаю как ты, а мне нужно выпить. Может, присоединишься?
Хоакин отрицательно покачал головой:
— Нет, спасибо, я еще не забыл, как мы в последний раз пили вместе. Ты тогда заказал текилу, после чего я с трудом добрался до дома.
— Побойся Бога — это было так давно; и, кроме того, речь шла о шутке.
Кучер натянул вожжи; лошади стали, и тут же рядом остановился еще один кеб, из которого вышел какой-то джентльмен.
То, как этот человек передвигался, показалось Хоакину странным. Затем он услышал смех, который заставил его вздрогнуть.
Лютер Мейджер.
— Мне нужно, чтобы ты подобрал меня здесь в полночь. Да смори не опаздывай! — предупредил Мейджер кучера.
Грудь Хоакина заполнил горячий гнев. Невероятным усилием воли он удержал себя и не вытащил нож — его никак не могло устроить столь простое решение. Ему пришлось ждать семнадцать долгих лет, и теперь, когда цель оказалась столь близка, он был просто обязан потерпеть еще немного.
Боясь выдать себя, Хоакин отвернулся. Он не мог вспомнить, когда еще чувствовал такую ненависть.
Океанский бриз принес прохладу, начал моросить дождь. Лютер Мейджер вынул крупную купюру из кармана плаща и протянул ее кучеру, затем прислонился к колесу в ожидании сдачи. Неожиданно ветер вырвал купюру из руки кучера и бросил в голову лошади. Животное испуганно подалось вперед.
— Проклятый сукин сын, неужели ты не можешь удержать на месте эту скотину?
— Мне жаль, сэр, но ветер…
Мейджер бросил на кучера уничтожающий взгляд и, резко повернувшись, направился в Китайский квартал.
— Мы передумали. — Взмахом руки Лино отпустил только что остановленный им экипаж, а затем быстро догнал Хоакина, который следовал на безопасном расстоянии позади Мейджера.
— Вот теперь действительно добро пожаловать в ад, амиго. Надеюсь, ты готов? — Хоакин подмигнул Лино, и тот понимающе улыбнулся.
— Думаю, да. Тем более, кажется, у меня уже нет выхода.
Глава 4
Громкий стук в соседней комнате, разбудив Хеллер, заставил ее вновь почувствовать боль в груди, и она застонала. Вставать ужасно не хотелось. Рано или поздно она должна будет подняться, встретиться с Абигайль, а также с новым днем независимо от того, что он принесет, но сейчас ей хотелось побыть одной.
Она перевернулась на другой бок и чуть не вскрикнула — каждое движение сопровождалось весьма ощутимой болью и воспоминаниями о минувших событиях. Господи, и как ей удалось попытку спасти Абигайль превратить в самый оскорбительный опыт в своей жизни? В ее голове один за другим всплывали навязчивые образы: падение Абигайль, блеск стального лезвия, а затем блеск дьявольски черных глаз, сверкающих над ней. Слова дона Рикардо эхом отражались в ее сознании: «глупое женское тщеславие», и «вы, моя прекрасная ирландская девушка, никакая не леди».
Хеллер отбросила покрывало в сторону и прижала колени к груди, а затем, повернув голову, уставилась в потолок, вспоминая самые впечатляющие моменты своей жизни, случившиеся до ее прибытия в Сан-Франциско. У нее были такие грандиозные планы — стать незаменимым секретарем Торговой палаты, чтобы потом потчевать Элизабет Пенниуорт рассказами о важных людях, которых она встретила, и о достопримечательностях, которые видела, заодно доказать себе раз и навсегда, что она действительно стала леди.
Какой же она была тщеславной гусыней! В первом же испытании все, что ей когда-либо говорили о пристойности и осмотрительности, было забыто. Хуже того, к ней вернулся ее ирландский акцент! Это было единственное, о чем Хеллер хотела забыть навсегда!
Внезапно почувствовав отвращение к себе, она наклонился голову, и ее подбородок опустился ниже колен, Господи, сделай так, чтобы она больше никогда не столкнулась с доном Рикардо и с этой язвительной сеньоритой Вальдес! Сколько дней, месяцев, лет должно пройти, чтобы стереть все случившееся из ее памяти? Увы, она была не тем человеком, который мог легко отделаться от подобных мыслей. Абигайль называла это недостатком характера, но ей-то отлично известно, что некоторые вещи невозможно преодолеть, как ни старайся.
Хеллер скомкала подушку и швырнула ее через комнату.
— Ох! — вскрикнула Абигайль, входя, — подушка угодила ей прямо в лицо.
Хеллер спрыгнула с кровати и босиком побежала к двери, чтобы помочь тете, которая посреди комнаты пыталась стряхнуть перья, высыпавшиеся из подушки.
— Что все это значит? — Абигайль все еще не могла прийти в себя. — Откуда такое ребячество?
Раздраженно сопротивляясь неуклюжим попыткам племянницы помочь ей, она направилась к креслу.
— Ах, тетушка, мне так жаль. Прости, я не видела тебя, потому что… потому что думала об этом происшествии. Господи, какая же я дура! Я сделала тебе больно? — Хеллер принялась стряхивать перья с шиньона Абигайль.
— Не лебези как ребенок, — ворчала старушка, отмахиваясь от нее, как от назойливой мухи. Со мной все в полном порядке. — Я хотела взглянуть на твою рану и подумала, что это лучше сделать, прежде чем ты начнешь одеваться. — Абигайль подошла к Хеллер и подняла ее сорочку. — Сильно болит, дорогая? — спросила она, взяв ножницы и разрезая повязку.
Хеллер наклонилась, пытаясь заглянуть под повязку.
— Осторожнее, пожалуйста. Надеюсь, ты не разозлилась на меня за то, что я уснула, не дожидаясь, пока ты меня перевяжешь. Просто я очень устала.
— Нисколько, дорогая. Кажется, все очень неплохо заживает, но тебе придется не надевать корсет, пока ты окончательно не поправишься.
Хеллер на этот раз решила, что ей лучше не спорить.
— Я думаю, ты права. — Она повернулась к тетушке, которая ожидала ее с бальзамом и свежей повязкой.
Абигайль одобрительно кивнула и наложила повязку.
— Теперь ты готова сообщить мне, почему я получила подушкой по лицу вместо приветствия?
— Я уже сказала: мне стало немного не по себе. — Хеллер надеялась, что ее обтекаемый ответ удовлетворит Абигайль.
— Немного? Но ты чуть не свалила меня с ног! Полагаю, мисс Пенниуорт недостаточно хорошо учила тебя держать в узде твой ирландский темперамент.
— Это моя неудача, не ее, — уныло сказала Хеллер. — Я все забыла — все, что учила когда-то, поэтому и вела себя словно дикарка, какой была прежде. После всего, что вы сделали для меня, я чувствую себя настоящей свиньей.
Абигайль презрительно фыркнула:
— О, ради Бога, племянница, к чему это самоуничижение! Тебе только что нанесли опасный удар, во всяком случае, ты так думала, потом ты очнулась в чужой комнате, с чужими людьми, суетившимися вокруг тебя. Ты была испугана и смущена; немногие сумели бы сохранить спокойствие на твоем месте, на самом деле, молодая леди, я горжусь вами. Очень сомневаюсь, что я действовала бы так же решительно в подобной ситуации. — Старушка понизила голос и добавила с любовью: — Ради меня ты рисковала своей жизнью! — Она взяла руку Хеллер и пожала ее.
Девушка робко улыбнулась и покачала головой:
— Тетушка, я так хочу, чтобы ты гордилась мной! А еще хочу, чтобы Александр Райс почувствовал, что он сделал правильный выбор и я достойна его доверия. Он был так добр, назначив меня секретарем. — Она опустила сорочку. — И вот теперь этот человек — сеньор Монтаньос. Он говорил мне такие вещи… он унизил, оскорбил меня и наслаждался этим!
Хеллер отошла от тетушки, сев на край кровати, задумалась.
— Он очень странный и не похож ни на одного человека из тех, которых я встречала прежде. Монтаньос заставил меня почувствовать себя беззащитной и уязвимой. Это доставляет мне неудобство, и все же… — Она медленно провела пальцем по нижней губе, затем, взглянув на Абигайль и убедившись, что та ровным счетом ничего не понимает, улыбнулась и махнула рукой.
— В любом случае это было неприятно. Он был неприятен. Надеюсь, я больше никогда не столкнусь с ним снова!
Удивленно взглянув на Хеллер, Абигайль решила высказать свой собственный взгляд на дона Рикардо Монтаньоса.
— Я согласна, дорогая, этот человек поступил не лучшим образом, но как только он объяснил причину, все встало на свои места. — Она слегка усмехнулась. — Ты знаешь, он очень напоминает мне твоего отца — то же упрямство, высокомерие, та же самоуверенность. И красивый, очень красивый — опасные качества с точки зрения женщины. — В глазах Абигайль появились лукавые искорки.
Хеллер проглотила ком в горле. Да, все верно. Он был действительно красив, зловеще красив, плутовато красив — одного прилагательного было явно недостаточно, чтобы закончить его полное описание. Она вспомнила, как, подойдя к ней, Монтаньос схватил ее и прижал к себе. У нее сразу возникло ощущение чего-то необыкновенного. От него исходила энергия не только физическая, но и духовная.
Хеллер не знала своего отца, и поэтому не могла сравнивать, зато сеньор Монтаньос напомнил ей Эль Сида, храброго испанского воина одиннадцатого века, чьи героические дела стали легендой. Портрет Сида, висел в одном из бостонских музеев, в который она ходила с Элизабет Пенниуорт три года назад. С тех пор она не переставала мечтать о нем.
Хеллер спрыгнула с кровати и, усевшись перед зеркалом, начала яростно расчесывать волосы.
— Я признаю, что этот человек имеет некоторую мужскую привлекательность, которую многие женщины нашли бы непреодолимой. — В ее голосе зазвучали решительные нотки. — Но мне он показался слишком высокомерным и чрезвычайно грубым… Он определенно не джентльмен! — Последние слова были сказаны с явным намерением убедить тетушку.
Абигайль вгляделась в лицо Хеллер, и ей на миг показалось, что в нем угадывается омерзительное выражение Элизабет Пенниуорт, которое племянница переняла у нее; однако на сей раз это не разозлило ее, как раньше. Слава Богу, теперь она могла не сомневаться, что это только внешняя сторона. Настоящая Хеллер — оживленная, страстная, — пройдя ханжеское обучение, Элизабет Пенниуорт осталась сама собой, и горячность, с которой она только что произнесла свою отповедь, являлась лучшим тому свидетельством.
Переводя взгляд на часы, Абигайль всплеснула руками:
— Тебе следует поторопиться, дорогая, у нас впереди богатый событиями день. Надеюсь, мы не потеряем времени зря и сможем найти в этом городе немало достопримечательностей.
— Леди и джентльмены, прошу внимания.
Услышав голос Александра Райса, люди, собравшиеся в украшенном цветами холле гостиницы, разом замолчали.
— Я хочу напомнить вам, что все мы встречаемся здесь завтра утром в это же самое время;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37